© Юлия Глек, перевод и примечания, 2009.

Томас Хьюз

Thomas Hughes

ТОМ БРАУН В ОКСФОРДЕ

TOM BROWN AT OXFORD

Продолжение романа "Школьные годы Тома Брауна"

Перевод и примечания Юлии Глек

оригинал на Project Gutenberg http://www.gutenberg.org/etext/26851

Глава 5

Служитель Харди

Главная

Предисловие переводчика

Том Браун в Оксфорде

Введение

Глава 1

Колледж Св. Амвросия

Глава 2

На реке

Глава 3

Завтрак у Драйсдейла

Глава 4

Лодочный клуб колледжа Св. Амвросия, его руководство и бюджет

Глава 5

Служитель Харди

Глава 6

Как Драйсдейл и Блейк отправились на рыбалку

Глава 7

Взрыв

Глава 8

История Харди

Глава 9

Искушение Брауна

Глава 10

Летний триместр

Глава 11

Мускулистое христианство

Глава 12

Взгляды капитана

Глава 13

Первое столкновение

Глава 14

Замена в команде и что из этого вышло

Глава 15

Буря собирается и разражается

Глава 16

Буря бушует

Глава 17

На новом месте

Глава 18

Деревня Инглборн

Глава 19

Предвестие лучшей погоды

Глава 20

Примирение

Глава 21

Колледж Св. Амвросия принимает у себя капитана Харди

Глава 22

Отъезды ожидавшиеся и неожиданные

Глава 23

Инглборнский констебль

Глава 24

Экзамены "скулз"

Глава 25

День Поминовения

Глава 26

Прогулка на лугу Крайст Чёрч

Глава 27

Нотация, прочитанная львице

Глава 28

Окончание первого курса

Глава 29

Переписка на каникулах

Глава 30

Праздник в Бартон-Мэнор

Глава 31

За сценой

Глава 32

Кризис

Глава 33

Браун Patronus

Глава 34

Mηδέν ΰγαν

Глава 35

Второй курс

Глава 36

На берегу реки

Глава 37

В ночном карауле

Глава 38

Мэри в Мэйфере

Глава 39

Ночной караул и что из этого вышло

Глава 40

Погоня

Глава 41

Суждения и затруднения лейтенанта

Глава 42

Третий курс

Глава 43

Послеобеденные посетители

Глава 44

И снова письма

Глава 45

Магистерский триместр

Глава 46

Из Индии в Инглборн

Глава 47

Свадьба

Глава 48

Начало конца

Глава 49

Конец

Глава 50

Эпилог

Список примечаний

Оксфорд, план города, 1850 г.

** виндзорское кресло – деревянное кресло с деталями, гнутыми под паром. Производство таких кресел было начато в конце XVII столетия в городе Виндзор (Windsor), графство Беркшир (Berkshire), Англия.

Виндзорское кресло. Иллюстрация из Википедии http://en.wikipedia.org/wiki/Windsor_chair

- Какое удобное кресло, - сказал он, - где они продаются? Я тоже хочу такое купить.

- Да, они довольно удобные, - сказал Харди, - но я купил их по другой причине – потому что они самые дешёвые. Я люблю кресла, но не могу себе позволить никакие другие.

Том сразу же оставил тему кресел, опять-таки следуя своему инстинкту, который, как это ни печально, уже говорил ему, что бедность – позор для британца, и что, пока не узнаешь человека как следует, нужно вести себя так, будто считаешь его обладателем неограниченного количества наличных. Так или иначе, он начал чувствовать себя скованно и не мог придумать, что ещё сказать, пока хозяин доставал с каминной полки трубки и табак и ставил их на стол. Решив, что любая тема лучше молчания, он начал снова:

- А комната у вас ничего, просторная, - сказал он, механически беря трубку.

- Да, довольная большая, - ответил тот, - только очень уж темно и шумно днём.

- Я так и подумал, - сказал Том. – Знаете, уж лучше мои комнаты первокурсника в мансарде. Почему вы их не поменяете?

