© Юлия Глек, перевод и примечания, 2010.

 

Томас Хьюз

Thomas Hughes

 

ТОМ БРАУН В ОКСФОРДЕ

TOM BROWN AT OXFORD

 

Продолжение романа "Школьные годы Тома Брауна"

 

Перевод и примечания Юлии Глек

оригинал на Project Gutenberg http://www.gutenberg.org/etext/26851

 

Глава 11

Мускулистое христианство

 

Главная

 

В течение следующей недели в жизни наших друзей из колледжа Св. Амвросия произошло несколько важных событий. Том представил Блейка Харди после некоторых возражений со стороны этого последнего. Блейк появился здесь на триместр раньше, чем он сам; за эти три года он мог бы тысячу раз нанести ему визит; почему ему понадобилось знакомиться с ним именно теперь? Но когда Том объяснил ему, что это было бы доброе дело – позволить Блейку приходить, чтобы подогнать историю, потому что, если он не сдаст экзамена с отличием, ему придётся покинуть колледж и, возможно, вся его жизнь пойдёт прахом, Харди сразу же согласился.

День или два Том не осмеливался поинтересоваться, как складываются их отношения. Когда он осторожно заговорил на эту тему, то рад был узнать, что Харди Блейк понравился. «Он – джентльмен, к тому же очень способный, - сказал он. -  Любопытно видеть, как быстро он догоняет Грея, и всё же Грею он нравится. С самой первой их встречи он не выглядел при нём испуганным (как до сих пор при виде вас, кстати). У Блейка талант располагать к себе людей, даже ничего не говоря. Не удивлюсь, если Грей думает, что у него правильные взгляды на Церковь. Это опасный талант, который может легко сделать человека фальшивым, если он не побережётся». Том спросил, успеет ли Блейк подтянуть историю к сроку. Харди считал, что, возможно, успеет, но ему нужно много наверстать. Если его способностей к зубрёжке на это хватит, то всё будет в порядке. В естественных науках он хорошо подготовлен и научил его (Харди) многим уловкам, до которых невозможно додуматься без частного репетитора.

Первая винная вечеринка Тома прошла с большим успехом. Джервис и Миллер пришли рано и остались допоздна, и сказали много хорошего по поводу портвейна, поэтому в лодочном кружке он уже мог считаться популярной фигурой. Драйсдейл, конечно, тоже там был, болтал со всеми в своей беспечной манере и подавал хороший пример двоим или троим членам фешенебельного кружка, с которыми Том был знаком достаточно хорошо, чтобы их пригласить, и которые вследствие этого вели себя вполне сносно и не чванились, хотя, выйдя от него все вместе, немного поворчали по поводу того, что у Брауна не подавали кларета. Остальные приглашённые пришлись друг другу по вкусу и, казалось, веселились от души. Единственным недостатком с точки зрения Тома было то, что не появились ни Харди, ни Грей. Позже они извинились, оправдывая это занятиями, но из-за Харди Том был по-настоящему огорчён: он знал, что это всего лишь предлог.

Потом начались серьёзные тренировки. Миллер специально приехал в Оксфорд на первые две недели, чтобы как следует прибрать их к рукам, как он выразился. Когда тренировки наладятся, он должен был снова уехать, а приехать уже перед самыми гонками; но он надеялся на то, что капитан сумеет заставить их работать как следует в этом промежутке.

И вот рулевой Миллер сразу же взял быка за рога. В самом начале триместра, за пять-шесть недель до соревнований, лодку колледжа св. Амвросия через день видели у Абингдона; ранние обеды, ограничение количества жидкости и табака и воздержание от поздних вечеринок с ужином, мучного, мороженого и всего прочего, что, по мнению Миллера, могло повредить физическому или моральному состоянию, - всё это тяготело над командой и стало уже вызывать некоторый протест. Капитан только пожимал плечами, подчинялся всему этому сам и выкладывался полностью со свойственной ему невозмутимостью; он лишь намекал Миллеру в частном порядке, что он чересчур спешит, и что такой темп невозможно будет поддерживать до конца. Диоген всё это горячо одобрял; он стал бы добровольным рабом любого тирана, настаивающего на том, что каждый взрослый подданный мужского пола должен в сутки грести по двадцать миль и употреблять не более кварты* жидкости. Тóму это скорее нравилось, потому что помогало ощутить тот лестный факт, что он в команде. Остальные её члены находились в разных стадиях готовности взбунтоваться, и удерживала их только привязанность к капитану и знание того, что через несколько дней Миллер уедет. Единственным открыто возмутившимся был Блейк. Раз или два он пропустил тренировку. Миллер ворчал и ругался, капитан качал головой, команда же в целом торжествовала.

