© Юлия Глек, перевод и примечания, 2010.

 

Томас Хьюз

Thomas Hughes

 

ТОМ БРАУН В ОКСФОРДЕ

TOM BROWN AT OXFORD

 

Продолжение романа "Школьные годы Тома Брауна"

 

Перевод и примечания Юлии Глек

оригинал на Project Gutenberg http://www.gutenberg.org/etext/26851

 

Глава 22

Отъезды ожидавшиеся и неожиданные

 

Главная

 

После того, как капитан закончил свой рассказ, несколько секунд стояла полная тишина. Все сидели, не сводя с него глаз, немало удивлённые результатом, к которому привела их просьба рассказать историю. Драйсдейл первый нарушил молчание восклицанием «Клянусь Юпитером!» и глубоким вздохом; но, поскольку было похоже на то, что дальнейших замечаний от него не последует, Том решил взять инициативу в свои руки.

- Какая странная история, - сказал он, - и это в самом деле случилось с вами, капитан Харди?

- Со мной, сэр, на Средиземном море, более сорока лет назад.

- Самое странное в этом то, что старый коммодор как-то ухитрился проделать весь путь до корабля, а потом не сумел найти своего племянника, - сказал Блейк.

- Видите ли, сэр, он ведь только знал, где его гамак, - сказал капитан.

- Но он мог бы рыскать по кораблю до тех пор, пока его не найдёт.

- Не забывайте, что он был при последнем издыхании, сэр, - сказал капитан, - нельзя ожидать от человека здравости рассудка в такой момент.

- Не от человека, а скорее уж от привидения, - сказал Блейк.

- Время было для него всё, - продолжал капитан, не обращая внимания на это замечание, - пространство – ничто. А самое странное здесь то, что я вообще его увидел. Правда, из-за болезни мальчика я думал о его старом дяде; но едва ли он сам думал обо мне, и, как я уже говорил, он меня не узнал. С тех пор я стал интересоваться такими вещами, но больше ни с чем подобным не сталкивался.

- Нет, это настоящая загадка. Если бы он явился своему племяннику, это ещё можно было бы понять, - сказал Том.

- Это необъяснимо, как и многое другое, что казалось бы нам не менее поразительным, если бы не встречалось каждый день. А теперь, я думаю, нам пора, а, Джек? - сказал капитан, и его сын поднялся.

Том понял, что уговаривать их посидеть ещё больше не стóит, и тоже встал, чтобы проводить их до ворот. Так закончилась вечеринка. Перед уходом Драйсдейл, шепнув что-то Тому, подошёл к капитану Харди  и сказал:

- Я хочу попросить вас об одолжении, сэр. Не позавтракаете ли вы и ваш сын завтра у меня?

- Мы будем счастливы, сэр, - сказал капитан Харди.

- Думаю, отец, нам лучше позавтракать у меня, вдвоём. Мы премного обязаны мистеру Драйсдейлу, но я не могу посвятить этому целое утро. Кроме того, мне нужно кое о чём с тобой поговорить.

- Чепуха, Джек, - выпалил старый моряк, -  хоть на одно утро оторвись от своих книг. Я приехал сюда развлечься и познакомиться с твоими друзьями.

Харди слегка пожал плечами при слове «друзья», а Драйсдейл, заметив это, немного смутился. До этого он ни разу не приглашал Харди к себе. Капитан увидел, что что-то не так, и поспешил по-своему загладить неловкость.

- Не обращайте внимания на Джека, сэр, - сказал он, - он придёт. Для меня большое наслаждение общаться с молодёжью, особенно если это друзья моего мальчика.

- Я надеюсь, что вы сделаете мне личное одолжение и придёте, - сказал Драйсдейл, поворачиваясь к Харди. - Браун, ты ведь приведёшь его, правда?

- О да, я уверен, что он придёт, - сказал Том.

- Вот и хорошо. Тогда доброй ночи, - сказал Драйсдейл и ушёл.

Харди и Том проводили капитана до ворот. Проходя через оба внутренних двора, старый джентльмен расточал хвалы студентам и торжественно заявлял, что нравы и обычаи значительно изменились к лучшему со времён его молодости, когда такая вечеринка, по его словам, не могла обойтись без пьянства и непристойностей, по крайней мере, среди молодых офицеров; впрочем, они ведь были без надлежащего образования, не чета студентам Оксфорда. Когда они подошли к воротам, капитан уже был готов снова пуститься в обсуждение великого вопроса о триремах. Но, так как они не могли идти с ним дальше, ему пришлось унести ответ на загадку о трёх рядах вёсел в своей груди в гостиницу «Митра».

