© Юлия Глек, перевод и примечания, 2010.

Томас Хьюз

Thomas Hughes

ТОМ БРАУН В ОКСФОРДЕ

TOM BROWN AT OXFORD

Продолжение романа "Школьные годы Тома Брауна"

Перевод и примечания Юлии Глек

оригинал на Project Gutenberg http://www.gutenberg.org/etext/26851

Глава 34

Mηδέν άγαν*

* (др.-греч.) Ничего сверх меры (афоризм Сократа).

Главная

Предисловие переводчика

Том Браун в Оксфорде

Введение

Глава 1

Колледж Св. Амвросия

Глава 2

На реке

Глава 3

Завтрак у Драйсдейла

Глава 4

Лодочный клуб колледжа Св. Амвросия, его руководство и бюджет

Глава 5

Служитель Харди

Глава 6

Как Драйсдейл и Блейк отправились на рыбалку

Глава 7

Взрыв

Глава 8

История Харди

Глава 9

Искушение Брауна

Глава 10

Летний триместр

Глава 11

Мускулистое христианство

Глава 12

Взгляды капитана

Глава 13

Первое столкновение

Глава 14

Замена в команде и что из этого вышло

Глава 15

Буря собирается и разражается

Глава 16

Буря бушует

Глава 17

На новом месте

Глава 18

Деревня Инглборн

Глава 19

Предвестие лучшей погоды

Глава 20

Примирение

Глава 21

Колледж Св. Амвросия принимает у себя капитана Харди

Глава 22

Отъезды ожидавшиеся и неожиданные

Глава 23

Инглборнский констебль

Глава 24

Экзамены "скулз"

Глава 25

День Поминовения

Глава 26

Прогулка на лугу Крайст Чёрч

Глава 27

Нотация, прочитанная львице

Глава 28

Окончание первого курса

Глава 29

Переписка на каникулах

Глава 30

Праздник в Бартон-Мэнор

Глава 31

За сценой

Глава 32

Кризис

Глава 33

Браун Patronus

Глава 34

Mηδέν ΰγαν

Глава 35

Второй курс

Глава 36

На берегу реки

Глава 37

В ночном карауле

Глава 38

Мэри в Мэйфере

Глава 39

Ночной караул и что из этого вышло

Глава 40

Погоня

Глава 41

Суждения и затруднения лейтенанта

Глава 42

Третий курс

Глава 43

Послеобеденные посетители

Глава 44

И снова письма

Глава 45

Магистерский триместр

Глава 46

Из Индии в Инглборн

Глава 47

Свадьба

Глава 48

Начало конца

Глава 49

Конец

Глава 50

Эпилог

Список примечаний

Оксфорд, план города, 1850 г.

В то утро, о котором пойдёт речь, за завтраком было решено, что мистер Браун с женой и мистером и миссис Портер поедут с визитами к некоторым из соседей. Том объявил о своём намерении на целый день отправиться за куропатками, а молодые леди собирались сделать набросок дома с места, которое выбрала Кэти. Поэтому сразу после ланча подали карету, и старшие уехали; молодые леди тоже ушли, захватив с собой все необходимые для рисования принадлежности.