 

* кварта – английская кварта равна 1,136 л

 

Предисловие переводчика

 

Том Браун в Оксфорде

 

Введение

Глава 1

Колледж Св. Амвросия

Глава 2

На реке

Глава 3

Завтрак у Драйсдейла

Глава 4

Лодочный клуб колледжа Св. Амвросия, его руководство и бюджет

Глава 5

Служитель Харди

Глава 6

Как Драйсдейл и Блейк отправились на рыбалку

Глава 7

Взрыв

Глава 8

История Харди

Глава 9

Искушение Брауна

Глава 10

Летний триместр

Глава 11

Мускулистое христианство

Глава 12

Взгляды капитана

Глава 13

Первое столкновение

Глава 14

Замена в команде и что из этого вышло

Глава 15

Буря собирается и разражается

Глава 16

Буря бушует

Глава 17

На новом месте

Глава 18

Деревня Инглборн

Глава 19

Предвестие лучшей погоды

Глава 20

Примирение

Глава 21

Колледж Св. Амвросия принимает у себя капитана Харди

Глава 22

Отъезды ожидавшиеся и неожиданные

Глава 23

Инглборнский констебль

Глава 24

Экзамены "скулз"

Глава 25

День Поминовения

Глава 26

Прогулка на лугу Крайст Чёрч

Глава 27

Нотация, прочитанная львице

Глава 28

Окончание первого курса

Глава 29

Переписка на каникулах

Глава 30

Праздник в Бартон-Мэнор

Глава 31

За сценой

Глава 32

Кризис

Глава 33

Браун Patronus

Глава 34

Mηδέν ΰγαν

Глава 35

Второй курс

Глава 36

На берегу реки

Глава 37

В ночном карауле

Глава 38

Мэри в Мэйфере

Глава 39

Ночной караул и что из этого вышло

Глава 40

Погоня

Глава 41

Суждения и затруднения лейтенанта

Глава 42

Третий курс

Глава 43

Послеобеденные посетители

Глава 44

И снова письма

Глава 45

Магистерский триместр

Глава 46

Из Индии в Инглборн

Глава 47

Свадьба

Глава 48

Начало конца

Глава 49

Конец

Глава 50

Эпилог

Список примечаний

Оксфорд, план города, 1850 г.

 

Оксфордская гребная команда тренируется во время наводнения. 1872 г.

Иллюстрация с сайта WHERE THAMES SMOOTH WATERS GLIDE http://thames.me.uk/s01630.htm

 

Теперь мы обратимся как раз к одному из таких случаев. Если бы обычный для романа «случайный путешественник» стоял на Сэнфордском шлюзе около четырёх часов пополудни одного из апрельских дней 184- года, он мог бы увидеть восьмёрку колледжа Св. Амвросия, размеренно идущую вверх по последнему плёсу. А если бы этот самый путешественник хоть в малейшей степени разбирался в славном таинстве гребли, то на сердце у него потеплело бы при виде размаха и мощи гребков, и в целом он остался бы доволен их работой, учитывая, что это команда колледжа в самом начале подготовки к соревнованиям. Они вошли в заводь ниже шлюза, гребя в полную силу, рулевой стоял на корме с рулевым тросом в каждой руке; затем вёсла были подняты, ворота шлюза открылись, лодка вошла в него, а ещё через минуту или две причалила к берегу выше шлюза. Команда прошла в маленький трактир рядом, сделала остановку в баре и завладела там несколькими кружками с портером, а затем проследовала через весь дом на площадку за ним, где играли в кегли и метание колец. Площадка была уже полна студентами из других команд, которые играли, разбившись на группы, или смотрели на играющих. Когда они проходили мимо, одна из таких групп остановила капитана, Миллер остался вместе с ним, а остальные члены команды колледжа св. Амвросия, не в настроении для игры в кегли, метания колец и любых других развлечений, за исключением полного покоя и ворчания, бросили якорь за первым попавшимся столиком.

 

 

В ожидании рулевого. Оксфорд, 1906 г. Рисунок Эндрю Лэнга (Andrew Lang).

