© Юлия Глек, перевод и примечания, 2010.

 

Томас Хьюз

Thomas Hughes

 

ТОМ БРАУН В ОКСФОРДЕ

TOM BROWN AT OXFORD

 

Продолжение романа "Школьные годы Тома Брауна"

 

Перевод и примечания Юлии Глек

оригинал на Project Gutenberg http://www.gutenberg.org/etext/26851

 

Глава 26

Прогулка на лугу Крайст Чёрч

 

Главная

 

«Делай себе хорошо, и люди будут хорошо говорить о тебе»*, – эта максима известна ещё со времён царя Давида, и ныне она соответствует истине не меньше, чем в те далёкие времена. Харди убедился в этом на собственном опыте после того, как был обнародован список с присвоенными классовыми отличиями. Уже через несколько дней после этого события стало известно, что он не просто получил отличие первого класса, но сделал это блестяще. Его наставник от колледжа навёл свои собственные справки и в конфиденциальных беседах неоднократно повторял, что «за исключением некоторой нехватки лоска в латинском и греческом стихосложении, который редко встречается у кого-нибудь, кроме самых изощрённых выпускников публичных школ – в особенности у итонцев – это было самое лучшее выступление на «скулз» за несколько лет». Достойный наставник ставил это в заслугу колледжу и в меньшей степени – самому себе. В разговорах, которые велись в преподавательской не одного колледжа, он подчёркивал тот факт, что Харди никогда не занимался с частным репетитором, но достиг своего уровня интеллектуального развития целиком и полностью в рамках учебной программы, предлагаемой колледжем Св. Амвросия для обучения вверенной ему молодёжи. Он добавлял, что сам принимал значительное участие в Харди и сделал для него больше, чем можно сделать в большинстве случаев, но лишь в непосредственной связи и в дополнение к курсу, предлагаемому колледжем.

 

* немного изменённая цитата из псалма 49:18 (в протестантской нумерации псалмов).

 

Глава колледжа проявил к нему заметный и несколько напыщенный интерес и милостиво изъявил своё желание или, вернее сказать, свою волю (потому что он был бы очень удивлён, если бы ему сказали, что его желание может быть чем-то меньшим, чем королевский приказ, для всякого, кто когда-то был одним из его служителей), чтобы Харди подал заявку на место члена колледжа, которое недавно освободилось. Ещё несколько недель назад эта чрезмерная любезность и покровительственное отношение со стороны великого человека задели бы Харди, но неожиданный прилив счастья и процветания, хотя и не выбил его из колеи и не заставил пересмотреть свои оценки людей и вещей, но зато послужил чем-то вроде удобного футляра, в который можно спрятать свою чувствительность, - чем-то вроде второй кожи, от которой начальственные стрелы отскакивали, не нанося вреда, вместо того, чтобы пронзать и ранить. Сначала идея подать заявку на членство в колледже Св. Амвросия его не привлекала. Скорее ему хотелось бы начать всё с чистого листа и попытать счастья в каком-нибудь другом колледже, где у него не было ни знакомств, ни связей. Но, подумав как следует, он решил остаться верным своему старому колледжу. Отчасти к этому его подтолкнули стенания Тома, когда тот услышал о том, что его друг замышляет эмиграцию, но в большей степени - нежелание покинуть трудный пост ради более лёгкого, которое преследует такие натуры к их собственному неудобству, но, смею надеяться, к выгоде мира в целом. Такие люди прекрасно видят выгоды подобной перемены и вполне могут по достоинству оценить покой, который она с собой несёт; могут сердиться на себя за то, что не решились на это сразу же; но когда дело доходит, наконец, до ухода со старого поста, даже если это сопровождается всеми воинскими почестями, барабанным боем и развевающимися знамёнами, как это было бы в случае с Харди, то, так или иначе, в девяти случаях из десяти они отказываются от этой возможности в последний миг, если не раньше; подбирают своё старое оружие – возможно, с ворчанием из-за цены, которую им приходится платить за самоуважение – и проталкиваются на своё прежнее место в схватке, чтобы опять взяться за старую работу, бормоча про себя: «Я осёл; я сам себе враг; но я должен довести это дело до конца, а там будь что будет».

Предисловие переводчика

 

Том Браун в Оксфорде

 

Введение

Глава 1

Колледж Св. Амвросия

Глава 2

На реке

Глава 3

Завтрак у Драйсдейла

Глава 4

Лодочный клуб колледжа Св. Амвросия, его руководство и бюджет

Глава 5

Служитель Харди

Глава 6

Как Драйсдейл и Блейк отправились на рыбалку

Глава 7

Взрыв

Глава 8

История Харди

Глава 9

Искушение Брауна

Глава 10

Летний триместр

Глава 11

Мускулистое христианство

Глава 12

Взгляды капитана

Глава 13

Первое столкновение

Глава 14

Замена в команде и что из этого вышло

Глава 15

Буря собирается и разражается

Глава 16

Буря бушует

Глава 17

На новом месте

Глава 18

Деревня Инглборн

Глава 19

Предвестие лучшей погоды

Глава 20

Примирение

Глава 21

Колледж Св. Амвросия принимает у себя капитана Харди

Глава 22

Отъезды ожидавшиеся и неожиданные

Глава 23

Инглборнский констебль

Глава 24

Экзамены "скулз"

Глава 25

День Поминовения

Глава 26

Прогулка на лугу Крайст Чёрч

Глава 27

Нотация, прочитанная львице

Глава 28

Окончание первого курса

Глава 29

Переписка на каникулах

Глава 30

Праздник в Бартон-Мэнор

Глава 31

За сценой

Глава 32

Кризис

Глава 33

Браун Patronus

Глава 34

Mηδέν ΰγαν

Глава 35

Второй курс

Глава 36

На берегу реки

Глава 37

В ночном карауле

Глава 38

Мэри в Мэйфере

Глава 39

Ночной караул и что из этого вышло

Глава 40

Погоня

Глава 41

Суждения и затруднения лейтенанта

Глава 42

Третий курс

Глава 43

Послеобеденные посетители

Глава 44

И снова письма

Глава 45

Магистерский триместр

Глава 46

Из Индии в Инглборн

Глава 47

Свадьба

Глава 48

Начало конца

Глава 49

Конец

Глава 50

Эпилог

Список примечаний

Оксфорд, план города, 1850 г.

