© Юлия Глек, перевод и примечания, 2010.

Томас Хьюз

Thomas Hughes

ТОМ БРАУН В ОКСФОРДЕ

TOM BROWN AT OXFORD

Продолжение романа "Школьные годы Тома Брауна"

Перевод и примечания Юлии Глек

оригинал на Project Gutenberg http://www.gutenberg.org/etext/26851

Глава 39

Ночной караул и что из этого вышло

Главная

Предисловие переводчика

Том Браун в Оксфорде

Введение

Глава 1

Колледж Св. Амвросия

Глава 2

На реке

Глава 3

Завтрак у Драйсдейла

Глава 4

Лодочный клуб колледжа Св. Амвросия, его руководство и бюджет

Глава 5

Служитель Харди

Глава 6

Как Драйсдейл и Блейк отправились на рыбалку

Глава 7

Взрыв

Глава 8

История Харди

Глава 9

Искушение Брауна

Глава 10

Летний триместр

Глава 11

Мускулистое христианство

Глава 12

Взгляды капитана

Глава 13

Первое столкновение

Глава 14

Замена в команде и что из этого вышло

Глава 15

Буря собирается и разражается

Глава 16

Буря бушует

Глава 17

На новом месте

Глава 18

Деревня Инглборн

Глава 19

Предвестие лучшей погоды

Глава 20

Примирение

Глава 21

Колледж Св. Амвросия принимает у себя капитана Харди

Глава 22

Отъезды ожидавшиеся и неожиданные

Глава 23

Инглборнский констебль

Глава 24

Экзамены "скулз"

Глава 25

День Поминовения

Глава 26

Прогулка на лугу Крайст Чёрч

Глава 27

Нотация, прочитанная львице

Глава 28

Окончание первого курса

Глава 29

Переписка на каникулах

Глава 30

Праздник в Бартон-Мэнор

Глава 31

За сценой

Глава 32

Кризис

Глава 33

Браун Patronus

Глава 34

Mηδέν ΰγαν

Глава 35

Второй курс

Глава 36

На берегу реки

Глава 37

В ночном карауле

Глава 38

Мэри в Мэйфере

Глава 39

Ночной караул и что из этого вышло

Глава 40

Погоня

Глава 41

Суждения и затруднения лейтенанта

Глава 42

Третий курс

Глава 43

Послеобеденные посетители

Глава 44

И снова письма

Глава 45

Магистерский триместр

Глава 46

Из Индии в Инглборн

Глава 47

Свадьба

Глава 48

Начало конца

Глава 49

Конец

Глава 50

Эпилог

Список примечаний

Оксфорд, план города, 1850 г.

- Кого ты имеешь в виду?

- Ну как же, тогдашнего сквайра Вурли, - не этого, а предпоследнего, - и его адвоката, и фермера Тестера.

- Так ты занялся этим им назло?

- Нет, не только назло, хоть мне и хотелось с ними поквитаться.

- А из-за чего ещё?

- Работы не было. С прошлой осени постоянная работа у меня была недель шесть, не больше.

- Как это? Ты пробовал искать?

- Мастер Том, насчёт этого я врать не стану. Не понимаю, почему я должен ходить к ним на поклон с шапкой в руке и упрашивать таких, как они, чтобы они наняли меня на денёк. Они же прекрасно знали, что я здесь, что я готов и хочу работать, и что работник я не хуже, чем любой другой в приходе, кого ни возьмите; и работы кругом было довольно. А они хотят, чтобы я голодал и пришёл к ним с протянутой рукой. Они хотят увидеть, как я сломаюсь и дойду до работного дома, вот чего они хотят, - и он остановился, как будто мысли его начали слегка путаться.

- Но ты же мог пойти и поискать работу где-нибудь ещё.

- Не вижу, почему я должен уходить из деревни, где вырос, мастер Том. Им только того и нужно. С какой стати я должен дать им себя выжить?

- Гарри, я тебя не виню. Я просто хочу больше знать о том, что с тобой произошло, может быть, мне удастся тебе помочь или что-нибудь посоветовать. Ты пробовал найти работу в доме приходского священника или просто пойти туда и рассказать, что с тобой случилось?

- Искать там работу? Нет, туда я не ходил.