Иллюстрация с сайта WHERE THAMES SMOOTH WATERS GLIDE http://thames.me.uk/s01630.htm

 

Далее последовало мгновение глубокого наслаждения, которое способны оценить только те, кому приходилось грести двенадцать миль с рулевым, который видит всё насквозь и вдобавок вне себя от ярости.

- Ах, - сказал Драйсдейл, со вздохом отнимая кружку от губ и протягивая её Тому, который сидел рядом, - клянусь Юпитером, мне уже лучше!

- Почти что стоило грести в полную силу от самого Абингдона, чтобы заработать такую жажду, - сказал ещё кто-то из команды.

- А знаете, что я вам скажу, - сказал Драйсдейл, - сегодня последний раз, когда вы меня видели в этой проклятой лодке.

Том как раз кончил пить, но ничего не ответил; Драйсдейл сообщал об этом своём решении далеко не впервые. Остальные тоже хранили молчание.

- Тут гребёшь, надрываешься, что само по себе уже плохо, а тут тебя ещё всю дорогу ругают на чём свет стоит. Миллер стоит себе на корме – чертовски лёгкое занятие, стоять там и ругаться – прямо так и вижу, как он хихикает про себя, когда берётся за нас с тобой, Браун: «Эй, второй, больше вперёд; третий, не дёргай; давай, второй, бросай на весло весь свой вес; ну же, ты можешь прибавить ещё фунт». Я вкалываю изо всех сил – и тогда начинается: «Ритм, второй; а теперь, третий…»

- Так это же большой комплимент, - со смехом перебил его Том. – Значит, он думает, что сможет из нас что-то сделать.

- Думаю, скорее он сделает из нас ничто, - сказал Драйсдейл. – За две недели я сбросил восемь фунтов. Капитану следовало бы посадить меня на все места в лодке по очереди, чтобы сделать её непромокаемой. Я уже так смазал своим салом днище под сиденьем, что ни капли воды больше не просочится.

- Так это же хорошо, старина, - сказал Диоген, - сейчас ты выглядишь в десять раз лучше, чем в начале триместра.

- Не знаю, что у тебя называется «хорошо», ты, старый флейтист. Я и так уже сижу на  тазовых костях – не могу ходить на занятия – все наставники думают, что я над ними издеваюсь, и докладывают об этом декану. Я уже дней десять как не в состоянии появляться на лекциях.

- А ведь он у нас такой любитель лекций, бедняга, - вставил Том.

- Но меня за прогулы лишили права обедать в холле*, - сказал Драйсдейл, - не то чтобы меня это очень волновало, конечно.

 

* лишили права обедать в холле – в оригинале употреблено выражение to be discommonsed. Это наказание заключалось в том, что, во-первых, наказанный не имел права обедать в холле, а во-вторых, не имел право получать что-либо из кладовой. Отсюда синонимичное выражение - to be crossed in the buttery, т. е. «быть вычеркнутым из списка кладовой». Как справедливо заметил Драйсдейл, лишение обеда в холле не могло считаться серьёзным наказанием для состоятельного студента. Более того, даже бедный студент легко мог  избежать неприятных последствий, если его порцию брал на своё имя кто-нибудь из его друзей, потому что каждый студент имел право взять себе дополнительную порцию на случай, если у него гость, а в некоторых колледжах и две. Но был и ещё один нюанс. Для того чтобы студенту зачёлся триместр, он должен был пробыть определённое количество дней in residence, т.е. «быть резидентом», жить при колледже. А количество «прожитых дней» считалось по расходным книгам кладовой. Если оказывалось, что в какие-то дни студент не брал из кладовой ничего вообще, то эти дни не засчитывались. Отсюда выражение to eat one's way to a doctor's degree – «проесть себе путь в доктора».

 

- Ну, завтра Миллер уедет, я слышал, как он сам это сказал, - сказал ещё один.

- А мы обратимся к капитану с петицией и избавимся от этих ходок до Абингдона. При таком темпе и жить-то не стоит.

- Ни одна другая лодка не была ещё ниже Сэнфорда.

Вот так они сидели и плели интриги. Другие команды вскоре отчалили, и настала их очередь поиграть в кегли, за которыми они почти забыли о своих обидах, суть которых следовало бы объяснить тем, кто не знает реку в окрестностях Оксфорда.