Так что Харди в ожидании экзамена на должность члена колледжа остался в колледже Св. Амвросия, и, конечно же, в немалой степени наслаждался переменами в своём положении и делах.

Свои тёмные комнаты на задворках он уступил новому служителю, своему преемнику, которому подарил всю свою ветхую мебель, кроме двух виндзорских кресел и оксфордского письменного стола. Стоимость этого подарка была, конечно, невелика, но для бедняги новенького, который заступал на его место, и это имело значение; и сделан был этот подарок с деликатностью человека, который сам побывал в таком положении. Но добрые услуги Харди на этом не закончились. Испробовав это ложе на себе в течение трёх долгих лет, он знал наперечёт все его жёсткие места и решил, что, пока он здесь, никто другой себе на них мозолей не натрёт. Поэтому, чтобы сделать его помягче, он всюду ходил вместе с парнем, стараясь, чтобы его собственный новоприобретённый ореол респектабельности коснулся и его тоже, и позаботился, чтобы тот устроился настолько удобно, насколько позволяли обстоятельства, при этом отнюдь не скрывая от него, что это ложе – не ложе из роз. Пожалуй, этим своим занятием он в большей степени заслужил право на членство в колледже, чем любым количеством зубрёжки для приобретения лоска в стихосложении. Не то чтобы избиратели колледжа Св. Амвросия* могли услышать об этом или оценить подготовку такого рода. Лощёное стихосложение, вне всякого сомнения, произвело бы на них куда большее впечатление. Но мы за сценой можем позволить себе не согласиться с ними и придерживаться мнения, что тот, кто, действуя подобным образом, учится понимать значение слова «членство» - fellowship – это тот, за кого мы готовы отдать свои голоса.

 

* избиратели колледжа Св. Амвросия - чтобы стать членом колледжа, требовалось сдать специальный экзамен. Как правило, на вакантное место члена колледжа претендовало несколько кандидатов. Будущего члена колледжа выбирали по результатам экзамена путём голосования действительных членов колледжа на тот момент. Голосование по результатам экзамена может показаться странной идеей, но только на первый взгляд. От члена колледжа требовались весьма разносторонние знания, навыки и умения. Кандидат А мог оказаться сильнее в греческом стихосложении, кандидат Б – в латинской прозе, а  кандидат В – в метафизике, поэтому мнения о том, кто из них более необходим колледжу, могли быть самые разные, и вопрос решался путём голосования.

 

Итак, Харди оставил свои комнаты в колледже и снял квартиру неподалёку. Шпага, эполеты и картина с изображением старого корабля его отца – его божества-хранители, по выражению Тома - заняли свои привычные места в его новом жилище, разве что над каминной полкой там было зеркало, и шпагу повесили сбоку от него, а не прямо посередине, как раньше, когда такой роскоши у него не было. Виндзорские кресла стояли теперь по обе стороны от приятного окошка в его гостиной, и вкус к роскоши, в котором он так часто обвинял себя в разговорах с Томом, уже давал о себе знать и проявился в покупке одной-двух красивых гравюр. В общем, фортуна улыбалась Харди, и он вовсю этим пользовался, как мудрец, покоривший её тем, что доказал, что может обходиться без неё и гоняться за ней не собирается. Ещё до того, как он получил степень бакалавра гуманитарных наук, к нему приходило заниматься несколько человек, а ещё некоторые осведомлялись, не возьмётся ли он за репетиторство на длинных каникулах*.

 

* репетиторство на длинных каникулах  - в оригинале a reading party. Адекватного перевода этого выражения на русский язык не существует, поскольку у нас не существует самого понятия, которое за ним стоит. Возможно, в это трудно поверить, но для амбициозных студентов Оксфорда и Кембриджа, которые претендовали на степень с отличием первого класса, самая напряжённая работа приходилась на каникулы, когда им не нужно было отвлекаться на обязательное посещение лекций, часовни и прочую университетскую рутину. Огромную роль в подготовке играл частный репетитор (private tutor). Случаи успешной самостоятельной подготовки с помощью одного лишь наставника от колледжа, как у Харди, были довольно редки. Для занятий на каникулах часто практиковались reading party: частный репетитор с несколькими учениками отправлялся в какое-нибудь красивое место в Англии или за границей. Там они занимались по несколько часов в день, а в оставшееся время отдыхали – совершали пешие прогулки, любовались достопримечательностями, ездили верхом и т.д. и т.п. Нужно ещё отметить, что бедного студента, каким был Харди, отличие первого класса сразу же делало обеспеченным человеком: считалось, что тот, кто сумел получить отличие первого класса, сумеет научить этому других. Поэтому, даже не имея официальной должности ни в одном из колледжей, он мог бы жить в Оксфорде, заниматься репетиторством и иметь очень неплохой доход.

 

Короче говоря, у Харди всё шло хорошо, и оксфордский мир признал этот факт, торговцы и слуги в колледже стали вести себя с ним подобострастно и кланяться ему, и признали его в качестве одного из своих господ и повелителей.

Именно к Харди Том и направился немедленно после того, как расстался со своей кузиной по крови и с названной кузиной в конце предыдущей главы. Дело в том, что, перебрав в уме всех своих знакомых в поисках человека, который вместе с ним будет сопровождать двух леди в прогулке по Длинной аллее, он сразу же остановился на Харди. Помимо того, что он был самым близким его другом, Харди был именно тот человек, которого он хотел бы сейчас представить леди. «Ещё месяц назад было бы иначе, - думал Том, - он выглядел в той своей одежде так потрёпанно. Но теперь он принарядился, сюртук на нём не хуже моего, и он может показаться в любом обществе, хотя франта из него никогда не выйдет. К тому же он будет в мантии бакалавра, а это так респектабельно выглядит».