Том продолжал, не замечая того, как изменился голос Гарри:

- А я думаю, что тебе обязательно нужно было это сделать. Я знаю, что моя кузина, мисс Винтер, всегда старается помочь каждому, кто остался без работы, а тебе особенно, потому что… - и тут история с Пэтти, как вспышка, промелькнула у него в голове, он осёкся, запнулся и отвёл глаза. Как он мог хотя бы на мгновение забыть об этом в компании Гарри, было просто удивительно. Все его покровительственные расспросы улетучились у него из головы, и он почувствовал, что они с Гарри поменялись местами и что виноватый теперь он сам. Было ясно, что Гарри всё ещё ничего не знает о его отношениях с Пэтти. Подозревает ли он хотя бы? Сегодня всё это должно выйти наружу ради блага их обоих, чем бы это ни кончилось. Поэтому он снова повернулся к Гарри и встретил его взгляд, который теперь был холодным, пронизывающим и подозрительным.

- Так вы об этом знаете?

- Да, знаю, что ты давно влюблён в дочку Саймона, и что он против; мне бы от души хотелось тебе помочь. Вообще говоря, в прошлом году я пытался с ним об этом поговорить, думал, удастся устроить тебя садовником. Но понял, что это бесполезно.

- Я слышал, что вы были знакомы с ней, когда она жила не здесь?

- Да, был, когда она жила у своей тётки в Оксфорде. Ну и что?

- А то, что там она и выучилась скверным замашкам.

- Скверным замашкам? Что ты имеешь в виду?

- Имею в виду, что там она выучилась наряжаться и чваниться перед теми, которых знает с детства и которые пошли бы в огонь, лишь бы ей угодить.

- Я в ней ничего такого не замечал. Она приятная, живая девушка и одевалась всегда опрятно, но никогда не пыталась казаться выше по положению, чем она есть. И я уверен, что у неё слишком доброе сердце, чтобы обидеть старого друга.

- Из-за чего же тогда она сидела дома и никуда не выходила, когда вернулась? Днями сидела и неделями, а потом вдруг сделалась ветреной и взбалмошной. Ходит маленькими шажками, гордая, как леди, а за ней все молодые фермеры гурьбой. Ни дать ни взять, благородная мисс!

- Хватит, Гарри, я и слушать это не хочу. Ты и сам не веришь в то, что говоришь, ты слишком хорошо её знаешь.

- Вы тоже, кажется, знаете её неплохо.

- Достаточно хорошо, чтобы не верить ничему плохому.

- А какое до неё дело таким, как вы? Вы ей не компания, и ничего хорошего из этого выйти не может.

- Ещё раз тебе говорю, что ничего плохого из этого не вышло.

- А чьи тогда волосы она носит на шее в такой золотой штучке?

Том покраснел так, что стал алым, и опустил глаза, не ответив.

- Значит, знаете? Это ваши, Богом клянусь! - эти слова он просто прошипел сквозь стиснутые зубы. Том убрал руки за спину, ожидая удара, поднял глаза и сказал:

- Да, мои. И я говорю тебе ещё раз: ничего плохого из этого не вышло.

- Ложь. Я знаю, что было, и это всё ваша работа.

Кровь бурлила у Тома в жилах, резкие слова просились на язык, когда он стоял лицом к лицу с человеком, который только что назвал его лжецом и теперь ждал его ответа со стиснутыми кулаками, тяжело дыша и с яростью в глазах. Но занятия последнего года сослужили ему хорошую службу. Несколько мгновений он стоял, ломая за спиной руки, а потом сделал глубокий вдох и ответил:

- Ты поверишь, если я дам тебе клятву? Я стоял рядом с тобой у могилы твоей матери. Я не стану лгать тебе, Гарри. Клянусь тебе, что ничего плохого между мной и ней не было. Она ни в чём не виновата. Это я добивался её. Я был ей безразличен и сейчас безразличен. А что до медальона, то это я настоял, чтобы она его взяла. Я признаю, что причинил зло ей и тебе. Я горько раскаялся в этом. Я прошу твоего прощения, Гарри; ради нашей старой дружбы и ради твоей матери! -  Он говорил от всего сердца и видел, что его слова производят впечатление. - Ну же, Гарри, - продолжал он, - ты не отвернёшься от товарища детских лет, который признаёт свою вину и готов сделать всё, что можно, чтобы её загладить. Давай пожмём друг другу руки, и скажи, что ты прощаешь меня.