Река протекает через южную часть города и попадает в университетский квартал, пройдя под мостом, соединяющим Беркшир с Оксфордширом, по которому проходит дорога на Абингдон. Сразу за мостом, ниже по течению, по обе стороны реки расположены лодочные мастерские, а ещё ниже с оксфордширской стороны – луг Крайст Чёрч, напротив которого стоит на якоре университетская баржа. Это – финиш всех университетских гонок; их маршрут простирается на полторы мили вниз по реке, а немного пониже старта находится шлюз Иффли. Следующий шлюз после Иффли - Сэнфордский (там мы и оставили нашу команду за игрой в кегли), он лежит мили на полторы ниже Иффли. Ниже Сэнфорда шлюзов больше нет до самого Абингдона, что составляет более шести миль по реке. Так вот, поскольку самая длинная дистанция гребных гонок – это только полторы верхние мили от Иффли до университетской баржи, то, конечно же, все команды считают, что на них взваливают непомерно большую нагрузку, если заставляют грести дальше Сэнфорда. Грести в полную силу от Сэнфорда до Иффли, а потом опять от Иффли по обычному маршруту, - этого вполне достаточно, с какой стороны ни посмотреть. Так хором повторяют команды, и большинство капитанов и рулевых уступают им. Но время от времени командование лодкой получает какой-нибудь враг рода человеческого - какой-нибудь неудобный, докучливый, чрезмерно активный смертный, вроде Миллера, - и тогда несчастная команда вынуждена, оплакивая свою судьбу, грести дальше Сэнфорда, где нет ни единого дружественного шлюза, который прерывал бы долгий размеренный ритм тренировочной ходки каждые две мили, результатом чего являются волдыри и бунт. Я должен добавить, что обычно это даёт результаты, и команда, прошедшая через эту peine forte et dure*, с большой вероятностью отыграется за всё это во время соревнований.

 

* peine forte et dure (фр.) – пытка.

 

 

Вид в Иффли неподалёку от Оксфорда. Гравюра Сэмюэла Аелэнда (Samuel Ireland), 1799 г.

Иллюстрация с сайта Sanders of Oxford http://www.sandersofoxford.com/describe?id=18024 

 

Так вот, команда колледжа Св. Амвросия доиграла в свои кегли и решила на следующий же день после отъезда Миллера всем вместе воззвать к капитану; потом их позвали к лодке, они отчалили и стали не спеша грести домой, куда и прибыли как раз чтобы успеть к обеду в холле, если поторопиться. Драйсдейл не любил торопиться, да к тому же и не мог обедать в холле, потому что его лишили этого права за непосещение лекций и за то, что он не пошёл давать объяснения по поводу своего отсутствия на них декану, когда за ним послали.

 

 

Оксфордская команда у своего причала. Из британской иллюстрированной газеты The Graphic, 1871.

Иллюстрация с сайта WHERE THAMES SMOOTH WATERS GLIDE http://thames.me.uk/s01630.htm

 

- Слушай, Браун, ну его к чёрту, этот холл, - сказал он Тому, когда тот переодевался, - пойдём со мной, пообедаем в «Митре». Угощу тебя рейнвейном, он там у них отличный.

- Пить рейнвейн во время подготовки к соревнованиям – это чуть ли не самое худшее, что можно придумать, - сказал Миллер. – Правда же, Джервис?

- Пользы от этого, конечно, не будет, -  сказал капитан, надевая шляпу и мантию, - пошли, Миллер.

- Вот, слышали? – сказал Миллер. – Можете выпить стакан хорошего хереса, если уж вам так нужно вино, - и он пошёл следом за капитаном.

Драйсдейл изобразил за спиной у удаляющегося рулевого вызывающую пантомиму, а потом легко уговорил Тома на всё, за исключением рейнвейна. Поэтому в «Митру» они пошли вместе, и Драйсдейл заказал обед и бутылку рейнвейна в кофейную.

- Не заказывай рейнвейн, Драйсдейл, я не буду.

- Тогда я сам выпью его весь. Если ты решил стать рабом этого Миллера, то он тебя скоро заставит выпивать в день стакан воды с щепоткой ревеня, да и то стоя на голове.

- Вздор. Но, по-моему, это нечестно по отношению к остальной команде – тренироваться не в полную силу.

- Ты же не думаешь, что если выпьешь сегодня стакан рейнвейна, то из-за этого хуже будешь грести через шесть недель, когда начнутся гонки, правда?