 

 

Бакалавр гуманитарных наук. Раскрашенная гравюра Джона Сэмюэла Эйгара (John Samuel Agar, 1770-1858) с рисунка Томаса Ювинза (Thomas Uwins, 1782-1857) из книги Рудольфа Аккерманна (Rudolph Ackermann, 1764 - 1834)  «История Оксфордского университета» (History of the University of Oxford, 1812-16).

Иллюстрация с сайта Sanders of Oxford http://www.sandersofoxford.com/list?subj1=Oxford&subj2=Academic%20Dress&type=Print

 

- Ты здесь, как хорошо! Я так рад, что ты дома, - сказал он, когда вошёл к нему в комнату. - Пойдём со мной на Длинную аллею сегодня вечером.

- Отлично, ты за мной зайдёшь?

- Да, и смотри, оденься во всё самое лучшее, старина; с нами будут две самые хорошенькие девушки в Оксфорде.

- Тогда я тебе не понадоблюсь; их и без меня найдётся кому сопровождать.

- Ничего подобного. Они покинуты своим естественным опекуном, моим старым дядюшкой, который отправился на званый обед. Не волнуйся, всё в порядке, они мои кузины, почти как сёстры, и дядя знает, куда мы идём. Собственно говоря, он это и предложил.

- Да, но ведь я с ними не знаком.

- Это ничего, не могу же я один повести их двоих, нужен кто-то ещё, и я так рад, что смогу представить тебя кому-нибудь из своих родных. Надеюсь, скоро ты познакомишься с ними со всеми.

- Конечно, я буду очень рад, если ты вполне уверен, что это удобно.

Том, как обычно, был совершенно уверен, и дело было решено.

Харди был очень доволен и обрадован этим доказательством доверия со стороны своего друга; и я не стану говорить, что к тому времени, когда за ним должен был зайти Том, он не побрился ещё раз и не уделил беспрецедентное внимание своему туалету. Слава о львицах Брауна успела уже распространиться по всему колледжу Св. Амвросия, и Харди слышал о них, как и другие. То, что по такому поводу обратились именно к нему, и что в его руки само идёт то, чего готовы были добиваться всеми правдами и неправдами самые элегантные студенты колледжа, было настолько необыкновенно, что ему можно простить некоторую долю тщеславия, с которой он поправлял на себе сюртук, о котором недавно с таким удовлетворением думал Том, и смотрелся в зеркало, чтобы убедиться, изящно ли свисает мантия. Результат оказался настолько хорош, что вернувшийся Том был безмерно удивлён и не смог удержаться от лёгкого подшучивания, пока они под руку шли к Хай-стрит.

Молодые леди уже вполне отдохнули и сидели, одетые для прогулки, когда доложили о приходе Тома и Харди, и они вошли в комнату. Мисс Винтер встала, удивлённая и слегка смущённая тем, что в отсутствие отца им представляют совершенно незнакомого человека. Но, как хорошо воспитанная молодая женщина, она не подала виду, хотя про себя решила отчитать за это Тома наедине. Он представил их:

- Мой большой друг мистер Харди, он из нашего колледжа. Мои кузины.

Мэри присела в очаровательно скромном реверансе и на мгновение подняла глаза, чтобы бросить на Тома взгляд, который ясно говорил: «Да уж, вы не стесняетесь извлекать пользу из своего новоприобретённого родства». На мгновение он смутился, но быстро нашёлся и сказал извиняющимся тоном:

- Мистер Харди бакалавр*, Кейт – я хочу сказать, бакалавр гуманитарных наук, и он всех здесь знает в лицо. Надо же кому-то показать нам всех знаменитостей.

 

* бакалавр – здесь непереводимая игра слов: bachelor по-английски значит и «бакалавр», и «холостяк», так что фраза прозвучала несколько двусмысленно.

 

- Боюсь, ты слишком любезен, - сказал Харди. – Конечно, я знаю в лицо большинство наших донов, но едва ли кого-нибудь из приезжих.

Эта неуклюжая попытка объяснения только ухудшила положение.

Затем наступила одна из тех неловких пауз, которые всегда случаются в самый неподходящий момент. С мисс Винтер случился неконтролируемый припадок той самой застенчивости, на которую она совсем недавно жаловалась Мэри; в порядке самозащиты и вовсе не имея этого в виду, она величественно выпрямилась и приняла такой гордый вид, что дальше некуда.

Харди, который и сам был почти по-женски чувствителен, мгновенно почувствовал всю неловкость ситуации и смутился не меньше, чем сама мисс Винтер. Если бы под ним сейчас провалился пол, и он полетел бы в тёмный магазин внизу, то был бы благодарен за это. Но этого, увы, не случилось, и вот он стоял, обдумывая поспешное отступление из комнаты, и какую головомойку он устроит потом Тому, как только поймает его одного, за то, что так из-за него влип. Том досадовал на всех из-за того, что они не почувствовали себя сразу же легко и непринуждённо, и стоял, вертя в руках свою академическую шляпу за кисточку и твёрдо решив не нарушать молчание первым. Он столько усилий приложил, чтобы создать эту замечательную ситуацию, а тут оказалось, что она никому не нравится, и никто не знает, что делать и что говорить. Пусть выпутываются как умеют, ему всё равно; он больше беспокоиться не собирается.

Мэри посмотрела в зеркало, чтобы убедиться, в порядке ли её шляпка, а потом перевела взгляд на всех по очереди, немного удивлённая их необъяснимым поведением и слегка задетая тем, что двое молодых людей стоят, как какие-то скучные истуканы, вместо того, чтобы воспользоваться случаем и постараться ей угодить. К счастью для всей компании, больше всего её поразила смешная сторона этой сцены, поэтому, когда Том поднял свой мизантропический взор и встретился с ней глазами, в них было столько веселья, что ему ничего не оставалось делать, как улыбнуться, а потом и рассмеяться, хоть он и пытался бороться с собой. Все взгляды тут же устремились на него, и расколотый таким образом лёд растаял так же быстро, как появился.