Должно быть, для охоты этот день был неудачным, потому что не прошло и четверти часа после их ухода, как Том вернулся домой, оставил там своё ружьё и пошёл за ними. Он нашёл их у высокой насыпи сидящими так, чтобы она защищала их от ветра. Они казались достаточно поглощёнными своими рисунками, но не удивились и не проявили недовольства тем, что он передумал и пришёл им мешать. Поэтому он улёгся на землю рядом и стал болтать об Оксфорде и Инглборне, и так, переходя с одного на другое, дошёл до сбора орехов и красот соседнего леса. У Мэри с рисунком дело продвигалось плохо, и она ухватилась за идею прогулки в лесу; но Кэти была непреклонна и не желала двигаться с места, несмотря на все их уговоры. Однако она предложила им пойти без неё; и, поскольку Том объявил, что они будут держаться на расстоянии оклика и вернутся самое большее через полчаса, Мэри согласилась. Они оставили рисовальщицу и вдвоём отправились через поля к дороге, а потом через ворота* – в лес. Это была приятная дубовая роща. Цветы уже отцвели, но огромные заросли папоротников в четыре-пять футов вышиной расстилались великолепным ковром у стволов лесных монархов и создавали подходящее ложе для тех из них, что были недавно повалены и возлежали на нём в своём падшем величии с обрубленными сучьями в ожидании пилы. Дальше ореховый подлесок густо рос по обе стороны травянистых дорожек, по которым они шагали бок о бок. Том рассказывал, как красив этот лес весной, и о чудесной смене красок – бледно-жёлтой, тёмно-синей, белой и пурпурной, - которую создавали примулы, гиацинты, звездчатка и наперстянка, все по очереди, в более раннюю пору года, и жаловался на их теперешнее отсутствие. Но Мэри предпочитала осень и не соглашалась с ним. Она была в восторге от папоротников и вереска. Он сорвал для неё несколько веточек вереска на маленьком песчаном пятачке, мимо которого они проходили, и ещё немного себе в петлицу, а потом они погрузились в захватывающее занятие – сбор орехов, и разговор почти прекратился. Он доставал верхние ветки и пригибал их для неё, смотрел, как она рвёт орехи, и поражался непринуждённой грации всех её движений и бессознательной красоте каждой позы. Вскоре она сделалась смелее и стала самостоятельно совершать вылазки в рощу, преодолевая колючий кустарник и густые заросли, как настоящая наяда, и не дожидаясь, чтобы он ей помог. Так они шли и шли по дорожкам через рощу, совершенно забыв о Кэти и о времени, пока их не остановила изгородь на дальнем конце леса. Канава была по другую сторону, а с их стороны была насыпь с живой изгородью наверху, полной соблазнительных ореховых кустов. При виде них Мэри захлопала в ладоши и, отклонив его помощь, сама легко взобралась на насыпь и начала собирать орехи. На мгновение он отвернулся, потом сам вспрыгнул на насыпь и последовал её примеру.

* да, именно так, в лес они вошли через ворота - through a gate. В книге так написано, и ничего тут не поделаешь.

Он стоял в живой изгороди и тянулся за соблазнительной гроздью орехов, как вдруг услышал сзади короткий пронзительный крик боли, заставивший его прыгнуть назад, да так, что, приземлившись, он еле удержался на ногах. Восстановив равновесие, он обернулся и увидел, что Мэри лежит у подножия насыпи, корчась от боли.

Страшно напуганный, он тут же оказался рядом с ней.

- Господи, что случилось? – спросил он.

- Лодыжка! – воскликнула она, и от затраченного усилия и боли у неё покраснел лоб.

- Чем я могу помочь?

- Ботинок! Ботинок! – сказала она, наклоняясь вперёд, чтобы развязать шнурок, но снова осела назад и прислонилась к насыпи. – Как больно, хоть бы в обморок не упасть.

Бедный Том только заламывал руки, стоя возле неё на коленях, и повторял:

- Чем я могу помочь? Что нужно делать?

Его полное замешательство заставило Мэри взять себя в руки, а природное мужество помогло преодолеть боль.

- У вас есть нож?

- Да, вот, - сказал он, вытаскивая нож из кармана и раскрывая его, - вот он.

- Пожалуйста, разрежьте шнурок.

Том с бьющимся сердцем и дрожащими руками разрезал шнурок и снова посмотрел на неё.

- Скорее, режьте дальше, не бойтесь!

Он разрезал дальше и, не дотрагиваясь до ноги, осторожно вытащил его за концы.

Она снова наклонилась вперёд и сделала попытку снять ботинок; но боль была настолько сильной, что она снова откинулась назад и закрыла рукой покрасневшее лицо.

- Можно, я попробую? Может быть, у меня получится.

- Да, попробуйте. Ох, я не выдержу! – добавила она через мгновение, и Том готов был повеситься из-за того, что был тому причиной.

- Пожалуйста, разрежьте ботинок и снимите.

- Вы уверены? А вдруг я порежу вас?

- Да, уверена. Ну же, осторожней. Как у вас руки трясутся. Нет, доктора из вас не получится.