- За эти я ничего не плачу, - сказал хозяин, поднося свою длинную глиняную трубку к свече и выпуская клубы дыма. Том всё больше и больше чувствовал себя не в своей тарелке, поэтому стал молча набивать свою трубку. Первая же затяжка заставила его закашляться, потому что курить табак в таком виде он не привык.

- Боюсь, что табак вы не курите, - сказал хозяин из облака своего собственного дыма. – Может, принести вам сигару? Сам я их не курю, дорого.

- Нет, благодарю вас, - сказал Том, краснея от стыда (он как будто пришёл специально для того, чтобы всё время оскорблять своего хозяина) и от всей души желая очутиться подальше отсюда, - у меня с собой портсигар. Если позволите, я закурю сигару, потому что к трубке я ещё не привык. Пожалуйста, угощайтесь, - сказал он, высыпая сигары на стол.

- Спасибо, - ответил тот, - я предпочитаю трубку. А что вы будете пить? Вина я не держу, но могу принести бутылку чего захотите из преподавательской*. Это одна из наших привилегий, - он с мрачным смешком сделал ударение на слове «наших».

* преподавательская (common room) – адекватного перевода этого выражения на русский язык не существует,  как не существует у нас и соответствующего понятия. «Преподавательская» - перевод приблизительный. Common room – буквально «общая комната» - и по сей день играет большую роль в жизни оксфордских и кембриджских колледжей. Студенты туда не допускаются, а допускаются только члены колледжа, преподаватели и гости. Как ясно из текста, допускались и служители. В common room проводят совещания, общаются с коллегами, пьют кофе у камина и т.д.

«Кто же такие, чёрт возьми, эти «мы»? - подумал Том. – Служители, наверное». Он уже знал, что вообще студентам не разрешается брать вино из погребов колледжа.

- Да ну его, вина мне не нужно, - сказал он, чувствуя, как горят уши, - стаканчик пива или чего угодно, что у вас тут есть – или чай.

- Ладно, могу налить вам стаканчик хорошего виски, - сказал хозяин, подходя к буфету и доставая оттуда чёрную бутылку и два бокала разных размеров, несколько деревянных разливных ложек для пунша и сахар в старом треснувшем стакане.

Том поклялся, что если он что-то и любит на свете, то это именно виски, и принялся старательно наливать его в бокал, и взбалтывать в стакане, и смотреть на просвет свечи, и нюхать, чтобы показать, какое это для него удовольствие; а хозяин тем временем поставил на огонь чайник, убедился в том, что он действительно закипел и, когда он начал шипеть и плеваться, налил оба бокала и поставил его обратно на полочку в камине.

Том проглотил некоторое количество этой смеси и чуть не закашлялся опять – потому что, хотя и очень вкусная, она также была очень крепкая; однако, сделав над собой усилие, ему удалось подавить кашель; он скорее дал бы отсечь себе мизинец, чем позволил себе закашляться. Тут, к его огромного облегчению, хозяин вынул трубку изо рта и спросил:

- И как вам нравится Оксфорд?

- Пока не знаю, - сказал Том. – Первые несколько дней мне ужасно нравилось просто ходить и смотреть на здания, и выяснять, кто в каком из этих старых колледжей учился, и копаться в Бодлеанской библиотеке*, и воображать, как я стану великим учёным. Потом я встретил нескольких товарищей по школе, они здесь в других колледжах, ходил к ним в гости, и мы болтали о прежних временах. Но никого из моих по-настоящему близких друзей здесь ещё нет, и, по-моему, если вы только не были дружны с человеком раньше, то завязать с ним близкую дружбу здесь и не удастся, если только он не из одного с вами колледжа.

* Бодлеанская библиотека (Bodleian Library) – главная научная библиотека Оксфордского университета, одна из старейших библиотек Европы, вторая по величине в Соединённом Королевстве после Британской библиотеки. В конце XVI столетия библиотека пришла в упадок и была заново основана Томасом Бодли (Sir Thomas Bodley, 1545 – 1613), имя которого она носит.  Обладает правом получения обязательного экземпляра всех изданий, выпускаемых в стране.

Здесь он сделал паузу, как будто ожидая ответа.

- Пожалуй, что нет, - сказал Харди. - Но я, к сожалению, никогда не учился в публичной школе, поэтому судить не могу.