Предисловие переводчика

 

Том Браун в Оксфорде

 

Введение

Глава 1

Колледж Св. Амвросия

Глава 2

На реке

Глава 3

Завтрак у Драйсдейла

Глава 4

Лодочный клуб колледжа Св. Амвросия, его руководство и бюджет

Глава 5

Служитель Харди

Глава 6

Как Драйсдейл и Блейк отправились на рыбалку

Глава 7

Взрыв

Глава 8

История Харди

Глава 9

Искушение Брауна

Глава 10

Летний триместр

Глава 11

Мускулистое христианство

Глава 12

Взгляды капитана

Глава 13

Первое столкновение

Глава 14

Замена в команде и что из этого вышло

Глава 15

Буря собирается и разражается

Глава 16

Буря бушует

Глава 17

На новом месте

Глава 18

Деревня Инглборн

Глава 19

Предвестие лучшей погоды

Глава 20

Примирение

Глава 21

Колледж Св. Амвросия принимает у себя капитана Харди

Глава 22

Отъезды ожидавшиеся и неожиданные

Глава 23

Инглборнский констебль

Глава 24

Экзамены "скулз"

Глава 25

День Поминовения

Глава 26

Прогулка на лугу Крайст Чёрч

Глава 27

Нотация, прочитанная львице

Глава 28

Окончание первого курса

Глава 29

Переписка на каникулах

Глава 30

Праздник в Бартон-Мэнор

Глава 31

За сценой

Глава 32

Кризис

Глава 33

Браун Patronus

Глава 34

Mηδέν ΰγαν

Глава 35

Второй курс

Глава 36

На берегу реки

Глава 37

В ночном карауле

Глава 38

Мэри в Мэйфере

Глава 39

Ночной караул и что из этого вышло

Глава 40

Погоня

Глава 41

Суждения и затруднения лейтенанта

Глава 42

Третий курс

Глава 43

Послеобеденные посетители

Глава 44

И снова письма

Глава 45

Магистерский триместр

Глава 46

Из Индии в Инглборн

Глава 47

Свадьба

Глава 48

Начало конца

Глава 49

Конец

Глава 50

Эпилог

Список примечаний

Оксфорд, план города, 1850 г.

- Давай не будем заходить внутрь, - сказал Том, когда ворота закрылись за капитаном, а они повернули обратно во двор, - пройдёмся немного, - и они стали прогуливаться взад-вперёд по внутреннему двору.

Сначала оба чувствовали довольно сильное смущение и замешательство; но скоро Том, хоть это и стоило ему значительных усилий, принялся изливать душу своему вновь обретённому другу, как это бывало прежде, а Харди шёл ему навстречу даже с большей готовностью, чем раньше. Его охотное и непритворное участие вскоре рассеяло последние тучи, всё ещё висевшие между ними, и Том почувствовал, что это не тяжкая задача, как он ожидал, а почти приятная, - полностью признаться во всём и изложить чётко и ясно свой собственный обвинительный акт перед человеком, который ни словом, ни взглядом не показывал своё превосходство над ним и, кажется, вообще не помнил, что он и сам является в этом деле обиженной стороной.

«У него был такой прекрасный случай прочитать мне мораль, а он им не воспользовался, - думал позже Том, размышляя, почему он чувствует такую благодарность к Харди. – И это было очень умно с его стороны. Если бы он стал читать мораль, я бы начал оправдываться и не почувствовал бы себя и наполовину таким негодяем, как когда я просто рассказывал ему всё это на свой лад».

С помощью этой уловки Харди добился того, что Том выложил всё начистоту вплоть до вечера своего посещения школы для бедных и того, какое впечатление произвела на него открытая наобум «Апология». Здесь Харди впервые вступил в разговор своим обычным сухим и резким голосом.

- Чтобы получить этот урок, не стоило забираться так далеко назад – до самого Платона.

- Не понимаю, - сказал Том.

- Ну, что-то такое насчёт пребывания духа, который ведёт каждого человека, есть у Св. Павла, разве нет?