Том сделал паузу и протянул руку.

По лицу браконьера прошла судорога, казалось, он и хотел подать ему руку, но не мог. Наконец он сунул её Тому, отвернувшись.

- Мать бы так поступила, - сказал он, - это вы правильно сказали. Вот, держите, хоть я и не думал, что сделаю это.

Это необычное и неожиданное объяснение, закончившееся так успешно, привело Тома в отличное расположение духа и пробудило в нём способность к строительству воздушных замков, которая у него всегда лишь дремала.

Его первой заботой было убедить Гарри, что лучше ему оставить браконьерство, и это оказалось гораздо легче, чем он рассчитывал. Гарри признался, что его уже тошнит от такой жизни. Он признал и то, что некоторые из тех, с кем он водился весь прошлый год, были самыми большими мерзавцами во всей округе. Ничего бы он так не хотел, как вырваться из всего этого. Но как?

Тому только того и нужно было. Он займётся этим. Ничего не может быть легче.

- Сегодня утром я вместе с тобой пойду в Инглборн. Только оставлю записку Вурли, что ещё вернусь сегодня и всё ему объясню, и сразу же пойдём. К завтраку мы будем в доме приходского священника. Ах да, забыл, - ты можешь побыть у Дэвида, пока я поговорю с моим дядей и мисс Винтер.

Гарри, похоже, не видел, какой из этого может быть толк, да и с Дэвидом, сказал он,  они теперь не так уж дружны.

- Тогда тебе придётся подождать в «Красном Льве». Как это – какой толк! Толк такой, что тебе, прежде всего, нужно наладить отношения с инглборнцами – это сейчас самое главное. Я объясню дяде, как обстоит дело, я знаю, что смогу уговорить его вернуть тебе твой надел, раз ты по-прежнему остаёшься в приходе, даже если работы для тебя у него нет. Но что он обязательно должен сделать, Гарри, так это поддержать тебя и показать всем, что он тебе друг. А потом, если ты сможешь получить хорошую работу – только это должна быть настоящая, хорошая, постоянная работа – у фермера Гроувза или ещё у кого-нибудь из фермеров получше, держись за неё обеими руками, а я уж сам арендую для тебя первый же коттедж, который освободится, а пока что ты можешь пожить у старины Дэвида. О, я пойду и сам уговорю его, не бойся. Но если ты не сможешь найти здесь постоянную работу, ну что ж, тогда ты уедешь отсюда с гордо поднятой головой, а это совсем не то, что скрыться тайком, не оставив адреса. Если хочешь, поедешь со мной в качестве слуги. Но это на твоё усмотрение. Во всяком случае, ты уедешь со мной, а я уж позабочусь о том, чтобы все знали, что я считаю тебя своим старым другом. У моего отца всегда полно работы, он тебя возьмёт. И ты можешь быть уверен, Гарри, что через какое-то время всё уладится, и ещё и года не пройдёт, как я буду твоим шафером и попляшу на твоей свадьбе.

В подобного рода вещах есть нечто заразительное и непреодолимое. Том действительно верил во всё, что говорил, а вера, даже если это всего лишь вера в свои собственные воздушные замки, всегда вознаграждается. Напрасно здравый смысл твердил Гарри, что тучи, сгущавшиеся над его головой в течение целого года, не могут рассеяться в одно утро. К тому же, благоразумие подсказывало ему, что чем скорее он уберётся отсюда, тем лучше, и он сообщил об этом Тому. Но тот отнёсся к подсказкам благоразумия с гордым презрением. Они уйдут отсюда вместе, сказал он, как только в доме кто-нибудь проснётся и впустит его внутрь, чтобы он мог переодеться и написать записку. Гарри нечего бояться неприятных последствий. Вурли, по сути, человек незлой, он простит ему нескольких рыб. Кстати о рыбе, а где та, которую он слышал, как она билась, когда Гарри вытащил лесу? Они пошли на то место и, поискав в высокой траве, вскоре обнаружили мёртвую форель, всё ещё не снятую с донки, другой конец которой по-прежнему оставался в воде. Том взял её и осторожно вытянул, вытащив на берег ещё одну крупную форель, а Гарри стоял рядом с весьма смущённым видом. Том внимательно изучил устройство донок, которое было простым и поистине смертоносным. Леса было достаточно длинной, так что доставала до противоположного берега ручья. На одном конце был привязан тяжёлый камень, на другом – короткий заострённый кол, который вбивался в берег значительно ниже уровня воды. По всей лесе с промежутками в четыре фута были привязаны короткие отрезки тонкой канители с крючками на концах, наживлёнными через один то дождевым червём, то пескарём. Том поздравил своего собеседника со смертоносностью его снасти.