Руки у него и правда тряслись. Он прорезал дырочку в чулке, что неудивительно при данных обстоятельствах, ведь положение было для него новое и затруднительное. Подгоняемый ею, он резал и резал и, в конце концов, ботинок снялся, и её красивая маленькая ножка лежала теперь на зелёном дёрне. Ей сразу же стало легче, но боль всё ещё была сильной; тем временем Том начал собираться с мыслями.

- Лодыжку нужно перевязать, можно я попробую?

- Да, но чем?

Том полез в карман своей охотничьей куртки и вытащил оттуда большой цветной шейный платок, из тех, что были в моде в Оксфорде в то время.

- Как удачно! – сказал он, разрывая его на полосы. – Думаю, это подойдёт. Вы же остановите меня, правда, если будет больно или я сделаю что-то не так?

- Не волнуйтесь, мне уже гораздо лучше. Затягивайте сильнее, туже, чем сейчас.

Том как можно осторожней обмотал ей этими полосами ступню и лодыжку, чувствуя, что руки у него превратились в сплошные нервы, и всё больше и больше удивлялся её мужеству, когда она снова и снова просила его затянуть потуже. Потом, по-прежнему под её руководством, он завязал и закрепил концы; пальцы у него были довольно ловкие, натренированные вязанием мушек и склеиванием встык удочек и бит, так что в целом повязка получилась вполне сносная. Пот выступил у него на лбу так, как будто бы он только что грёб в гонке, когда он поднял на неё глаза и спросил:

- Ну как, годится? Боюсь, получилось очень неуклюже.

- Ну что вы, большое спасибо! Мне так жаль, что вам пришлось разорвать свой платок.

Том ответил на это только взглядом. Что он мог сказать, кроме того, что с радостью разорвал бы для этой цели собственную кожу, если бы от этого был какой-то толк? Но в данный момент говорить такие вещи было не очень-то уместно.

- Как вы себя чувствуете? Очень больно? – спросил он.

- Довольно-таки. Только не смотрите на меня с таким беспокойством. Это вполне терпимо. А что нам делать сейчас?

Он мгновение подумал, а потом сказал с чем-то вроде вздоха:

- Может быть, я сбегаю домой и приведу слуг с кушеткой или с чем-нибудь ещё, чтобы вас можно было перенести?

- Нет, мне не хочется оставаться здесь одной.

Его лицо опять просветлело.

- А как далеко до ближайшего коттеджа?

- Нет ни одного ближе, чем тот, мимо которого мы проходили по дороге – там, с другой стороны леса.

- Значит, я попытаюсь туда добраться, а вы мне поможете.

Он вскочил на ноги и склонился над ней, не зная, с чего начать. Ни разу в жизни он не чувствовал такого смущения. Он протянул к ней руки.

- Думаю, вы должны обхватить меня за талию, - сказала она, посмотрев на него мгновение.

Он поднял её на ноги.

- Давайте я теперь обопрусь на вашу руку. Ну вот, пожалуй, я смогу ковылять очень даже неплохо, - и она сделала отважную попытку идти. Но как только повреждённая нога коснулась земли, она замерла и вздрогнула, затаив дыхание, и эта дрожь пронзила Тома, как удар ножа. Краска снова выступила на её лице, и она упала бы, если бы он снова не поддержал её за талию и не помог удержаться на ногах.

- Мне уже лучше, - сказала она через пару секунд.

- Но, Мэри, дорогая, не нужно больше пробовать идти. Ради меня, я этого не вынесу.

- Но что же мне делать? – сказала она. – Ведь нужно же как-то добраться обратно.

- Вы позволите мне нести вас?

Она посмотрела ему в лицо, а потом, колеблясь, опустила глаза.

- Я бы не предложил вам этого, дорогая, если бы был ещё какой-нибудь выход. Но идти вам нельзя. В самом деле нельзя, вы можете остаться хромой на всю жизнь.

Он говорил очень тихо, глядя в землю, хотя сердце у него стучало так, что он боялся, что она услышит его.

- Хорошо, - сказала она, - но я очень тяжёлая.

Он осторожно поднял её и пошёл по дорожке, неся на руках весь свой мир с неописуемым трепетом радости, торжества и страха. Он прошёл около сорока ярдов, как вдруг споткнулся и на мгновение остановился.