- А что касается до моей жизни в колледже, - продолжал Том, - то пока всё в порядке. Свободы навалом, еда хорошая. И студенты, вроде, хорошие ребята – по крайней мере, многие из них, насколько я могу судить. Но всё-таки не могу сказать, что мне нравится здесь так же, как в школе.

- Не понимаю, - сказал Харди. – Почему?

- О, я и сам не знаю! – сказал Том, смеясь. – Во-первых, мне здесь как будто нечего делать; это первая причина, я думаю. А потом, понимаете, в Рагби я был довольно-таки значительной фигурой. Там я принимал участие в управлении тремя сотнями ребят, и на мне лежала большая ответственность. А здесь каждый должен только заботиться сам о себе и не попадать в неприятности, а вот это как раз у меня всегда плохо получалось. Как вы думаете, чем человеку следует сейчас здесь заняться?

- Ну, по-моему, большой проблемы тут нет, - сказал, улыбаясь, Харди. – Хорошо готовьтесь к лекциям, для начала.

- Мои лекции – просто фарс, - сказал Том. – Я всё это уже проходил. Подготовка к ним занимает у меня меньше часа в день.

- Тогда займитесь регулярным чтением чего-нибудь – для вашей диссертации, например.

- Да ну её! Я не могу заглядывать так далеко вперёд, это же будет только через три года.

- Это никогда не рано. Вы могли бы пойти и поговорить об этом со своим наставником от колледжа.

- Уже говорил, - сказал Том, - то есть, собирался. Недавно он пригласил меня и ещё двоих первокурсников к себе на завтрак, и я собирался откровенно поговорить с ним об этом. Но когда я туда пришёл, то не смог и рта раскрыть. Он ни разу не взглянул никому из нас прямо в лицо, говорил казёнными фразами, держался холодно, формально, свысока. Единственный совет, который он нам дал, был не заниматься греблей – а это как раз единственное, что меня по-настоящему интересует. Я не смог сказать ни слова из того, что собирался.

- Это неудачно, конечно, что наши нынешние наставники не интересуются ничем из того, что интересует студентов. Но та манера поведения, которую вы заметили, - это от застенчивости, а не от чего-нибудь другого. Можете быть уверены, что он был ещё более смущён и несчастен, чем любой из вас.

- Да, но теперь мне очень хотелось бы узнать, что вы сами делали на моём месте, - сказал Том. - Вы - единственный человек значительно старше меня по положению, с которым я здесь знаком. Я имею в виду, я больше никого не знаю настолько хорошо, чтобы обсуждать такие вещи. Чем вы сами занимались, кроме того, что учились грести, когда были первокурсником?

- Я научился грести ещё до того, как попал сюда, - сказал Харди. – Честно говоря, я вообще не помню, чем я занимался, кроме учёбы. Понимаете, я приехал сюда со вполне определённой целью – учиться. Моему отцу очень хотелось, чтобы я получил хорошее образование. И потом, моё положение в колледже и бедность, естественно, не позволяли мне заниматься многими вещами, которые делали другие.

Том снова покраснел, услышав это некрасивое слово, но уже не так сильно, как в первый раз. Наверное, Харди спокойно относится к этому, подумал он, иначе он не затрагивал бы эту тему постоянно.

- Вы не поверите, - он снова вернулся к прежней теме, - но я даже описать не могу, как мне не хватает той ответственности, о которой я вам говорил. Наверное, мне скоро удастся чем-то заполнить эту пустоту, но вот как – честное слово, не знаю.

- Вам очень повезёт, если не окажется, что самое большее, на что вы здесь способны - это поддерживать в порядке себя самого. Я на самом деле думаю, что время, проведённое здесь – это, пожалуй, самое трудное время в жизни человека. Но моя университетская жизнь очень сильно отличалась от того, какой будет ваша, поэтому мой опыт едва ли будет вам полезен.