- А где остальные твои донки, Гарри? – спросил он. – Мы можем с таким же успехом их вытащить.

- Немного выше по течению, мастер Том, - и они пошли вверх по течению ручья и вытащили оставшиеся донки.

- Сегодня в доме будет рыбный день, какого они давно уже не видели, - сказал Том, потому что на каждой вытащенной лесе было по две-три крупные рыбины. – Вот что я тебе скажу, Гарри, они чертовски здорово поставлены, эти твои донки. Они делают тебе честь, нет, правда, это не пустые слова.

- Мне бы лучше уйти, мастер Том, если вы не возражаете. Уже утро, скоро выйдут слуги. Если я попадусь, мне несдобровать.

- Ладно, Гарри, если уж ты так решил, иди, только…

- Уже поздно, вот егерь.

Том резко обернулся, и точно, егерь был тут как тут, он шёл по берегу прямо к ним и был уже меньше, чем в двух сотнях ярдов.

- Так и есть, - сказал Том, - ладно, ты только помалкивай и делай то, что я тебе говорю.

Егерь быстро подошёл к ним, дотронулся до шляпы, приветствуя Тома, и посмотрел вопросительно сначала на него, а потом на Гарри. Том кивнул ему так, как будто бы ничего особенного не произошло. Он как раз снимал двухфунтовую рыбу с последней донки. Управившись с этим делом, он бросил её на землю к остальным.

- Вот вам, егерь, - сказал он,  - отличная рыбка. Соберите её и пойдём.

Егерь был крайне озадачен. Он переводил взгляд с одного на другого, сдвинув свою маленькую шляпу так, чтобы открыть доступ к затылку, и почёсывал в этом месте свой довольно-таки толстый череп. По привычке он поступал так всегда, когда был занят тем, что у него называлось «думать», а сейчас он понимал, что должен кого-то сцапать, и что его, егеря, водят за нос, но совершенно не представлял, как выйти из этого положения.

- Вы что, промокли, сэр? – сказал он, наконец, кивком указывая на одежду Тома.

- Да, малость отсырел, - ответил Том, - пожалуй, пойду, переоденусь. Слуги в доме, должно быть, уже встали. Соберите рыбу и пойдёмте. А ты смотай донки, Гарри.

Егерь и Гарри выполнили то, что было велено, искоса поглядывая друг на друга, как терьеры мясников-конкурентов, когда их тележки случайно остановятся на улице одна неподалёку от другой. Том наблюдал за ними, забавляясь от души, а потом все с ним во главе двинулись к дому. Когда они пришли на двор у конюшни, он повернулся к Гарри и сказал:

- Подожди здесь, я вернусь минут через десять, - и добавил вполголоса, - и держи язык за зубами, - после чего исчез за дверью чёрного хода, бегом поднялся в свою комнату и как можно скорее переоделся.

Десяти минут ещё не прошло, однако, спускаясь по лестнице чёрного хода в сухой одежде, он понял, что задержался слишком долго. Шум, смех и крики «Давай, егерь!», «Егеря положили!», «Нет, не положили!» донеслись с заднего двора до его изумлённого слуха. Он перепрыгнул через последние ступеньки и выскочил во двор, где и застал Гарри за вторым за сегодняшний день борцовским поединком, в то время как два-три конюха, лакей и садовник болели и подбадривали борцов замечаниями, которые он услышал по пути вниз.

Том пошёл прямо к ним и, похлопав Гарри по плечу, сказал:

- Ну пошли, я готов.

После этого егерь и Гарри разжали объятия, а последний ещё и поднял с земли свою шляпу.

- Вы же не уходите, сэр? – спросил егерь.

- Ухожу, егерь.

- Но не с ним же?

- С ним, егерь.

- Что ж, мне хватать его не надо?

- Хватать его? Нет, зачем же?

- Да за браконьерство, поглядите на всю эту рыбу, - с негодованием сказал егерь, указывая на сверкающую груду.