- Пожалуйста, поставьте меня на землю, пожалуйста, поставьте! Вы надорвётесь. Я слишком тяжёлая.

К чести мускулистого христианства нужно сказать, что дело было не в её весе, а в том смятении, которое царило у него в душе, оно-то и заставило его пошатнуться. Однако же для человека, совершенно непривычного к такого рода упражнениям, нести здоровую английскую девушку весом добрых восемь стоунов может оказаться задачей на пределе возможностей.

- Я опущу вас всего на минутку, - сказал он, - осторожнее с ногой, - он наклонился и осторожно поставил её у дуба, стоявшего возле дорожки, и сам встал рядом, не глядя на неё.

С минуту оба молчали. Потом он спросил, по-прежнему глядя на дорожку, уходящую вдаль:

- Ну, как нога?

- Неплохо, - бодро ответила она. – А теперь оставьте меня здесь и сходите за помощью. Глупо, что я не захотела остаться. Не нужно нести меня дальше.

Он повернулся к ней, и они на мгновение встретились глазами. Этого было достаточно.

- Готовы? – спросил он.

- Да, только осторожней. Далеко не надо, как только почувствуете, что устали, делайте остановку.

Он поднял её снова, и на этот раз донёс, не спотыкаясь, до холмика, покрытого мягкой травой. Там они ещё раз отдохнули, и вот так, потихоньку, он вынес её из леса на дорогу и донёс до ближайшего коттеджа, причём ни один из них не проронил ни слова.

На стук ногой в дверь вышла старуха и при виде мастера Тома с его ношей разразилась восклицаниями жалости и удивления на самом что ни на есть простонародном беркширском диалекте. Но он ввалился в дом и оборвал её словами:

- Хватит, миссис Пайк, будьте умницей, перестаньте болтать, лучше принесите-ка мне вон то кресло и вот это, пониже, и подушку, чтобы положить ногу этой леди.

Старушка повиновалась его распоряжениям во всём, кроме болтовни, и, расставляя кресла и взбивая подушку, распространялась о высочайших достоинствах некоего «зелёного масла»* и оподельдока**, обладавших прямо-таки магическим действием против вывихов и ушибов.

* «зелёное масло» - широко распространённое в то время средство народной медицины, представляющее собой сланцевое масло, получаемое из горючих сланцев путём сухой перегонки.

** оподельдок – «ломотная мазь, из мыльного и нашатырного спирта с камфорой» (Словарь Даля). Изобретение этого средства приписывается знаменитому средневековому врачу Парацельсу (1493 – 1541).

Мэри бросила на него благодарный взгляд, когда он осторожно и неохотно опустил её в кресло, и бодро заговорила с миссис Пайк, которая рылась у себя в буфете, чтобы выяснить, не остались ли эти её целительные средства хоть на донышке бутылки. Когда он выпрямился и задумался о том, что же делать дальше, то услышал вдалеке шум колёс, выглянул из окна и увидел карету, которая ехала к дому. Для Тома это было печальное зрелище.

- Нет, миссис Пайк, - сказал он, - масла не нужно. Вон едет карета, лучше выйдите и остановите её.

Старушка выбежала на дорогу. Карета была уже в сотне ярдов. Он склонился над грубым креслом, в котором сидела, откинувшись назад, Мэри, ещё раз посмотрел ей в глаза, а потом нагнулся и поцеловал её в губы, и в следующее мгновение был уже рядом с миссис Пайк, которая махала кучеру, чтобы он остановился.

В последовавшей за этим суете он стоял в сторонке и, затаив дыхание, смотрел на Мэри. Она не взглянула на него ни разу, но на её милом личике не было гнева, а лишь мечтательное выражение, из-за которого оно показалось ему в тысячу раз красивей, чем раньше. Потом, чтобы избежать вопросов и получше обдумать то, что произошло за эти восхитительные три последних часа, он улизнул, когда они садились в карету, и снова пошёл бродить по лесу, останавливаясь на месте каждого их привала. Наконец он дошёл до того места, где произошёл несчастный случай, и здесь его счастье готово было перелиться через край, потому что он нашёл изрезанный маленький башмачок и шнурок. Завладев драгоценной находкой, он поспешил домой, чтобы не опоздать к обеду.