- Да, там много об этом, - ответил Том, помолчав, - но это не одно и то же.

- Почему не одно и то же?

- Разве ты этого не чувствуешь? Если бы мы позволили себе говорить так, как Св. Павел, это было бы почти богохульством. Гораздо легче иметь дело с идеей, или сущностью, или даймоном, или гением вроде того, которого чувствовал в себе Сократ, чем с тем, что, кажется, имеет в виду Св. Павел.

- Да, гораздо легче. Вопрос лишь в том, будем ли мы при этом язычниками или нет.

- Что ты имеешь в виду? – спросил Том.

- Ну как же, дух говорил с Сократом и направлял его. Он подчинялся его руководству, но не знал, откуда оно исходило. Дух борется и в каждом из нас и пробует нас вести, и мы чувствуем это так же, как он. Знаем ли мы, что это за дух и откуда он? Слушаемся ли мы его? Если мы не можем его назвать, если мы знаем о нём не больше, чем Сократ о своём даймоне, тогда, конечно, мы в том же положении, что и он, – то есть, мы язычники.

Том не ответил, и, когда они сделали ещё пару поворотов, Харди сказал:

- Пошли внутрь, - и они направились к нему в комнаты. Когда зажгли свечи, Том увидел кучу книг на столе, некоторые из них раскрытые, и вспомнил о том, что экзамены уже совсем близко.

- Я вижу, тебе нужно работать, - сказал он. – Ну, доброй ночи. Я знаю, такие, как ты, терпеть не могут, когда их благодарят – ладно, ладно, можешь не морщиться, я не буду этого делать. Я знаю, что лучший способ тебя отблагодарить – это не сбиваться с пути в будущем. Даст Бог, я это сделаю, по крайней мере, на этот раз. А что мне делать теперь, Харди?

- Вот это трудно сказать. Я много думал об этом последние несколько дней – с тех пор, как почувствовал, что ты образумливаешься – но так ничего и не решил. А сам ты что чувствуешь? Что говорит твой инстинкт?

- Конечно, я должен оборвать всё это сразу и полностью, - скорбно сказал Том, отчасти надеясь, что Харди с ним не согласится.

- Конечно, - сказал Харди, - но как?

- Так, чтобы причинить ей как можно меньше боли. Понимаешь, я скорее соглашусь руку себе отрезать или язык откусить, чем допустить, чтобы она чувствовала себя униженной или потеряла самоуважение, - сказал Том, беспомощно глядя на друга.

- Да, это правильно – ты должен взять на себя всё, что можно. Но это будет больно для вас обоих, как ни старайся.

- Но для меня невыносима мысль, что она может подумать, что она мне безразлична. Этого нельзя делать, да я и не смогу.

- Не знаю, что тут посоветовать. Однако мне кажется, что я ошибался, когда думал, что она так уж сильно в тебя влюблена. Конечно, это причинит ей боль, тут уж ничего не поделаешь, но не настолько сильную, как я думал раньше.

Том не ответил; не смотря на все свои добрые намерения, он был слегка задет этими последними словами. Тем временем Харди продолжал:

- Лучше бы ей быть где-нибудь подальше от Оксфорда. Это скверный город для девушки, особенно если она барменша в заведении, где мы часто бываем. Не думаю, что эта история сильно ей повредит; но для такой девушки очень тяжело бывать каждый день среди молодых людей выше её по общественному положению, у большинства из которых мужественности ни на грош.

- Что ты имеешь в виду – мужественности ни на грош?

- Я имею в виду, что девушка её положения не может чувствовать себя среди нас в безопасности. А если бы мы обладали мужественностью, то чувствовала бы…

- Не можешь же ты ожидать, чтобы все мужчины были глыбами льда или тряпками, – сказал Том, почувствовав себя уязвлённым.

- Не думай, я не тебя имел в виду, - сказал Харди, - правда, не тебя. Но, в самом деле, подумай; разве это доказательство мужественности, если чистые и слабые боятся тебя и избегают? Кто настоящий мужчина – настоящий и храбрый – тот, кто дрожит перед женщиной, или тот, перед которым дрожит женщина?

- Ни тот, ни другой, - сказал Том, - но я понимаю, что ты имеешь в виду, теперь, когда ты так выразился.