- Нет, нет, егерь, вас это не касается. А донки ты ему всё-таки отдай, Гарри. Я оставил записку вашему хозяину на своём туалетном столике, - сказал Том, поворачиваясь к лакею, - отдайте ему её за завтраком. Я беру на себя ответственность за него, - он кивнул на Гарри, - вернусь через несколько часов, а сейчас мы пойдём.

И, к изумлению егеря, Том ушёл с заднего двора в сопровождении Гарри.

Не успели они ещё отойти за пределы слышимости, как весь задний двор взорвался хохотом, и егерь стал мишенью многочисленных грубых шуток за то, что дал уйти браконьеру. Но егерь в тот момент был занят другими вещами. Не обращая внимания на их замечания, он продолжал чесать у себя в затылке и, наконец, выпалил:

- Чёрт побери! Ещё немного, и я бы его положил!

- Положи свою бабушку, - вежливо предложил один из конюхов, который был знаком с Гарри Уинбурном и знал его репутацию борца.

- Положил бы, говорю тебе, - сказал егерь, наклоняясь за рыбой, - и подумать только, что он ушёл! Хозяин просто в бешенстве будет, когда узнает. А я тут при чём, это всё мистер Браун. Странные это поступки для джентльмена, уйти вместе с браконьером, да ещё и называть его «Гарри». Не пойму я что-то. Умом он, что ли, тронулся? -  и, рассуждая так с самим собой, он понёс рыбу на кухню.

Тем временем по дороге в Инглборн Гарри в ответ на расспросы Тома объяснил, что за время его отсутствия знакомый конюх подошёл к нему и начал разговор. К ним присоединился егерь и напрямик обвинил его в том, что это он бросил его в колючий куст. История этого фиаско егеря была хорошо известна, поднялся хохот, к которому присоединился и Гарри. Это повлекло за собой вызов повторить это здесь и сейчас, который  Гарри и принял, несмотря на то, что утро у него сегодня выдалось утомительное, и он даже успел окунуться в ручей. Они посмеялись над этой историей, хотя Гарри не мог не выразить свои опасения по поводу того, чем всё это кончится. Инглборна они достигли как раз к завтраку. Том отправился в дом приходского священника, и вскоре между ним и Кэти восстановились прежние отношения. Она очень обрадовалась, узнав, что у них с Гарри Уинбурном произошло объяснение, и что появился шанс вернуть этого убеждённого правонарушителя к честной жизни. А тому, как он говорил о Пэтти, она, возможно, обрадовалась ещё больше. После завтрака она пошла к ней и через некоторое время вернулась с этим несчастным медальоном.

Том почувствовал, что с него упал ещё один виток цепи, к которой он сам себя приковал. Он пошёл в деревню, ещё раз переговорил с Гарри и опять вернулся в дом приходского священника, чтобы обсудить, какие шаги необходимо предпринять, чтобы найти для него работу. Кэти занялась этим от всей души, хотя и предвидела, что это будет нелегко. За ланчем планировалось прозондировать ректора по вопросу о земельных наделах. Но их планы были нарушены известием о том, что получено распоряжение суда на арест Гарри за браконьерство.

Том вернулся в Усадьбу в ярости, и ещё до наступления ночи у них с молодым Вурли произошла ссора похуже, чем до этого с его дядюшкой. Если бы дуэли в Англии не вышли из моды, они бы, скорее всего, в тот же день дрались в каком-нибудь тихом уголке парка. А так, как оно есть, они только наговорили друг другу неприятных вещей и расстались, договорившись считать, что отныне они не знакомы.

Через три дня на суде малых сессий* Гарри Уинбурна приговорили к трёхмесячному заключению в тюрьме города Рединга, а Том навлёк на себя суровое порицание суда за своё поведение во время судебного заседания.

* суд малых сессий (petty sessions) - суд упрощённой юрисдикции по некоторым категориям дел без участия присяжных. Рассматривал мелкие правонарушения.

Читатели, взявшие на себя труд припомнить картину умственного развития нашего героя в течение последнего года, которую мы попытались обрисовать в одной из предыдущих глав, и то состояние беспокойной неудовлетворённости, которое стало результатом всего его опыта, чтения и раздумий к началу новых длинных каникул, наверное, уже готовы к катастрофе, которая последовала за обвинительным приговором Гарри Уинбурну на суде малых сессий.