- Не вижу здесь ничего смешного, Том, - сказала мисс Винтер, хоть и улыбалась сама, и слегка покраснела, застёгивая перчатку или делая вид, что застёгивает.

- Неужели, Кейт? Ну разве это не повод для смеха, что мы четверо стоим тут, как квакеры на собрании, когда нам пора уже быть на полпути к Длинной аллее?

- Давайте, наконец, выходить, - сказала Мэри, - а то мы пропустим всё самое интересное.

- Ну так пойдёмте, - сказал Том и направился вниз по лестнице, а за ним последовали Харди и леди.

Они вышли на Хай-стрит и пошли по ней в ряд, леди в середине, а джентльмены по бокам. Такой порядок вполне подходил для Хай-стрит, поскольку по широкому тротуару этой знаменитой улицы вполне можно идти в шеренгу. Но, как только они свернули на Ориэл-лейн с её узким тротуаром, шеренга тотчас смешалась, и после нескольких бесплодных попыток возобновить это построение им пришлось принять более естественный порядок и идти в колонну парами, впереди Том и Мэри, позади мисс Винтер и Харди. Был прекрасный вечер середины лета, и Оксфорд под сияющим безоблачным небом выглядел как нельзя лучше, так что, с обычными замечаниями насчёт погоды и объяснениями относительно зданий, мимо которых они проходили, Харди без особого труда удавалось поддерживать разговор со своей спутницей. Мисс Винтер понравилась его спокойная почтительная манера, и скоро она перестала смущаться, так что ещё до того, как Харди исчерпал свои темы для разговора, она тоже стала вносить в него свою лепту. Описывая, где они успели побывать за этот день, она с большим воодушевлением говорила о красоте часовни Модлин-колледжа, показав при этом, что немного разбирается в ажурных орнаментах и лепнине, и это дало её спутнику возможность вывести разговор за пределы погоды и названий колледжей. В то время церковная архитектура в той или иной степени интересовала всех, кто учился в Оксфорде, и чей разум был открыт влиянию этого места. Харди прочёл обычные учебники и, проходя по городу и окрестностям, держал глаза открытыми. Мисс Винтер он показался настолько учёным по этой части, что она даже стала сомневаться в его религиозных взглядах, и очень обрадовалась, когда некоторые его замечания по поводу университетской проповеди, на которой она присутствовала, избавили её от этих сомнений. Она была рада, когда оказалось, что самый близкий друг её кузена не вовлечёт его в заблуждения трактарианства*.

 

* трактарианство (Tractarianism) – в 30 - 40-х годах девятнадцатого столетия Оксфорд, всегда бывший одним из центров интеллектуальной жизни Британии, стал ареной ожесточённой религиозной полемики. Следует иметь в виду, что с богословской точки зрения англиканская религия занимает промежуточное положение между католицизмом и протестантизмом, и в ней с давних пор борются две тенденции – Высокая церковь (High Church) и Низкая церковь (Low Church). Сторонники Высокой церкви выступают за сближение с католицизмом и сохранение дореформенных обрядов, сторонники Низкой – за сближение с протестантизмом. В  30 - 40-х годах девятнадцатого столетия в Оксфорде возникло влиятельное движение сторонников Высокой Церкви, которое так и было названо Оксфордским движением (Oxford movement), поскольку большинство участников преподавало или училось в Оксфордском университете. Их также называли трактарианцами (Tractarian) из-за изданной ими серии брошюр, которые назывались «Трактаты для нашего времени» (Tracts for the Times). Главным идеологом и активистом трактарианцев был Джон Генри Ньюмен (John Henry Newman, 1801 - 1890), впоследствии кардинал Католической церкви. С религиозной полемикой был тесно связан вопрос о церковной архитектуре, что нашло отражение в гл. 9 этого романа. Трактарианцы ратовали за возрождение готики как истинно христианской формы архитектуры, а классицизм считали направлением с языческими корнями.

 

 

Хай-стрит (High Street), Оксфорд. Раскрашенная литография Уильяма Госи (William Gauci) по рисунку Уильяма Деламотта (William Delamotte), 1841 г.

Иллюстрация с сайта Sanders of Oxford http://www.sandersofoxford.com/describe?id=20723

 

 

Часовня Модлин-колледжа (Magdalen College). Гравюра из книги Рудольфа Аккерманна (Rudolph Ackermann) «История Оксфордского университета» (A History of the University of Oxford), 1814. Иллюстрация с сайта Old Church Galleries http://www.old-church-galleries.com/stock_5791.asp

 

А тем временем у пары, идущей впереди, дело тоже шло на лад, хотя и несколько иначе.

- Разве это не мило со стороны дяди Роберта? Он говорит, что совершенно спокоен, пока вы и Кэти со мной. Вообще-то я уже ощущаю груз ответственности, как дракон, который стережёт сокровища в сказках.

- Да, но что скажет Кэти на то, что из неё сделали сокровище? Она привыкла сама о себе заботиться. Боюсь, то, что дядя Роберт захотел от нас избавиться, ещё не делает вас нашим единственным рыцарем и защитником. Бедный дядюшка!

- Но вы бы против этого не возражали?

- Ну что вы, нет – по крайней мере, если вы не будете смотреть так сердито, как только что у нас на квартире. И, конечно, я предпочитаю драконов, которые без ума от танцев и не покидают бальной залы до тех пор, пока оркестр не начнёт убирать инструменты, а слуги - тушить огни.

- Тогда я буду образцовым драконом, - сказал Том. А ведь ещё двадцать четыре часа назад он во всеуслышание заявлял, что ничто не заставит его ходить на балы; но теперь его взгляды на этот предмет претерпели значительные изменения, и после своего вчерашнего разговора с кузинами он небезуспешно приставал ко всем своим знакомым с целью получить необходимые билеты.