- Но если ты действительно понимаешь, то ты не прав, говоря «ни тот, ни другой».

Том молчал.

- Разве может быть истинная мужественность без целомудрия? – продолжал Харди.

Том глубоко вздохнул, но ничего не сказал.

- А если так, то где ты найдёшь место, в котором мужественности меньше, чем здесь? У меня просто кровь кипит, когда я вижу всё то, на что здесь изо дня в день приходится смотреть. Здесь есть такие, и на моей памяти всегда были, которые не могут посмотреть на порядочную женщину так, чтобы она не содрогнулась.

- Негодяи всегда были и всегда будут, - сказал Том.

- Да, но, к сожалению, негодяи задают тон и создают общественное мнение. Думаю, мы с тобой оба видели достаточно, чтобы знать, что здесь у нас среди студентов те, кто сознательно и неприкрыто занимается развратом, вызывают уважение и восхищение, о них говорят, что они знают свет и всё такое прочее. А вот если человек старается вести целомудренную жизнь и не скрывает этого, то они же над ним открыто насмехаются, основная масса в большей или меньшей степени смотрит на него свысока, и практически все, пользуясь выражением, которое ты только что употребил, считают его тряпкой,

- Я не думаю, что всё настолько уж плохо, - сказал Том. – Многие уважали бы его, хотя, возможно, не смогли бы последовать его примеру.

- Конечно, я не имею в виду, что таких нет вообще, но не они задают тон. Я уверен в том, что прав. Давай воспользуемся наилучшей проверкой. Разве у нас с тобой в глубине души нет этого проклятого чувства, что такой человек – тряпка?

После мгновенного раздумья Том ответил:

- Боюсь, что у меня оно есть, но сейчас мне действительно стыдно за это, Харди. Но у тебя его нет. Если бы было, ты никогда не сказал бы мне то, что сказал.

- Прошу прощения. Никто больше меня не подвержен дурному влиянию того места, в котором живёт. Богу известно, что я ничем не лучше других и даже хуже, потому что с тех самых пор, как я научился говорить, меня учили, что венец истинной мужественности, венец христианской мужественности – это целомудрие.

Несколько минут оба молчали. Потом Харди взглянул на часы.

- Начало двенадцатого, - сказал он, - нужно хоть немного поработать. Ну, Браун, этот день в моём календаре всегда будет особенным.

Том крепко пожал ему руку, но ответить не решился.

Однако, дойдя к двери, он обернулся и спросил:

- Может быть, мне нужно написать ей, как ты думаешь?

- Можно попытаться. Только, боюсь, тебе это будет нелегко.

- Тогда я попытаюсь. Доброй ночи.

Том пошёл к себе в комнаты и взялся за написание письма; и, конечно же, обнаружил, что это самое тяжёлое и неприятное дело из всех, за которые ему приходилось браться в жизни. С полдюжины попыток заканчивались тем, что он рвал один лист за другим; тогда он встал и стал ходить по комнате, мысленно восставая и возмущаясь против хомута, в который впрягся не без помощи своего друга, и пытаясь убедить себя в том, что Харди – пуританин, который живёт не так, как все люди, и откуда ему знать, что нужно делать в подобных случаях. В конце концов, вред от всего этого невелик! Если бы все стали такими щепетильными, было бы просто невозможно жить на свете! Наверное, больше ни один человек во всём колледже, за исключением разве что Грея, не подумал бы ничего плохого о том, что он сделал! Сделал! Да что он такого сделал? Он не мог бы отнестись к этому серьёзней, если бы обесчестил её!

Тут он резко одёрнул себя, и не раз. «Если не обесчестил, то, во всяком случае, моей заслуги тут нет. Разве я чувствовал жалость, угрызения совести? Господи, каким я был подлым, эгоистичным мерзавцем!». И он опять сел, и писал, и перечёркивал, пока не начался ещё один подобный припадок, и всё повторилось сначала.

Всем знакомо это состояние, и каждый может вспомнить множество случаев, когда ему приходилось надевать на себя уздечку и удила и понукать самого себя, как бессловесную лошадь или мула, и как это тяжело, – так же, как заставить молодого жеребца пройти мимо цыганского табора по узкой дороге.