До сих пор, несмотря на всю мощь обуревавших его новых революционных идей, в уме Тома всегда оставалась цитадель, которую защищало всё лучшее, что было в торизме, в котором он был воспитан – лояльность, уважение к существующему порядку и существующим общественным институтам, семейные традиции, гордость за унаследованное доброе имя. Но теперь стены этой цитадели с грохотом рухнули, а гарнизон частично был перебит, а частично попрятался по дальним  углам в ожидании того, что будет дальше.

В те дни юнцу, внимание которого было обращено на вопросы, занимавшие Тома, было легче проникнуться дикими и неистовыми идеями и убеждениями, чем в наше время. Положение Европы в целом было тогда куда более безжизненным и безнадёжным. Войн, правда, не было, и они не ожидались. Но за границей царила унылая, безрадостная, спёртая атмосфера, как будто бы над нациями завинтили крышку, и этому положению дел, каким бы тяжёлым, жестоким и подлым оно ни казалось, конца видно не было. Положение Англии было лучше, чем у её соседей, но и оно было скверным. В особенности в южных и западных её частях совокупность нескольких причин привела к тому, что среди сельских бедняков распространилось серьёзное недовольство. Первой среди этих причин был новый закон о бедных*, положения которого энергично претворялись в жизнь в большинстве районов. Пока что бедняки почувствовали на себе лишь суровость новой системы. К тому же, земля во многих местах оказалась в руках людей, уже отживших свой век. Это были старые фермеры, любители охоты, вести хозяйство они начали ещё во времена великой войны молодыми людьми, быстро, за несколько лет, нажили себе состояния на военных ценах и в течение последовавших затем тяжёлых лет пытались продолжать жить по-прежнему, не расставаясь со своими борзыми и мундиром территориальной кавалерии** - «лошадь в конюшне и меч на боку»***. Вот это были действительно скверные хозяева, -  неэкономные, расточительные, узколобые и со скудными средствами. Их постепенно вытесняло  молодое поколение, оно вводило в употребление машины, молотилки и веялки, которые отбирали тот небольшой кусок хлеба, который мог пока ещё заработать бедняк, у его жены и детей. По крайней мере, так думали бедные, и их недовольное ворчание то и дело прорывалось долгими зимними ночами в виде пылающих скирд и поломанных машин. Разведение дичи в имениях принимало всё большие масштабы. Слова «Австралия» и «Америка» не стали ещё известными в каждой английской деревне, и рынок труда был перенасыщен рабочей силой. И, наконец, последнее по счёту, но не по важности: по-прежнему оставались в действии хлебные законы, и тяжёлая, отчаянная борьба, которая привела к их отмене, была в самом разгаре. В графствах территориальная кавалерия вместе с бедными стражами порядка едва могла справиться со Свингом**** и его приспешниками, а положение в больших городах было даже хуже. Здесь тоже эмиграция не успела ещё уменьшить количество рабочей силы на рынке; заработки падали, цены росли; борьба по поводу хлебных законов понималась здесь куда лучше, чем в сельской местности, и гораздо острей. Чартизм набирал силу с каждым днём, этот огромный угрожающий великан поднимался во весь рост и только и ждал случая показать, на что он способен, а случай, казалось, был уже не за горами.

* новый закон о бедных (Poor Law Amendment Act) был принят британским парламентом в 1834 г. и заменил елизаветинский закон о бедных 1601 г. Согласно новому закону основным средством помощи бедным стал работный дом (workhouse), который был лишь ненамного лучше тюрьмы. Мужчины, женщины и дети содержались там отдельно, поэтому мужья разлучались с жёнами, а дети – с родителями. В законе было оговорено, что условия работы в работном доме должны быть хуже, чем любая работа, которую можно найти вне его стен. Это делалось для того, чтобы как можно меньше бедняков обращалось за помощью. Новый закон вызвал значительное противодействие в обществе, в частности, Чарльз Диккенс критиковал систему работных домов в своём романе «Оливер Твист».