- Нет, но…

- Эй, посмотри, - сказал Драйсдейл, который разглядывал печатную афишу, приколотую к стене кофейной, - зверинец Вумвелла* в городе, где-то возле Вустера**. Вот здорово! Пойдём туда после обеда.

 

* Вумвелл (George Wombwell, 1777 – 1850) – владелец «Передвижного зверинца Вумвелла» (Wombwell's Travelling Menagerie), с которым странствовал по всей Британии. Пять раз демонстрировал своих животных при королевском дворе, из них три раза – в присутствии самой королевы Виктории. В его некрологе, помещённом в «Таймс», говорилось: «Возможно, никто не сделал так много для пропаганды естественной истории среди масс».

** Вустер (Worcester College) -  один из колледжей Оксфордского университета.

 

 

Вустер-колледж. Иллюстрация из Википедии http://en.wikipedia.org/wiki/Worcester_College,_Oxford

 

Принесли еду и Драйсдейлов рейнвейн, от которого он, кажется, получал ещё  большее удовольствие из-за убеждения, что каждый стакан - это вызов рулевому, и что он делает как раз то, что тому больше всего не понравилось бы. Поэтому он пил и пил, и шутливо рассуждал, как можно быть таким идиотом, чтобы продолжать эту затею с греблей. Каждый день на плёсе повыше «Кишки» он принимал прекрасные решения, что сегодняшняя тренировка будет последней, - а на следующий день снова их нарушал. Он полагал, что тут всё дело в его укоренившейся привычке нарушать все свои прекрасные обещания самому себе.

После обеда они отправились на поиски зверинца, и, поскольку на то, чтобы добраться туда, у них уйдёт не менее четверти часа, так как место это находится в пригороде, мало знакомом тем, кто носит мантию, можно воспользоваться случаем и сделать несколько замечаний, адресованных терпеливому читателю, читателя же нетерпеливого покорнейше просят их пропустить.

Несколько лет назад, когда наш герой был впервые представлен широкой публике*, добродушные критики, не спрашивая его согласия, сразу же похлопали его по спине и, к добру ли, к худу ли, приписали к течению «мускулистого христианства»**, которое как раз тогда стали признавать в качестве реального и здорового компонента британской жизни. Как его биограф, я не собираюсь возражать против этого, потому что, присмотревшись к тем обитателям владений Её Величества, которых величают этой кличкой, а также к принципам, которых они предположительно придерживаются, и образу жизни, который они предположительно ведут, я не могу себе представить, чтобы в наше время он смог найти для себя более благородную компанию. Я заранее извиняюсь за возможные ошибки, будучи лишь поверхностно знаком с верой, которую исповедуют «мускулистые христиане», да и то лишь по остроумным описаниям и комментариям личностей несколько диспепсического склада, которые сами её адептами не являются. В действительности мне даже неизвестно, существует ли какой-либо символ веры, одобренный или опубликованный этой сектой, или Церковью, или чем там они являются. Более того, я должен признать, что в возрасте нашего героя и при его характере, он, по всей вероятности, очень мало раздумывает о вере и едва ли в состоянии дать формальный отчёт о своей собственной, помимо того, что содержится в церковном катехизисе, и на текущий момент его это полностью удовлетворяет. Тем не менее, если бы его внезапно поймал у ворот колледжа Св. Амвросия один из джентльменов, занимающихся классификацией на благо британской публики, и пристал к нему с вопросом «Сэр, вы принадлежите к обществу, чьё кредо – бояться Бога и проходить 1000 миль за 1000 часов?», думаю, что он ответил бы: «В самом деле, сэр? Очень рад это слышать. Должно быть, это славные ребята. А сколько недель у них даётся на подготовку?»

 

* имеется в виду роман Т. Хьюза «Школьные годы Тома Брауна».

** «мускулистое христианство» (Muscular Christianity) – характерное для викторианской эпохи движение, которое подчёркивало необходимость активной христианской позиции в сочетании с идеалом мужественности. «Мускулистое христианство» обычно связывают с творчеством Т. Хьюза и Чарльза Кингсли (Charles Kingsley, 1819 – 1875), хотя сам термин был придуман не ими. Возможно, впервые он появился в рецензии на роман Ч. Кингсли «Два года назад» (Two Years Ago), опубликованной в выпуске «Субботнего обозрения» (Saturday Review) от 21 февраля 1857 г.