Наконец, после многих попыток, Тому удалось справиться с собой и сочинить нечто такое, чем он, кажется, остался доволен; потому что, перечитав три или четыре раза, он положил это в конверт вместе с маленьким футляром, который достал из письменного стола, запечатал, написал адрес и лёг в постель.

На следующее утро после часовни он подошёл к Харди и вместе с ним отправился в его комнаты, и после нескольких слов на общие темы сказал:

- Вчера я написал это письмо.

- Ты им доволен?

- Думаю, да. Хотя, по зрелом размышлении – не знаю; это было нелегко.

- Этого я и боялся.

- А ты не хочешь его прочитать?

- Нет, благодарю. Мой отец должен вот-вот прийти.

- Но мне бы всё-таки хотелось, чтобы ты его прочитал, - сказал Том, доставая копию.

- Раз ты так хочешь, я это сделаю, хотя не вижу, чем это может помочь.

Харди взял письмо, сел, а Том пододвинул поближе стул и, пока тот читал, следил за его лицом.

«Мы не должны больше видеться, во всяком случае, некоторое время. Так будет лучше для нас обоих. Я чувствую, что причинил тебе много зла. Я не смею много говорить об этом из страха, что оно станет ещё больше. Не могу передать, как я сейчас себя презираю — как бы я хотел загладить свою вину перед тобой. Если когда-нибудь я смогу быть тебе чем-нибудь полезен, от всей души надеюсь, что то, что между нами произошло, не помешает тебе обратиться ко мне. Ты не можешь себе представить, да и не должна, как больно мне это писать. Я не заслуживаю того, чтобы ты верила моим словам. Должно быть, я кажусь тебе бессердечным, да я таким и был, я и есть бессердечный. Я сейчас сам не знаю, что пишу. Я всегда буду рад получить от тебя весточку. Я не прошу тебя простить меня. Но если ты согласишься оставить себе то, что приложено к этому письму, и сохранишь это на память о человеке, который глубоко сожалеет о зле, которое тебе причинил, но никогда не сможет и не будет сожалеть о встрече с тобой, то это будет ещё одно из многих твоих благодеяний, за которые я буду всегда тебе благодарен и которые никогда не забуду».

Харди перечитал это несколько раз, а Том с нетерпением наблюдал за ним, но по его лицу невозможно было что-нибудь прочесть.

- Ну, что ты думаешь? Надеюсь, ты не считаешь, что здесь что-то не так?

- Нет, что ты, дружище. Я действительно думаю, что это делает тебе честь. Ничего другого тут, пожалуй, и не скажешь, вот только…

- Что только?

- Не мог бы ты сделать его немного покороче?

- Нет, не мог бы, но ты ведь не это имел в виду. Что ты имел в виду под этим «только»?

- Дело в том, что я не думаю, что такое письмо положит конец этому делу. По крайней мере, я этого боюсь.

- Но что ещё я должен был сказать?

- Ничего больше говорить точно не нужно; но не мог бы ты выражаться немножко поспокойней – мне трудно подобрать нужное слово - немножко холоднее, что ли. Не мог бы ты сделать тон той части, в которой говорится, что вы больше не будете видеться, немного более решительным?

- Но ты же говорил, что мне не нужно притворяться, будто она мне безразлична.

- Разве?

- Да. Кроме того, это было бы ложью.

- Конечно же, я не заставляю тебе лгать. Но что это за «маленький подарок на память», о котором ты говоришь?

- О, пустяки. Просто маленький медальон, который я для неё купил.

- И в нём прядь твоих волос?

- Ну да, конечно. Да ладно тебе, ничего плохого в этом нет.

- Нет, плохого нет. И ты думаешь, она будет его носить?

- Откуда я знаю?

- Боюсь, что это может внушить ей мысль, что это ещё не конец. Если она всегда будет носить медальон с прядью твоих волос…

- Господи, Харди, ты просто невозможен. Попробовал бы сам написать такое письмо. Критиковать легко, а вот…

- Вспомни, я не хотел его читать.

- Действительно, не хотел. Я забыл. Но вот ты взял бы и написал, что, по-твоему, нужно говорить в таких случаях.

- Да, так и вижу себя за этим занятием. Кстати, ты ведь наверняка уже послал это письмо?

- Да, перед службой в часовне.

- Так я и думал. В таком случае не стóит больше беспокоиться по поводу формы документа.