Мэри не сошла вниз; но Кэти, единственное лицо, к которому он осмелился обратиться за справками, уверила его, что с ней всё отлично. За обедом он чувствовал себя очень неловко, так как ему стоило большого труда отвечать на дотошные расспросы своей матери и миссис Портер о том, как, когда, где и в чьём присутствии произошёл несчастный случай. Как только леди поднялись из-за стола, он оставил своего отца и мистера Портера беседовать о политике за старым портвейном и, охваченный сладостными раздумьями, вышел в окутанный сумерками сад. Он чувствовал, что должен что-то сделать – как-то объясниться с Мэри; ему нужно было с ней поговорить, если возможно, то этим же вечером, а иначе совесть не даст ему покоя. В её комнате горел свет. По теням он догадался, что она лежала на кушетке у раскрытого окна, а другие леди сновали вокруг.

Через некоторое время зажёгся свет в гостиной, и, пока закрывали ставни, он успел увидеть, как туда вошли его мать и миссис Портер и сели возле камина. Внимательно прислушавшись, он услышал, как Кэти что-то тихо говорит в комнате наверху, и увидел её голову против света, когда она села у окна, должно быть, у изголовья кушетки, на которой лежала Мэри. Может быть, окликнуть её? Но как он сумеет сказать через Кэти то, что ему нужно сказать?

Его посетила счастливая мысль. Он повернулся к клумбам, поискал и нарвал букет гелиотропа, поспешил в свою комнату, вытащил веточку вереска из петлицы своей охотничьей куртки, связал их вместе, схватил со стола катушку с леской и пошёл в комнату над комнатой Мэри. Там он распахнул окно и, высунувшись наружу, осторожно позвал:

- Кэти!

Ему не ответили. Он позвал громче. Ответа опять не последовало, и, высунувшись ещё дальше, он увидел, что окно внизу закрыто. Он спустил вниз букет цветов и, покачивая им взад-вперёд, добился того, что он ударился о стекло – раз, другой; после третьего удара он услышал, как окно открылось.

- Кэти, - снова прошептал он, - это ты?

- Да, а ты где? Что это?

- Для неё, - сказал он, по-прежнему шёпотом. Кэти отвязала цветы, он подождал несколько секунд, а потом опять позвал её по имени, и она ответила.

- Она взяла? – спросил он.

- Да, и передаёт тебе привет и говорит, чтобы ты шёл в гостиную, - и окно закрылось, а он с облегчённой совестью сошёл вниз в гостиную, где, поучаствовав несколько минут в разговоре у камина, взял книгу и сел с ней у дальнего конца стола. Сомнительно, знал ли он вообще, что это была за книга, но внешне оставался глубоко погружённым в её чтение до самого чая, когда пришла Кэти и джентльмены из столовой. Тогда он снова попытался принять участие в разговоре; но в целом жизнь тем вечером казалась ему тяжким бременем, пока, наконец, ему не удалось убраться в свою комнату и предаться раздумьям, опершись локтями о подоконник и глядя на жёлтую осеннюю луну.

Лодыжка поправлялась быстро, и вскоре Мэри уже ходила, опираясь на палку с золотым набалдашником, которая когда-то принадлежала отцу мистера Брауна, и немного прихрамывая, и Том считал это самым красивым движением, которое видел в жизни. Однако, хотя она снова получила возможность передвигаться, никакое терпение и бдительность не могли помочь ему улучить момент и поговорить с ней наедине. Он утешал себя мыслью, что она наверняка его понимает; он не смог бы объясниться с ней лучше, даже если бы заговорил.