  - А вы всё-таки попробуйте, - сказал Том. – Вы знаете, я схватываю всё прямо на лету, если бы только кто-нибудь взялся мной руководить. Вы ведь научили меня грести; по крайней мере, показали, как научиться. Но гребля, крикет и всё такое прочее, и учёба в том объёме, в котором я склонен ею заниматься, - всего этого недостаточно. Я уже сейчас в этом уверен.

- Я тоже так думаю, - сказал Харди. – Никакой объём физической или умственной работы не заполнит ту пустоту, о которой вы сейчас говорили. Это как пустой дом, убранный и украшенный, который мальчиком вы замечаете лишь мельком, а став мужчиной, обнаруживаете, что он зияет пустотой у вас внутри, и что его нужно чем-то заполнить. Три года упорного труда уйдёт только на то, чтобы к тому времени, как вы получите степень, более-менее научиться следить, чтобы в нём не заводились черти. По крайней мере, я пришёл именно к такому выводу.

Харди встал и пару раз прошёлся по комнате. Он сам поразился тому, что так откровенно разговаривает с человеком, которого так мало знает, и отчасти даже пожелал взять свои слова обратно. Жил он одиноко, считал себя болезненно впечатлительным и застенчивым; зачем же забивать голову юнца такими загадками? И как он может знать, что они говорят об одном и том же?

Но сказанного не воротишь; оно пойдёт своим путём, к добру ли, к худу ли; и это сказанное заставило слушателя о многом задуматься, глядя на угли в очаге.

Прошло несколько минут, прежде чем он нарушил тишину, но, наконец, собрался с мыслями и сказал:

- Надеюсь, что справлюсь, когда придёт время. Но вы же не думаете, что нужно вести жизнь затворника? Я верен, что мне это на пользу не пойдёт.

- Нет, я так не думаю, - сказал Харди.

- Потому что, видите ли, - продолжал Том всё смелее и доверительнее, - если я начну хандрить в одиночестве, то не стану заниматься учёбой, как это сделали бы вы или любой здравомыслящий человек; я это прекрасно знаю. Я просто буду сидеть, задрав ноги на каминную полку, и смотреть внутрь себя самого. Я вижу, вы смеётесь, но вы же понимаете, что я имею в виду, правда?

- Да; смотреть в ту пустоту, о которой вы сейчас говорили. От этого никуда не денешься, - сказал Харди.

- Может, и так, - сказал Том. – Но я не думаю, что это может пойти человеку на пользу – вот так сидеть и думать о себе и своих поступках.

- Только от него это не зависит, - сказал Харди. – Он может с головой окунуться во всё то, что у нас тут происходит, но всё равно будет в одиночестве значительную часть времени – ночью, по крайней мере – и, как только закроет свою входную дверь, всё это опять вернётся к нему. Так или иначе, но ему придётся смотреть внутрь себя самого, как вы это называете.

- Тогда надеюсь, что для него это не окажется таким же противным, как для меня. А если окажется, то я уверен, что он не мог бы найти себе худшего занятия.

- Не думаю, - сказал Харди. – Это единственный способ узнать то, что действительно стоит знать.

- Вот это да! – сказал Том. – Знать стóит, как играть в теннис и как говорить правду. Но сколько бы вы ни думали о себе самом, так этому не научишься.

- Прежде чем говорить правду, нужно знать правду, - сказал Харди.

- Вы и так её знаете бóльшую часть времени.

- Откуда? – спросил Харди.

- О, я не знаю, - ответил Том, - наверное, инстинктивно. Я ни разу в жизни не сомневался в том, что я должен сказать или сделать, а вы?

- У вас, во всяком случае, есть хорошее, удобное и к тому же работающее убеждение, - сказал Харди, улыбаясь, - и я посоветовал бы вам держаться за него столько, сколько сможете.

- Но вы не думаете, что я смогу долго, да?

- Нет; но все люди очень разные. Наверняка сказать нельзя. Но если вы собираетесь полностью отказаться от этого вашего самокопания, то для чего вы вообще сейчас об этом заговорили? Довольно неловко с вашей стороны, верно?

От этого предположения Том почувствовал себя совсем несчастным, и, наверное, это отразилось на его лице, потому что Харди вдруг неожиданно сменил тему.