По мере того, как они продвигались от колледжа Крайст Чёрч к Длинной аллее, картина становилась всё более весёлой и оживлённой. Город тоже решил принять участие в зрелище; горожане всех рангов, те, что победнее - в сопровождении детей всех возрастов, шли бок о бок с членами университета всех званий и их гостями, что порой вызывало досаду у некоторых представителей двух последних категорий, которые заявляли, что разношёрстность толпы портит всё дело, и что «людям этого сорта» вообще следовало бы запретить появляться на Длинной аллее в это воскресенье года. Несмотря на это, «люди этого сорта» присутствовали в изобилии и, кажется, получали большое удовольствие от торжественного шествия взад и вперёд под двойным рядом величественных вязов, рядом с представителями высших слоёв общества.

Университет присутствовал в полном составе, начиная с самого вице-канцлера. Как-то уж так получается, хотя на первый взгляд это кажется неразумным со стороны серьёзных и почтенных особ, но даже самые серьёзные из них находят причину, чтобы пройтись в этот день по Длинной аллее. Что касается студентов, то они присутствовали там чуть ли не поголовно, и в особенности – тщательно одетые молодые джентльмены, которые насмехались над всей этой церемонией и называли её снобизмом всего лишь час или два тому назад.

Что до нашего героя, то он гордо прошествовал на луг, полностью довольный собой и своей свитой. И к этому у него имелись все основания, потому что, хотя там было множество леди, одетых более нарядно и модно, чем его кузина и названная кузина, но не было ни одной, у которой и лицо, и фигура, и платье в большей степени несли бы на себе безошибочный отпечаток того истинного, неброского хорошего воспитания, той утончённости, которая есть нечто большее, чем поверхностный лоск, и той присущей лишь чистым сердцам бесстрашной непринуждённости, которые, благодарение Богу, всё ещё встречаются во многих домах английского мелкопоместного дворянства.

Длинная аллея быстро заполнялась народом, и через каждые полдюжины шагов с Томом здоровались какие-нибудь его друзья или знакомые, и он перебрасывался с ними несколькими словами. Но он позволял им одному за другим идти дальше своей дорогой, не делая попытки их представить.

 

Broad Walk – Широкая аллея на лугу Крайст Чёрч (Christ Church Meadow). Хотя Т. Хьюз в тексте называет аллею на лугу Крайст Чёрч Long Walk – Длинная аллея, нет сомнений, что это та самая, поскольку едва ли их там было две.

Раскрашенная гравюра Уильяма Госи (William Gauci) по рисунку Уильяма Деламотта (William Delamotte). 1843 г.

Иллюстрация с сайта Sanders of Oxford http://www.sandersofoxford.com/describe?id=10939

 

- Кажется, у вас очень много знакомых, - сказала его спутница, от чьего внимания не ускользнули все эти приветствия.

- Да, конечно, здесь со многими знакомишься.

- Должно быть, это очень приятно. Но разве это не мешает вашим занятиям?

- Нет, потому что мы встречаемся на лекциях, в часовне и в холле. Кроме того, - сказал он с внезапным припадком откровенности, - я ведь на первом курсе, а на первом курсе никто особенно много не занимается. Привыкнуть заниматься не так просто, как думают, разве что перед экзаменом.

- Но этот ваш большой друг, который идёт с Кэти – как, вы сказали, его зовут?

- Харди.

- Вы, кажется, говорили, что он очень учён?

- Да, он недавно получил отличие первого класса. Он лучший студент своего курса.

- Как, должно быть, вы им гордитесь! Он, я думаю, очень много занимается?

- Да, он делает отлично всё, за что берётся. Он почти что лучший гребец в нашей лодке. Кстати, вы придёте завтра вечером посмотреть на лодочную процессию? Мы – первая лодка на реке.

- Я надеюсь. А это очень красиво? Давайте спросим Кэти.

- Это самое прекрасное зрелище в мире, - сказал Том, который никогда его не видел. - Двадцать четыре восьмёрки с поднятыми флагами, и все команды в форме своих колледжей. Видите баржи, вон они стоят на якоре вдоль берега? Вы будете сидеть на одной из них, когда мы будем проплывать мимо.

- Да, кажется, вижу, - сказала Мэри, глядя через луг туда, куда он показывал, - вы имеете в виду эти огромные позолоченные штуки. Но самой реки я не вижу.

- Давайте туда подойдём. Это не займёт и десяти минут.

- Нет, не нужно уходить с аллеи, здесь столько народу и так интересно.

- А вы наденете завтра на процессию цвета нашего колледжа?

- Да, если Кэти не будет возражать. По крайней мере, если они красивые. А какие у вас цвета?

- Синий и белый. Завтра утром я принесу вам ленты.

- Отлично, я сделаю из них розетки.

- Как, вы их знаете? – спросил Том, когда она поклонилась двум джентльменам в мантиях и шляпах магистров, которых они встретили в толпе.

- Да, то есть мы познакомились с ними вчера вечером.

- А вы знаете, кто это?

- Ну да; нам их представили, и я много с ними говорила. А когда мы пришли домой, Кэти отругала меня за это. То есть не то чтобы отругала, но была этим очень озабочена.

- Эти двое принадлежат к руководителям трактарианцев.

- Да. Это-то и смешно. Кэти они сначала так понравились, и она разговаривала с ними с таким интересом, не то, что я. Но когда она узнала, кто они такие, она буквально сбежала оттуда, а я осталась и продолжала беседу. Мне кажется, они ничего особенно опасного не говорили. Кажется, один из них написал девяностый трактат*. Вы знаете?

 

* девяностый трактат -  «Замечания о некоторых моментах 39 статей» (Remarks on Certain Passages in the Thirty-Nine Articles) – теологический памфлет, принадлежащий перу Джона Генри Ньюмена и опубликованный в 1841 г. Это наиболее известный и наиболее спорный из всех «Трактатов для нашего времени», в котором автор доказывает, что англиканская религия ближе к католицизму, чем к протестантизму.

 

- Да вроде. Но я не очень в этом разбираюсь. Им здесь, должно быть, приходится несладко с нашими старыми донами.