Теперь визит Портеров подошёл к концу, и Кэти со своим отцом уже уехали в Инглборн. Портеры должны были последовать за ними на следующий день и обещали заехать к ним на ланч по дороге домой. Том попросился доехать до Инглборна на свободном месте в их карете. После несчастного случая он полностью посвятил себя миссис Портер и много рассказывал ей о своём детстве. Её заинтересовал его рассказ о детской дружбе с Бетти и её сыном и о возобновлении её в тот день, когда он уехал из Бартон Мэнор, к тому же она не осталась равнодушной к тем знакам внимания, которые он оказывал ей так усердно и почтительно, что было особенно заметно в последнее время; также она была тронута его горячим желанием услышать, как поживают её мальчики и как у них дела в школе. Так что в целом Том пользовался её благосклонностью, и она крайне любезно согласилась на то, чтобы он занял четвёртое место в их ландо. У неё были свои подозрения относительно реального положения дел, но его поведение было настолько осмотрительным, что немедленных опасений не вызывало; и, в конце концов, если из этого через несколько лет что-нибудь и выйдет, это была не самая худшая партия для её дочери. А пока что, поскольку профессия мистера Портера удерживала его в Лондоне большую часть года, она будет вращаться в лондонском свете и встречаться там с самыми разными людьми.

После долгой, но приятной утренней поездки они достигли Инглборна; Том украдкой бросил взгляд на Мэри и почувствовал, что она его поняла, когда он показал её матери Соколиный Уступ с купой сосен на вершине и рассказал, что оттуда можно увидеть Бартон, и что ему очень нравится это место, и старые сосны, и вид оттуда.

Кэти встретила их у дверей и увела Мэри и миссис Портер к себе в комнату. Том прошёлся по саду с мистером Портером, а потом уселся в гостиной и загрустил. Однако он взбодрился, когда леди сошли вниз, и было объявлено, что ланч подан. Мэри то и дело вспоминала разных жителей Инглборна и особенно бедную миссис Уинборн и её сына, к которому стала проявлять глубокий интерес, возможно, потому, что слышала разговор Тома со своей матерью. Так получилось, что история Гарри всплыла снова, и Кэти рассказала им, что его выселили из коттеджа, и что она очень беспокоится о том, чем всё это кончится.

- Так он всё-таки женится на дочери вашего садовника? – спросила миссис Портер.

- Боюсь, что вряд ли, - сказала Кэти. – Никак не могу добиться от Марты ничего определённого.

- А она дома, Кэти? – спросила Мэри. – Мне бы хотелось с ней повидаться. Она мне так понравилась, когда я здесь гостила.

- Да, она в сторожке у ворот. Мы сходим туда после ланча.

Договорились, что карета подберёт их возле сторожки, и вскоре после ланча, пока запрягали лошадей, вся компания отправилась туда, попрощавшись с мистером Винтером, который удалился к себе в комнату очень утомлённый своим непривычным гостеприимством.

На стук дверь сторожки открыла жена старого Саймона, все вошли, и миссис Портер похвалила чистоту в комнате.

Потом Мэри сказала:

- Миссис Гиббонс, а ваша дочь дома?

- Да, мисс, где-то тут поблизости, - ответила миссис Гиббонс, - и трёх минут не прошло, как она вышла.

- Мне бы хотелось с ней попрощаться, - сказала Мэри. – Скоро мы уезжаем из Бартона, и до следующего лета я её уже не увижу.

- Благослови вас Господь, мисс, вы так добры, - сказала старушка, очень польщённая, - присядьте-ка, я её позову.

С этими словами она поспешила в дверь, которая вела через кухню в маленький дворик позади сторожки, и в следующее мгновение они услышали, как она зовёт:

- Пэтти, Пэтти, куда ты подевалась? Иди в дом, господа хотят тебя видеть!

Имя, которое назвала старушка, заставило Тома вздрогнуть.

- Кажется, ты сказала, что её зовут Марта, - заметила миссис Портер.

- В Беркшире Пэтти – уменьшительное от Марты, - сказала Кэти, смеясь.

- К тому же Пэтти – такое прелестное имя. Удивляюсь, почему ты не зовёшь её Пэтти, - сказала Мэри.

- Пару лет назад у нас была горничная, которую звали так же, и это создавало такую путаницу. А когда уже привыкнешь к какому-нибудь имени, так трудно переучиваться, вот мы с тех пор и зовём её Мартой.

- Мне больше нравится Пэтти, а вам? – спросила Мэри, поворачиваясь к Тому.