- Ты просто увиливаешь. Откуда ты знаешь, а вдруг мне это ещё пригодится в будущем?

- Нет, нет! Давай не будем превращать это в шутку. В жизни человека не должно возникать необходимости писать такие письма дважды. А если уж возникла, то второе он может с успехом взять из «Полного письмовника».

- Так ты не будешь здесь ничего исправлять?

- Нет, точно не буду.

В этом месте их диалога на сцене появился капитан Харди, и вся компания отправилась завтракать у Драйсдейла.

Визит капитана Харди в колледж Св. Амвросия прошёл очень удачно. Он продолжался дня четыре или пять, и за это время он осмотрел всё, на что только стоило смотреть, и наслаждался всем виденным с таким благоговением, что это выглядело почти комично. Том посвятил себя обязанностям чичероне и старался изо всех сил. Для капитана Оксфорд был чем-то вроде Утопии*, и он был решительно настроен видеть в пределах университета исключительно красоту, учёность и мудрость. Пару раз его вера в это подверглась серьёзному испытанию при виде изящно одетых молодых джентльменов, которые лениво прогуливались по двое в низких лёгких экипажах, запряжённых пони, или часами лежали на спине в плоскодонках и курили, не имея при себе даже номера «Беллз Лайф», чтобы скоротать время. Лень и ничегонеделание были для капитана объектами особого отвращения; но, за этим небольшим исключением, он упорно продолжал созерцать башни и внутренние дворы, и часовни, и обитателей колледжей сквозь розовые очки. Его почтение перед «систематическим образованием» и средоточием учёности, в котором его получают, было настолько велико, что в его глазах не только наставники, доктора и прокторы (которых он видел мало, кроме как на расстоянии), но даже самые пустоголовые из студентов, с которыми его знакомили, были окружены ореолом научного знания, и он частенько разговаривал с этими молодыми людьми так, что они совершенно терялись и становились в тупик. Особенно поражало это Драйсдейла. У него было достаточно чувства юмора и честности, чтобы по достоинству оценить капитана, но он был в постоянном недоумении по поводу того, как всё это следует понимать.

 

* Утопия (Utopia) – остров из произведения английского писателя и философа Томаса Мора (Sir Thomas More) «Золотая книжечка, столь же полезная, сколь и забавная, о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопия», в переносном смысле некое идеальное место.

 

- Капитан, конечно, молодчина, - говорил он Тому в последний вечер визита старого джентльмена, - но, клянусь Юпитером, мне постоянно кажется, что большую часть времени он просто подтрунивает над нами. Это уж слишком – слушать его рассуждения, как будто мы все тут так же обожаем греческий, как, кажется, обожает его он, и как будто здесь в жизни никто не напился.

- А я утверждаю, что именно так он и думает, - сказал Том. – Ты же видишь, все при нём ведут себя осторожно.

- И этот его сын тоже, должно быть, хороший парень. Разве ты не видишь, что он ни разу не пожаловался? Вчера вечером его отец рассказывал мне, как ему приятно видеть, что бедность Джека совсем ему не помеха. Он всегда ему говорил, что среди английских джентльменов так оно и будет, а теперь видит, что он живёт скромно и независимо, но при этом на равных с людьми, которые богаче него и выше по общественному положению, «как вы, сэр», сказал он мне, и дружит с ними. Клянусь Юпитером, Браун, я чувствовал себя чертовски глупо. Думаю, я покраснел, а я не часто позволяю себе такую роскошь. Если бы мне не было так стыдно, я бы попытался теперь подружиться с Харди. Но я не знаю, как смотреть ему в глаза, да он, наверно, и не захочет сближаться с повесой вроде меня.

Том, по особой просьбе капитана, присутствовал при его отъезде и занял место напротив него и его сына в почтовой карете на Саутгемптон, чтобы проводить его пару миль. Всю первую милю капитан распространялся об удовольствии, которое доставил ему визит, и приглашал Тома погостить у них на каникулах. Живут они скромно, но рады ему будут от всей души, а уж лучшего места для купания и катания на лодке на всём побережье не сыщешь. Если он захочет взять с собой ружьё, то в пещерах на мысе Пойнт полно сизых голубей и морских выдр. Том совершенно искренне заверил его, что ничто не сможет доставить ему большего удовольствия. Потом молодые люди вышли из кареты, чтобы подняться пешком на холм Бэгли, а когда сели снова, то обнаружили, что капитан держит в руках большой кожаный бумажник, из которого он достал две пятифунтовые банкноты и начал упрашивать своего сына взять их, в то время как Том пытался сделать вид, что ничего не замечает.