- А вам не кажется, что люди, которых преследуют, вызывают симпатию? Я бы слушала их хоть целый час, даже если бы не понимала ни слова, просто чтобы показать, что я их не боюсь и сочувствую им. И как только люди могут быть такими злыми? Я уверена, что они просто пишут то, во что верят, и думают, что это принесёт пользу.

- Большинство из нас тоже так считает, - сказал Том. -  Противно видеть, как их притесняют за то, что они не согласны с нашими местными шишками. Вот увидите, в театре* в их честь будут кричать «ура».

 

* в театре – имеется в виду Шелдонианский театр (Sheldonian Theatre), который был построен в Оксфорде В 1664 - 1668 гг. по проекту знаменитого Кристофера Рена (Christopher Wren). Театр назван в честь Гилберта Шелдона (Gilbert Sheldon, 1598–1677), который был в то время канцлером университета, оказывал этому проекту всемерную поддержку и почти полностью профинансировал постройку из собственных средств. Театр используется для университетских церемоний, публичных лекций, музыкальных концертов, но не для драмы.

 

 

Шелдонианский театр. Гравюра Дэвида Логгана (David Loggan, 1635–1692).

Иллюстрация с сайта Sanders of Oxford http://www.sandersofoxford.com/describe?id=1996

 

- Так, значит, их всё-таки нельзя назвать непопулярными и преследуемыми?

- Нет, можно, их преследуют доны. Потому-то они нам и нравятся. Из чувства товарищества, понимаете ли, потому что они, как и мы, страдают от донов.

- Но я думала, они сами тоже доны?

- Да, конечно, доны, но не то, что обычные доны, как, например, прокторы, деканы и всё такое прочее.

Его спутница не поняла этого тонкого различия, но её слишком сильно занимало наблюдение за толпой, чтобы задавать дальнейшие вопросы.

Вскоре они встретились с главами двух колледжей, которых сопровождало несколько посторонних лиц. Все обращали на них внимание, когда они проходили мимо, и, конечно же, Тому был задан вопрос, кто это такие. Поскольку ответа наготове у него не оказалось, он обратился к Харди, который шёл сразу позади них, беседуя с мисс Винтер. Это некоторые из знаменитостей, которым должны присвоить почётные учёные степени, сказал Харди; знаменитый американский писатель, иностранный посланник, хорошо известный военный из Индии и другие. Затем мимо прошли ещё несколько магистров, один из которых поклонился, на сей раз мисс Винтер.

- Кто это, Кэти?

- Один из джентльменов, с которыми мы вчера познакомились. Я не расслышала его имени, но он был очень мил.

- Ах да, припоминаю. Ты долго с ним разговаривала после того, как от меня сбежала. Мне было ужасно любопытно, о чём вы говорили, ты казалась такой заинтересованной.

- Да уж, вы вчера даром времени не теряли, - сказал Том. – Я бы скорее подумал, Кэти, что ты и это знакомство не одобришь.

- Но кто же он?

- Ну как же, ведь это самый опасный человек в Оксфорде. Как это они его называют – германизатор* и рационалист, да, Харди?

 

* германизатор (Germanizer) – сторонник сближения с протестантизмом.

 

- Кажется, так, - сказал Харди.

- Подумать только! Вот видишь, Кэти, уж лучше бы ты осталась со мной. Как вы сказали, германизатор? Какое трудное слово. Должно быть, это намного хуже трактарианца, да?

- Мэри, милая, осторожней, тебя могут услышать, - сказала мисс Винтер.

- Ну и пусть себе слышат, - ответила мисс Мэри. – Я замолчу, Кэти, только сначала я хочу узнать, кто хуже – мой трактарианец или твой германизатор?

- Конечно же, германизатор, - сказал Том.

- Это ещё почему? – спросил Харди, который не мог не преломить копьё за свою спутницу. Более того, у него имелись твёрдые убеждения по этому вопросу.

- Почему? Да потому, что самое худшее, до чего может дойти трактарианец – это до Рима, и там он и останется. А германизаторы, как известно, катятся в бездну хаоса и вообще непонятно куда.

- Вот, Кэти, надеюсь, ты слышишь это, - перебила мисс Мэри, приходя на помощь своему спутнику до того, как Харди успел направить на него свою тяжёлую артиллерию. – Но что за ужасное место этот Оксфорд! Я утверждаю, что он битком набит людьми, с которыми опасно даже говорить!

- Хотелось бы мне, чтобы так и было, если все они были бы похожи на друга мисс Винтер, - сказал Харди. Потом толпа стала гуще, и они опять отстали. С каждой минутой Том становился всё более высокого мнения о своей спутнице и всё более низкого о себе самом, как вдруг прямо перед ним возник Бенджамин, еврей-ростовщик, с сигарой во рту и в атласном жилете с кричащим рисунком, прочее же его одеяние напоминало водопад из того же материала, сверкающий драгоценностями. В это время года у него хватало дел в Оксфорде. Ничто не могло ускользнуть от глаз спутницы Тома.

- Кто это был? – спросила она. – До чего мерзко он выглядит! И он поклонился вам так, как будто бы он вас знает.

- Да, пожалуй. Наглости у него хватает, - сказал Том.

- Но кто же он?

- Да так, один мошенник, который продаёт плохие сигары и ещё более скверное вино.

Появление еврея сильно подорвало самообладание Тома. Воспоминания о подписании векселя в гостинице на Корнмаркет и связанных с этим неутешительных перспективах, поскольку Блейк провалился, а Драйсдейл не принадлежал более к университету и крайне беззаботно относился к своим обязательствам, нахлынули на него и сделали его молчаливым и рассеянным.

Следующую минуту или две он наобум отвечал на замечания своей спутницы, пока после какого-то ответа совсем уж невпопад она не повернула голову и не посмотрела на него спокойными широко раскрытыми глазами, и это привело его в чувство и заставило взять себя в руки.

- Прошу прощения, - сказал он. – Боюсь, что я был груб. Для меня так необычно, что я гуляю здесь с леди. Так что вы говорили?

- Да ничего особенного, я уже забыла. Так для вас очень необычно гулять здесь с леди?