То, что неожиданно всплыло столь памятное ему имя, воспоминания и опасения, которые оно вызвало, и прежде всего замешательство, которое он почувствовал, услыхав, как свободно и беззаботно произносит его при нём Мэри, как будто бы оно ничем не отличается от любых других имён, - всё это так смутило Тома, что, отвечая, он сбился, замялся и, наконец, вообще замолчал. Она удивилась и вопросительно на него посмотрела. Он отвёл глаза, отвернулся к окну и стал смотреть на карету, которая как раз подъехала к двери сторожки. Ему едва хватило времени подумать, как глупо то, что он из-за этого так разволновался, когда он услышал, что дверь кухни опять отворилась, и вошла старушка с дочерью.

Он резко обернулся и увидел, как в комнате приседает перед дамами бывшая барменша из «Клушиц». Его первым побуждением было поскорее уйти – в тот момент она опустила глаза и, возможно, он остался бы неузнанным; вторым – оставаться на месте, и будь что будет. Мэри подошла к ней, взяла за руку и сказала, что не могла уехать, не попрощавшись с ней. Пэтти подняла глаза, собираясь отвечать, и, скользнув взглядом по комнате, заметила его.

Он шагнул вперёд, потом остановился и попытался заговорить, но слова не шли. Пэтти посмотрела на него, выпустила руку Мэри, покраснела до корней волос, и, робко оглядев изумлённых зрителей, закрыла лицо руками и выбежала из комнаты через заднюю дверь.

- Господи Боже мой! Что это нашло на Пэтти? – сказала миссис Гиббонс и вышла вслед за ней.

- Думаю, нам лучше уйти, - сказал мистер Портер, подавая руку дочери и ведя её к двери, - до свиданья, Кэти, мы ещё увидим тебя в Бартоне?

- Не знаю, дядюшка, - ответила расстроенная и недоумевающая Кэти, выходя следом за миссис Портер.

Голова у Тома кружилась, как в тумане он выдавил из себя, запинаясь, несколько прощальных слов, которые мистер и миссис Поттер, садившиеся в карету, выслушали с заметной холодностью. На встревоженном лице Мэри выступила краска, но на неё он почти не решался взглянуть даже украдкой и был совершенно не в состоянии сказать ей ни слова.

Когда карета отъехала, он повернулся и обнаружил, что рядом стоит Кэти и смотрит на него глазами, полными озабоченности и удивления. Свои глаза он опустил, не в силах выдержать этот взгляд.

- Том, дорогой, - сказала она, - что всё это значит? Я думала, ты никогда раньше не видел Марту?

- Я и сам так думал… не знаю… я не могу сейчас об этом говорить… потом тебе всё объясню… не думай обо мне совсем уж плохо, Кэти… да благословит тебя Бог! – с этими словами он пошёл прочь, а она смотрела ему вслед со всё возрастающим удивлением, а потом повернулась и вошла в сторожку.

Он поспешил по деревенской улице прочь от дома приходского священника, механически выбрав направление домой, но совершенно не замечая ни дороги, ни людей. Дэвид, которому было очень нужно поговорить с ним насчёт Гарри, стоял в дверях своего дома  и делал ему знаки, чтобы он остановился, но напрасно; тогда он попытался догнать его и крикнул ему вслед, но, увидев, что все попытки привлечь его внимание бесполезны, вернулся к своему прилавку очень озабоченный.