** территориальная кавалерия (yeomanry) – добровольческие части, которые создавались во время наполеоновских войн, когда угроза высадки французов на Британских островах была вполне реальной. Английское название происходит от слова «йомен» (yeoman), т.к. именно йомены – мелкие землевладельцы - и составляли основную массу служивших в этих частях, хотя офицерами обычно были дворяне. Поэтому солдат этих частей так и называли йоменами. Йоменов не могли отправить служить заграницу без их согласия. До использования этих частей в оборонных целях дело так и не дошло, зато они широко применялись для подавления народных волнений в первой половине XIX столетия. Позднее эта функция перешла к полиции.

*** «лошадь в конюшне и меч на боку» - Уильям Шекспир, «Король Лир», акт III, сцена IV, перевод Б. Пастернака.

**** Свинг – здесь имеются в виду крестьянские волнения, имевшие место в южных и восточных районах Англии в 1830-х годах. Восставшие разрушали сельскохозяйственные машины, которые отнимали работу у бедняков, и громили имения богатых фермеров и землевладельцев. Считалось, что вождём бунтовщиков был некий капитан Свинг (Captain Swing), именем которого часто были подписаны письма с угрозами, которые получали фермеры, мировые судьи, сельские священники и т.д. Скорее всего, этот капитан Свинг был мифической фигурой, которая никогда не существовала в реальности. Во всяком случае, установить его личность не удалось.

Вы, поколение молодых англичан, которое было тогда слишком молодо, чтобы беспокоиться о таких вещах, и успело с тех пор достигнуть зрелости, не знаете – и дай Бог, чтобы вы никогда не узнали! - каково быть гражданами разобщённой и сбитой с толку страны. На время эта опасность осталась позади. Насколько об этом дано судить человеку, отмена хлебных законов последовала как нельзя более вовремя, ещё немного – и было бы поздно. Главная причина для борьбы отпала, и чувство несправедливости покинуло людские умы. Голод в Ирландии* и страшная нужда в других частях страны пробудили нацию и заставили серьёзно и вдумчиво посмотреть на некоторые язвы, которые отравляли её организм и угрожали здоровью и жизни. Ход событий принял другое направление, и Англия миновала критическую точку; а потом на христианский мир обрушился 1848 год, и вся Европа запылала в бешеном пламени революций.

* Голод в Ирландии (The Great Famine) имел место в 1845 – 1849 гг. и был вызван, с одной стороны, эпидемией фитофтороза, несколько лет подряд губившей урожай картофеля – основного продукта питания в Ирландии того времени, а с другой стороны – деструктивной экономической политикой правительства Великобритании, частью которой была тогда Ирландия. 

Неужели кто-нибудь из читателей всё ещё склонен недооценивать опасность, которая угрожала в тот год Англии, и с насмешкой говорить о 10 апреля, о чудовищной петиции и чудовищных сборищах на Кеннингтонском поле и в других местах? Ну что ж, если среди моих читателей такие найдутся, то могу только сказать, что они не имели ни малейшего представления о том, что происходило в то время вокруг них и особенно на нижних ступенях социальной лестницы, и что я искренне надеюсь, что с тех пор их взгляд прояснился и они не смотрят всё теми же ничего не видящими глазами на события сегодняшнего дня. Ведь в Англии по-прежнему немало нерешённых вопросов, которые в текущие полвека могут разорвать страну на куски точно так же, как хлебные законы, и это видно каждому, кто не полностью ослеп. Сейчас они могут казаться маленькими облачками на горизонте, величиной не больше руки, но скоро могут закрыть собой целое небо, если только у нас не найдётся достаточно мудрости, чтобы вовремя заняться этими облачками и заставить их пролиться тихим дождём.

Но здесь мы не будем касаться таких материй. Всё, чего я хочу – это дать моим молодым читателям возможность понять, как получилось, что наш герой проникся идеями и убеждениями, при упоминании о которых миссис Гранди* и прочие почтенные обыватели лишь возводят глаза к небу и в священном ужасе воздевают руки, и вскоре после того, как его друга заключили в тюрьму за браконьерство, в двадцать один год стал чартистом чуть ли не самого радикального толка.

Миссис Гранди (Mrs. Grundy) – персонаж пьесы английского драматурга Томаса Мортона (Thomas Morton, 1764 – 1838) «Поспешите со вспашкой» (Speed the Plough, 1798), олицетворение условной морали. Примечательно, что сама миссис Гранди в пьесе нигде не появляется, зато о ней много говорят другие персонажи.

Предыдущая

Следующая