Некоторое время Харди упорно отказывался, дискуссия становилась всё более оживлённой, и делать вид, что ничего не слышишь, было уже бесполезно.

- Право же, Джек, ты не настолько горд, чтобы не принять подарка от собственного отца, - сказал капитан наконец.

- Но, дорогой отец, мне не нужны деньги. Ты и так даёшь мне достаточно.

- Джек, послушай меня и будь благоразумен. Ты ведь знаешь, что многие твои друзья проявляли по отношению ко мне гостеприимство. Я не смогу отплатить им тем же, но хочу, чтобы ты сделал это вместо меня.

- Отец, я могу это сделать и без этих денег.

- Послушай, Джек, - сказал капитан, снова суя ему банкноты, - я настаиваю на том, чтобы ты взял это. Ты очень огорчишь меня, если не возьмёшь.

Сын взял, наконец, банкноты с таким видом, какой у большинства людей его возраста бывает, когда они теряют эту сумму, в то время как лицо его отца лучилось счастьем, когда он клал бумажник обратно во внутренний нагрудный карман. Во время этой операции он случайно встретился глазами с Томом, и тот невольно смутился, как будто вмешался в их семейные дела, хоть и непреднамеренно. Но капитан тут же положил руку ему на колено и сказал:

- Ведь молодому человеку десять фунтов никогда не помешают при манёвре, а, мистер Браун?

- Напротив, сэр, я думаю, значительно его облегчат, - сказал Том и снова почувствовал себя вполне комфортно. Тем летом капитан остался без нового сюртука, но он и так всегда выглядел как джентльмен.

Скоро карета остановилась, чтобы принять пакет на перекрёстке, и молодые люди вышли. Они смотрели ей вслед, пока она не скрылась за поворотом, а потом пошли обратно к Оксфорду через лес Бэгли, и Харди с явным удовольствием слушал восторженные хвалы друга в адрес своего отца. Но у него не было настроения для разговоров, и вскоре они зашагали молча.

Они остались наедине впервые с того утра, которое последовало за их примирением, поэтому скоро Том ухватился за возможность вернуться к разговору о предмете, который больше всего занимал его мысли.

- Она так и не ответила на моё письмо, - сказал он вдруг.

- Я очень этому рад, - сказал Харди.

- Но почему?

- Потому что ты сам хотел оборвать это раз и навсегда.

- Да, но всё-таки она могла хотя бы сообщить, что получила это. Ты не поверишь, как мне тяжело не ходить туда.

- Дружище, я знаю, что это тяжело, но ты поступаешь правильно.

- Да, надеюсь, - со вздохом сказал Том. – Уже пять дней как я и на сотню ярдов не подходил к «Клушицам». Старая леди, должно быть, удивляется.

Харди не ответил. Что он мог сказать, кроме того, что она удивляется наверняка?

- Ты не откажешься сделать мне большое одолжение? – сказал Том через минуту.

- Всё, что в моих силах. Какое?

- Да просто зайди туда по дороге, я даже близко подходить не буду, а ты посмотри, как там дела – как она.

- Хорошо. Как тебе нравится этот вид на Оксфорд? Я всегда считал, что он самый лучший.

- Нет. Отсюда не видно половины колледжей, - сказал Том, которому очень не хотелось менять тему разговора на пейзажи.

- Зато отлично видно все башни и шпили, и реку на переднем плане. Смотри, как скользит по лугу Крайст Чёрч эта тень от тучи. Всё-таки это очень красивый старинный город.

 

 

Оксфорд, вид с дороги на Абингдон. Гравюра, опубликованная в журнале The Penny Magazine в 1834 г.

Иллюстрация с сайта Steve Bartrick Antique prints and maps http://www.antiqueprints.com/proddetail.php?prod=g3853

 

 

Оксфорд, вид с юга. Гравюра Джона Бойделла (John Boydell), 1751 г.