- А как продвигаются ваши дела в лодке? Я видел, как вы вчера гребли вниз по течению, и заметил, что ритм стал гораздо лучше.

Том почувствовал большое облегчение, потому что уже начинал терять почву под ногами. Поэтому он с большим воодушевлением заговорил на лодочные темы, и они очень мило побеседовали.

Во время паузы в разговоре начали бить часы колледжа, и Том взглянул на свои.

- Однако уже восемь, - сказал он. – Оказывается, я сижу здесь уже больше двух часов. Боюсь, вам нужно было работать, а я отрывал вас своей болтовнёй.

- Нет, сегодня суббота. К тому же, я мало бываю в обществе тех, кто мне действительно нравится, и тем больше это ценю. Может быть, посидите ещё и выпьете чаю?

Том с радостью согласился, и хозяин достал видавшую виды посуду и приступил к завариванию напитка, наименее популярного в колледже Св. Амвросия. Том молча наблюдал за ним, ломая голову над тем, с каким человеком ему довелось столкнуться. Он сам удивлялся, что так свободно открыл ему душу, и чувствовал желание узнать Харди получше, смешанное с некоторым беспокойством о том, как этого достичь.

Когда Харди снова сел и начал наливать чай, любопытство возобладало, и он начал:

- Так, значит, вы занимаетесь по вечерам после холла?

- Да, часа два или три; если я в подходящем настроении, то и дольше.

- Как, совсем один?

- Как правило, но раз или два в неделю заходит Грей, и мы сверяем записи. Вы с ним знакомы?

- Нет, то есть, он у меня не бывает. Но я с ним разговаривал.

- Он очень тихий. Думаю, он не бывает ни у кого, кроме тех, кого знал ещё до университета.

- А вы?

- Никогда, - коротко ответил Харди и добавил после небольшой паузы: - мало кто мне обрадовался бы, большинство сочло бы это дерзостью, а я слишком горд, чтобы пойти на это.

Том чуть не спросил, почему, но неприятное чувство скованности, которое почти прошло, опять вернулось к нему.

- Наверное, жизнь, состоящая из винных вечеринок и ужинов, быстро приедается, хотя должен признать, что пока я нахожу её весьма приятной.

- Мне она приесться не могла, - сказал Харди, - служителей обычно не беспокоят подобными приглашениями. А если бы и беспокоили, я принимал бы их, только если бы мог ответить тем же, а это мне не по средствам.

«Вот он опять начал, - подумал Том. – Зачем он снова и снова тычет мне этим в лицо? Не может же он думать, что его бедность имеет для меня какое-то значение. Ну, уж на этот раз я не поменяю тему». И он сказал:

- Уж не хотите ли вы сказать, что здесь для положения человека в обществе на самом деле имеет значение, богат он или беден, то есть, конечно, я имею в виду, если он джентльмен и хороший парень?

- Да, имеет – причём громадное. Но не нужно верить мне на слово. Смотрите и судите сами. Боюсь, моё мнение по этому поводу предвзято.

- Я и не буду, по крайней мере, без доказательств, - сказал Том. – Вы ведь сами только что сказали, что никогда ни у кого не бываете. Возможно, вы просто не дали им шанса. Может быть, они были бы рады знакомству с вами, если бы вы пошли им навстречу, и думают, что это вы сами не хотите ни с кем знакомиться.

- Очень может быть, - сказал Харди. – Я же говорю – не верьте мне на слово.

- Это просто переворачивает все представления, - продолжал Том. – Как раз Оксфорд и должен быть тем местом в Англии, где деньги ничего не значат. Ну вот возьмём, к примеру, Джервиса, нашего капитана, разве он не пользуется бóльшим влиянием и уважением, чем все богачи в колледже, вместе взятые?

- Он такой один на тысячу, - сказал Харди. – Красивый, сильный, весёлый, умный, способный во всём. Кроме того, он ведь не беден; и заметьте, я не говорю, что, если бы он был беден, то не занимал бы своего теперешнего положения. Я говорю о правилах, а не об исключениях.

Тут вошёл скаут Харди и сказал, что с ним хочет поговорить декан. Поэтому тот надел мантию и шляпу, и Том поднялся тоже.