- Необычно! Ещё бы! Я ни разу не видел здесь ни одной знакомой леди, пока вы не приехали.

- В самом деле? Но ведь в Оксфорде, наверное, живёт много леди?

- Не думаю. По крайней мере, мы их не видим.

- В таком случае, вам следовало бы вести себя как можно лучше, когда мы сюда приезжаем. Теперь я ожидаю от вас, что вы будете внимательно слушать всё, что я говорю, и отвечать даже на самые глупые мои вопросы.

- О, не будьте к нам слишком строги!

- Вы имеете в виду, что вам очень трудно отвечать на глупые вопросы? Какими, должно быть, мудрыми вы делаетесь, живя здесь все вместе!

- Возможно. Но мудрость не снисходит на первокурсников, поэтому…

- Ну, почему же вы остановились?

- Потому что чуть не сказал что-то такое, что может вам не понравиться.

- Тогда я непременно хочу это услышать. Ну же, я этого так не оставлю. Вы говорили, что мудрость не снисходит на первокурсников, и поэтому… что поэтому?

- И поэтому… поэтому они не мудрые.

- Это, конечно, так, но вы не это собирались сказать. И поэтому…

- И поэтому они, как правило, довольно милы, а мудрые обычно скучны; и поэтому леди следовало бы избегать общества донов.

- И не избегать общества первокурсников?

- Совершенно верно.

- Поскольку они глупые и, следовательно, подходящая компания для леди. Ну, знаете ли…

- Нет, нет! Потому что они глупые и, следовательно, нужно, чтобы они поумнели; а леди мудрее донов.

- И, следовательно, скучнее, потому что, как вы сказали, все мудрые люди скучны.

- Не все мудрые люди, а только те, кто стал мудрым от зубрёжки, как доны; а леди мудры по наитию.

- А первокурсники глупы по наитию и милы от зубрёжки, или милы по наитию и глупы от зубрёжки?

- Они милы по наитию в обществе леди.

- Но тогда они никогда не могут быть милы, потому что, как вы говорите, они никогда не видят леди.

- Не телесным взором, но глазами воображения.

- Значит, и то, что они милы – тоже сплошное воображение.

- Но лучше быть милыми в воображении, чем скучными в реальности.

- Всё зависит от того, чьё это воображение. Можно быть милым в своём воображении и одновременно скучным в реальности.

- Как вы играете словами! Похоже, вы ни клочка не оставите ни от моего воображения, ни от способности быть милым, и мне не на что будет опереться.

- Этим я окажу вам добрую услугу. Я разрушу ваши иллюзии; нельзя опираться на иллюзии.

- Но вспомните, что это были за иллюзии – воображение и способность быть милым!

- Но ваша способность быть милым опиралась на воображение, а ваше воображение вообще ни на что не опиралось. Лучше бы вам немедленно опереться на прочный фундамент скуки, как ваши доны.

- Значит, я должен опираться на факты и постараться быть скучным? Какой финал! Но, может быть, скука не реальней воображения; что такое скука?

- О, я не возьмусь дать определение; вам лучше об этом судить.

- Как вы суровы! Зато смотрите, как я великодушен: скука в обществе – это отсутствие леди.

- Увы, бедный Оксфорд! А это кто с бархатными рукавами? Почему вы притронулись к шляпе?

- Это проктор. Он наш Цербер; его обязанность – поддерживать порядок среди студентов.

- Ну и задача! Ему бы пригодились три головы.

- Голова у него одна, зато большая. А ещё у него есть свита, как у какого-нибудь  паши, состоящая из заместителей, надзирателей и «бульдогов», и я не знаю из кого ещё. Но возвращаясь к тому, о чём мы говорили…

- Нет, не будем к этому возвращаться. Я устала от этой темы; кроме того, вы начали говорить о скуке. Как же вы можете ожидать, что я буду вас слушать?

- Ну пожалуйста, послушайте ещё две минуты. Вы можете быть серьёзной? Я хочу знать, что вы действительно об этом думаете, сейчас я вам расскажу…

- Хорошо, я попытаюсь – только помните, две минуты.

И, получив разрешение, Том пустился в интересные рассуждения о неестественности студенческой жизни в Оксфорде, которыми совершенно необязательно отягощать читателей.

Как раз когда он разошёлся и стал особенно красноречив и сентиментален, он случайно отвёл глаза от лица своей спутницы в поисках подходящего сравнения, и тут же взгляд его остановился на этом достойном члене общества, Дике, фактотуме из «Клушиц», который тоже пришёл прогуляться по Длинной аллее за компанию с лучшим обществом. Лицо Дика искажала натянутая ухмылка; глаза, не отрываясь, смотрели на Тома и его спутницу; он сделал движение, как будто хотел дотронуться до шляпы, но не сумел довести его до конца и прошёл мимо.

- Вот и этот на попятный, - пробормотал он про себя, - так же, как все они.

Том не слышал этих слов, но ему оказалось довольно и взгляда, он внезапно остановился посреди своей речи, отвернулся, попытался продолжать и, сбившись несколько раз, чего Мэри сделала вид, что не заметила, замолчал окончательно и дождался, пока к ним присоединятся мисс Винтер и Харди.

- Уже темнеет, - сказал он, когда они подошли, - все уже стали расходиться, не пора ли и нам уходить? Не забывайте, я за вас отвечаю.

- Да, думаю, уже пора.

В этот момент начал бить большой колокол колледжа Крайст Чёрч, известный под наименованием Том*.

 

* Том, Большой Том (Great Tom) – самый большой колокол в Оксфорде, который находится в башне Тома (Tom Tower). Эта башня является главным входом в колледж Крайст Чёрч и была построена в 1681–82 гг. по проекту знаменитого архитектора Кристофера Рена (Christopher Wren) в стиле поздней готики. Каждый вечер в 21:05 Том бьёт 101 раз в честь 100 школяров, которые составляли колледж на момент его основания, плюс ещё один (это добавление было сделано в 1663 г.). Время 21:05 связано с тем, что полдень в Оксфорде наступает на пять минут позже, чем в Гринвиче. Таким образом, по местному оксфордскому времени колокол бьёт ровно в 21:00.