Первое, при виде чего Том немного пришёл в себя, был маленький белый коттедж, выглядывавший из Инглборнской рощи, тот самый, в котором он сидел у смертного одра бедной Бетти. Садик уже начал дичать и зарастать сорняками, дом казался необитаемым. На мгновение он остановился и посмотрел на него с горечью в сердце. Это было то место, где жизнь его, как он наивно полагал, приняла такой хороший оборот, это благодаря его тогдашним обитателям он принял, возможно, самые твёрдые и лучшие решения в своей жизни. Какая же польза от его дружбы? Она просто губительна. Всё, что он до сих пор пытался сделать для Гарри, только повредило ему, и что теперь? Смогут ли они когда-нибудь быть друзьями после сегодняшнего открытия? Нужно отдать ему справедливость, возможное крушение всех его собственных планов, внезапная холодность мистера и миссис Портер, отвернувшаяся от него Мэри, - не об этом он думал в первую очередь, и не это больше всего его волновало. Он думал о Гарри, глядя на его опустевший дом, и содрогался от мысли о том зле, который ему причинил. Открылась дверь, и на пороге появилась фигура. Это был агент мистера Вурли, тот самый юрист, которого нанял фермер Тестер в споре с Гарри и его товарищами по поводу помещения в загон его пони. Законник приветствовал его с ухмылкой почти нескрываемого торжества, а потом опять вернулся в дом и захлопнул за собой дверь, как будто считал дальнейшее общение ненужным или небезопасным. Пробормотав проклятие по адресу его и его господина, Том повернулся и поспешил по тропинке, которая вела на вересковую пустошь. Соколиный Уступ был теперь прямо над ним, механически он вскарабкался по его склону и снова сел на прежнее место.

Некоторое время он сидел, глядя на расстилавшийся перед ним ландшафт, который отпечатался в его памяти ещё во время первого посещения, и горько, ох, как горько вспоминал это посещение и то ликование и торжество, которые переполняли его тогда, так что он с радостным криком понёсся через пустошь к своему дому. Больше он не мог выносить вида со своей сторожевой башни, лёг на дёрн, закрыл лицо руками и застонал.

Но его ангел-хранитель, казалось, незримо присутствовал в этом месте, приступ отчаяния стал проходить, и к нему начали возвращаться более обнадёживающие мысли. В конце концов, что такого он сделал со времени своего предыдущего посещения этого места, чего ему следовало бы стыдиться? Ничего. Его попытки помочь Гарри, какими бы они ни были неудачными, были честными. Стал ли он недостоин любви, которую впервые осознал около четырёх недель назад? Нет; он чувствовал, что как раз наоборот, благодаря ней он вырос, возмужал и стал чище. Но это последнее открытие, как он сможет с ним жить? Ну что ж, в конце концов, факты не изменились, просто теперь они вышли наружу. И это правильно, лучше уж знать факты и смотреть им в лицо, - лучше и для него, и для всех. И он был готов смотреть им в лицо и взять на себя любые последствия, которые они могли с собой принести. Он не кривил душой ни по отношению к Мэри, ни по отношению к Пэтти или Гарри – в этом он был уверен. А если так, зачем же отчаиваться?

Он снова сел, смело посмотрел в сторону Бартона и начал раздумывать о том, что же следует предпринять. Его взгляд остановился на доме приходского священника. С него-то и следовало начинать. Нужно наладить отношения с Кэти – рассказать ей всю историю. Через неё он мог поддерживать связь с остальными и сделать всё, что необходимо, чтобы покончить с прошлым и начать с чистого листа.

Сначала он подумывал о том, чтобы вернуться к ней немедленно, и даже встал, чтобы направиться в Инглборн. Но мысль о возвращении обратно по собственным следам была ему в тот момент крайне неприятна. Впереди он видел свет, пускай пока ещё смутный. К нему-то он и торопился, предоставляя всему, что оставалось позади, самому заботиться о себе. Поэтому он повернул к северу и пошёл через пустошь своим самым быстрым шагом. Сильная физическая нагрузка почти завершила его излечение, и, когда он подходил к дому, мысли его стали гораздо яснее, а надежда – сильней. Когда он пришёл домой, все уже ложились спать, и тут он обнаружил ожидающее его письмо. Оно было от Харди, и в нём говорилось, что Блейк от него уехал, а сам он уже подумывает о возвращении в Оксфорд и может нанести ему в Беркшире визит, который они столько обсуждали, если Том всё ещё дома и если он не передумал.

Никогда ещё письмо не приходило так кстати. Это был испытанный друг, к которому он мог обратиться за помощью, советом и сочувствием, и которому к тому же были известны все факты с самого начала и до конца! Отец и мать Тома были очень рады услышать, что теперь они увидят его друга, о котором он столько рассказывал. Поэтому он поднялся наверх и написал ответ, который заставил Харди далеко на западе уложить чемодан и поспешно отправиться к своему другу под сень Беркширских холмов.

Предыдущая

Следующая