Иллюстрация с сайта Sanders of Oxford http://www.sandersofoxford.com/describe?id=3479

 

- Издалека или для постороннего – может быть, - сказал Том. – Хотя, я не знаю, – мне кажется, что там ужасно холодно и безжизненно. Есть в этом месте что-то такое, что давит на меня как груз и нагоняет тоску.

- И давно ты это почувствовал? Похоже, в твоей жизни начинается новая глава.

- Хорошо бы. Мне это нужно. Мне плевать на крикет; я почти равнодушен к гребле; а что касается этих винных вечеринок каждый день и ужинов каждый вечер, то меня тошнит при одной мысли о них.

- Во всяком случае, лекарство в твоих собственных руках, - сказал Харди, улыбаясь.

- Что ты имеешь в виду?

- Ты можешь просто не ходить на них.

- На них невозможно не ходить. Больше ведь делать нечего!

Том ждал ответа, но его спутник лишь кивнул, давая понять, что слушает, и продолжал неторопливо шагать по тропинке, любуясь видом.

- С тобой я могу говорить о том, что чувствую, Харди. И всегда мог, и это большое утешение для меня сейчас. И кстати, ведь это ты вложил мне эти мысли в голову, так что ты должен мне сочувствовать.

- Я и сочувствую, дружище. Но через несколько дней с тобой снова всё будет в порядке.

- Ты ошибаешься. Это не только то, что ты думаешь, Харди. Всё-таки ты знаешь меня не так хорошо, как я тебя.  Это не только любовь и хандра из-за того, что мне нельзя с ней видеться. Нет, пожалуй, и это тоже, но главное – я не могу выносить эту замкнутую, эгоистическую жизнь, которую мы здесь ведём. Человек не создан для того, чтобы общаться только с теми, кто, как и он, получает хорошее содержание каждый квартал и не имеет других забот, кроме как бы развлечься. Я уверен, что мы уже достаточно взрослые, чтобы найти себе занятие получше.

- Без сомнения, - с провоцирующей немногословностью ответил Харди.

- А как только человек пытается из этого вырваться, то сразу же попадает в неприятности.

- Да, такая опасность действительно существует, - сказал Харди.

- Неужели тебе никогда не хочется быть ближе к реальной жизни, к мужчинам и женщинам, которые не живут на всём готовеньком? Как может называться университетом место, где могут учиться только те, у кого есть двести фунтов в год или около того?

- Тебе нужно было бы учиться в Оксфорде четыреста лет назад, когда здесь было больше тысяч студентов, чем сейчас сотен.

- Не понимаю, почему. Тогда, наверное, было в десять раз хуже, чем сейчас.

- Да вовсе нет. Просто тогдашнее положение дел должно было сильно отличаться от нашего; почти все они должны были быть бедными студентами, которые зарабатывали себе на жизнь или жили на очень скудные средства.

- И как же, ты думаешь, они жили?

- О, я не знаю. А вот как бы тебе понравилось, если бы сейчас у нас в колледже Св. Амвросия было пятьдесят бедных студентов, кроме нас, служителей, - допустим, десять портных, десять сапожников и так далее, которые приехали бы сюда из любви к знаниям и вместе с нами посещали бы лекции, и работали бы на наших нынешних студентов, пока те охотятся, занимаются греблей или играют в крикет?

- Думаю, было бы очень хорошо – по крайней мере, мы сэкономили бы на счетах у портных.

- Даже если наши сюртуки были бы не так хорошо скроены, - сказал Харди, смеясь. – Ну, Браун, у тебя в высшей степени либеральные вкусы, а также «способность воспринимать новые истины», - в тебе есть все задатки хорошего радикала.

- Говорю тебе, я ненавижу радикалов, - с негодованием возразил Том.

- Ну, вот мы и в городе. Я зайду в «Клушицы» и догоню тебя перед Хай-стрит.

Оставшись один, Том медленно прошёл ещё немного вперёд, а потом быстро обратно нетерпеливой, беспокойной походкой, и оказался в нескольких ярдах от того угла, где они расстались, когда появился Харди. С первого взгляда он понял, что что-то произошло.

- Что случилось, она не заболела? – быстро спросил он.

- Нет, её тётя говорит, что с ней всё в порядке.

- Так ты её не видел?

- Нет. Дело в том, что она уехала домой.

 

 

Предыдущая

Следующая

 

Сайт создан в системе uCoz