 

 

Башня Тома (Tom Tower), колледж Крайст Чёрч (Christchurch, College), Оксфорд. Гравюра Генри Дж. Уокера (Henry G. Walker), около 1910 г.

Иллюстрация с сайта Sanders of Oxford http://www.sandersofoxford.com/describe?id=3319

 

 

Башня Тома (Tom Tower). Современная фотография Тоби Орда (Toby Ord), сделанная 21 января 2004 г. Иллюстрация из Википедии http://en.wikipedia.org/wiki/Tom_Tower

 

- Неужели это Том? – сказала мисс Винтер, которая уже слышала сто один удар в свои предыдущие визиты.

- Да, это он и есть.

- Но ещё ведь совсем светло!

- Сегодня один из самых длинных дней в году, и на небе ни облачка.

Они все вместе пошли обратно, и Том постепенно пришёл в себя, но направлять разговор предоставил Харди, который очень хорошо с этим справился и уговорил леди пойти посмотреть на Рэдклиф при лунном свете – смотреть на него стоит только в это время, сказал он, из-за игры теней, - и просто взглянуть на старинный внутренний двор колледжа св. Амвросия.

Было уже почти десять часов, когда они остановились возле их квартиры на Хай-стрит. Когда они ждали, пока им откроют дверь, Харди сказал:

- Я должен извиниться, мисс Винтер, за своё сегодняшнее вторжение. Я надеюсь, ваш отец позволит мне нанести ему визит.

- О да, пожалуйста, он будет очень рад познакомиться с другом моего кузена.

- И если я могу быть чем-нибудь полезен ему, или вам, или вашей сестре…

- Моей сестре? Вы имеете в виду Мэри? Она мне не сестра.

- Прошу прощения. Но я надеюсь, что вы дадите мне знать, если я смогу вам чем-нибудь помочь.

- Непременно. Идём, Мэри, папа, наверное, уже беспокоится.

И молодые леди попрощались и исчезли.

- Ты же говорил мне, что они сёстры, - сказал Харди, когда они вдвоём пошли по направлению к колледжу.

- Что, правда? Я не помню.

- Но они твои кузины?

- Да, по крайней мере, Кэти. Разве она тебе не понравилась?

- Конечно, она не может не нравиться. Но она говорит, что вы с ней не виделись больше двух лет.

- Так и было.

- Тогда, наверное, ты в последнее время больше виделся с её спутницей?

- Ну, если уж тебе обязательно это знать, до вчерашнего дня я её вообще ни разу не видел.

- Ты что же, хочешь сказать, что привёл меня туда сегодня, хотя с одной из леди не был знаком вообще, а с другой не виделся два года?! Ну, знаешь ли, Браун…

- Не надо меня сегодня ругать, старина, пожалуйста, не надо. Я сдаюсь. Лежачего не бьют. Мне так скверно, - Том говорил таким убитым голосом, что гнев Харди улетучился.

- Послушай, что случилось? – спросил он. – Ты ведь так оживлённо беседовал. Я даже не раз тебе позавидовал.

- Беседовал! Да, беседовал. А ты не видел там, в аллее, Дика? Ты не слышал оттуда больше никаких вестей?

- Нет! Но отсутствие новостей – это хорошие новости.

- Эх! У меня ужасное настроение. Мне нужно с тобой поговорить. Давай поднимемся к тебе.

- Ну так пойдём.

И они пошли к Харди.

Тем временем наши молодые леди утешили мистера Винтера, который съел и выпил больше, чем следовало, и поэтому, естественно, был не в духе. Вскоре им удалось уговорить его отправиться на покой, а затем они и сами последовали его примеру – сначала в комнату Мэри, где эта юная леди сразу же воскликнула:

- Какое восхитительное место! Ах, Кэти, разве это был не прекрасный вечер!

- Да, только мне было немного неловко без сопровождения кого-нибудь из старших. А ты, кажется, отлично поладила с моим кузеном. Ты с нами почти и не говорила на Длинной аллее, пока мы не собрались уже возвращаться. О чём вы беседовали?

Мэри весело рассмеялась.

- О всякой чепухе, - сказала она. – Я ещё никогда в жизни не говорила столько чепухи. Надеюсь, это его не шокировало. Хотя, не думаю. Но я болтала всё, что только приходило в голову. Просто не могла ничего с собой поделать. Ты думаешь, это плохо?

- Плохо? Нет, дорогая. Я уверена, что ты не могла сказать ничего плохого.

- А я вот в этом не уверена. Но, Кэти, милая, я знаю, что у него на душе есть что-то, что его мучает.

- Почему ты так думаешь?

- Да потому, что он дважды останавливался посреди разговора, делался рассеянным и, кажется, не слышал ничего, что я говорила.

- Как странно! Прежде я ничего такого за ним не замечала. И что, по-твоему, могло быть причиной?

- Не знаю, разве что два человека, которых мы встретили в толпе. Один был какой-то тип очень вульгарного вида, он ещё курил… такой толстый, чёрный, нос большой и весь в драгоценностях…

- Нос в драгоценностях, дорогая?

- Нет, не нос, а его одежда. А второй – сухонький человечек из простых, вроде твоих инглборнских подопечных. Я уверена, что с ними связана какая-то тайна, и я это выясню. А как тебе понравился его друг, Кэти?

- Очень понравился. Сначала мне было очень неловко из-за того, что придётся так долго идти с незнакомцем. Но он был очень мил, и он так хорошо относится к Тому. Я уверена, что он очень хороший друг.

- Кажется, он хороший человек, но какой некрасивый!

- Ты думаешь? Завтра у нас будет тяжёлый день. Доброй ночи, дорогая.

- Доброй ночи, Кэти. Только спать мне совсем не хочется.

Тут кузины поцеловались на прощание, и мисс Винтер ушла в свою комнату.

 

 

Предыдущая

Следующая

 

 

Сайт создан в системе uCoz