- Мне очень жаль вот так вас выставлять, - сказал Харди. – Боюсь, я был несносен, и вы чувствовали себя неуютно. Теперь, наверное, вы нескоро сюда придёте.

- Конечно же, приду, если вы позволите, - сказал Том. – Я прекрасно провёл вечер.

- Тогда приходите, как только вам захочется, - сказал Харди.

- Но я боюсь помешать вашим занятиям, - сказал Том.

- О! Не беспокойтесь об этом; времени у меня достаточно; к тому же, нельзя заниматься весь вечер без перерыва, и с восьми до десяти я, как правило, ничем не занят.

- Тогда я буду часто к вам заходить. Но пообещайте, что, если я буду вам мешать, вы сразу же меня выставите.

- Отлично, - сказал Харди, смеясь, и они распрощались.

Минут двадцать спустя Харди вернулся в свою комнату после разговора с деканом, который просто хотел поговорить с ним о каких-то делах колледжа. Он бросил шляпу и мантию на диван и начал ходить взад-вперёд по комнате, сначала торопливо, а потом своим обычным размеренным шагом. Каким бы выразительным ни было человеческое лицо, и как бы хорошо вы ни знали этого человека, просто смешно утверждать, что по лицу можно сказать, о чём он думает, хотя многие из нас любят этим хвастаться. Ещё более абсурдно было бы ожидать от читателей, что они догадаются, о чём думает Харди, которого они никогда не видели даже на фотографии. Отсюда следует, что автор обязан поставить читателей в равное с собой положение и рассказывать им не только о том, что  делает его герой, но и о том, что он думает.

Его первой мыслью была радость оттого, что дружбы с ним добивается именно такой человек, которого он хотел бы видеть своим другом. Он сравнивал нашего героя с теми немногими студентами, с которыми обычно общался. К некоторым из них он питал большое уважение, но их представление о моционе заключалось в двухчасовой послеобеденной прогулке, а жизнь в основном проходила над книгами за закрытой входной дверью; и он чувствовал, что этот человек ему больше по сердцу. Потом начались сомнения, а не отвернётся ли от него этот новый друг, когда проживёт здесь подольше и получше узнает это место. Но, во всяком случае, сам он дружбы с ним не искал. «Если он будет продолжать наше знакомство – а я думаю, что будет, - то это потому, что я ему действительно нравлюсь. А я смогу быть ему полезен, в этом я уверен, - продолжал он, мысленно пробегая свою жизнь за последние три года. - Может, он и не попадёт во все те трясины, в которых я сам барахтался. Он будет вести здесь деятельную, здоровую жизнь, которой я был лишён; но некоторых из них он всё же не минует. Общество, гребля, крикет, винные вечеринки, ужины и вся учёба на свете не спасут его от долгих часов неудовлетворённости и внутренней пустоты, которую он испытывает уже сейчас. Но уверен ли я в этом? Быть может, я просто сужу о нём по себе? В любом случае, зачем мне понадобилось тревожить его раньше времени? Разве в этом роль друга? Но он столкнётся с этим неминуемо, и, возможно, чем раньше, тем лучше. Во всяком случае, что сделано, того не воротишь. Но ведь это святое дело – помочь такому вот юнцу пробиться сквозь эту холодную, казённую атмосферу, которая окружает его со всех сторон и готова вот-вот поглотить, и сохранить при этом живую веру в то, что Оксфорд и весь этот мир – это не просто запущенный когда-то, столетия назад, респектабельный механизм! Ах, это страшная вещь – соблазн поверить в мёртвого Бога, или хотя бы думать, что веришь в него. Сколько раз это меня самого чуть не сломало! Что по сравнению с этим все соблазны мира, и плоти, и самого дьявола? Они все заключаются в этом одном. Ладно, думаю, что смогу ему помочь, и, даст Бог, помогу, если только он мне это позволит. А у меня от одного его вида становится веселее на душе. Я так и знал, что неспроста мы вместе свалились в эту запруду».

Наконец, Харди закончил своё хождение, снял с полки «Дон Кихота» и сел, чтобы почитать часок на сон грядущий.

Предыдущая

Следующая