 

Но в процессе наведения справок о «мускулистых христианах», их делах и обычаях, я не мог не отметить некий факт, который ради блага любознательной молодёжи нельзя обойти молчанием. Оказалось, что бок о бок с этими «мускулистыми христианами» и, по-видимому, претендуя на какую-то связь с ними (на общие интересы, как выражаются подделыватели торговых марок), возникло другое сообщество, относительно которого мне хочется предостеречь и моих читателей, и моего героя. Этого последнего я хотел бы ещё предупредить о том, что я не желаю, чтобы он под каким бы то ни было предлогом оказался с ними связан, несмотря на их бесцеремонно-приветливые манеры и внешний вид, которые легко могут заставить невнимательного наблюдателя принять подделку за настоящий товар. Личностей, о которых идёт речь, я буду называть, в отличие от «мускулистых христиан», просто «мускулистыми». Единственной общей чертой между ними является то, что и те, и другие считают, что полезно иметь сильное и хорошо тренированное тело, готовое в любой момент взяться за любую работу, для которой тела предназначены, и сделать её хорошо. Но на этом всё сходство и заканчивается, поскольку «мускулистые», кажется, не имеют вообще никаких убеждений по поводу того, для чего им дано это тело. Вместо этого у них есть какая-то смутная идея, что оно должно болтаться по свету и колотить мужчин или очаровывать женщин для пользы либо удовольствия своего владельца. При этом оно выступает одновременно в качестве раба и инициатора тех неистовых низменных страстей, потворствовать и подчиняться которым кажется ему необходимостью и скорее чем-то хорошим, чем наоборот. В то же время самый последний из «мускулистых христиан» придерживается старинного христианского и рыцарского убеждения, что тело человека дано ему для того, чтобы, упражняя его, он привёл его в повиновение, а потом использовал для защиты слабых, достижения справедливых целей и обработки земли, которую Господь дал сынам человеческим. Он не считает, что сила или энергия сами по себе заслуживают уважения или восхищения, или что один человек лучше другого, если может сбить этого другого с ног или нести больший, чем он, мешок картошки. Сила как таковая, будь то сила тела или интеллекта, не вызывает у него (как я верю и надеюсь) никакого почтения, хотя, coeteris paribus*, сам он, пожалуй, предпочёл бы того, кто может поднять центнер** одним мизинцем тому, кто может составить безукоризненный сорит*** или изложить доктрину «противоречивых непостижимостей»****.

 

* coeteris paribus (лат.) – при прочих равных условиях.

** центнер – английский центнер равен 50, 8 кг

*** сорит – вид силлогизма (умозаключения). Сорит — такой полисиллогизм, в котором пропущены посылки, а точнее — промежуточные выводы, становящиеся большей или меньшей посылкой следующих силлогизмов.

**** доктрина «противоречивых непостижимостей» (the doctrine of "contradictory inconceivables") – принадлежит шотландскому философу Уильяму Гамильтону (William Hamilton, 1788–1856), который изложил свою версию кантианства в эссе «Философия безусловного» (The Philosophy of Unconditioned), опубликованном  в «Эдинбургском обозрении» (Edinburgh Review) в 1829 г.

 

Вышеизложенные замечания мы делаем, пока наш герой невинно шествует навстречу своей первой стычке городских с мантиями*, и мне не хотелось бы рассказывать об этом, не заявив предварительно, что это недоразумение. Я знаю, что у него, как и у других молодых людей его склада, бывают приступы желания подраться со своими бедными собратьями, точно так же, как у детей бывает корь. Но чем короче приступ, тем лучше для пациента, ведь это, как и корь, досадная случайность, и такая же неприятная болезнь. Если они могут её избежать – что ж, тем лучше. Но проповедники «мускулистости» имеют обыкновение расценивать такие припадки не как болезнь, а как здоровое состояние, и позволяют своим последователям переходить из юношеского возраста в зрелый по-прежнему в коревой сыпи. Сейчас у нашего героя эта самая корь, а стычка, которую я сейчас опишу, привела к результатам, важным для его истории, и поэтому не может быть опущена. В то же время я, как его опекун и как частное лицо, заявляю о полном отсутствии у меня симпатии к стычкам городских и мантий и вообще ко всем классовым стычкам и раздорам всех видов и сортов, независимо от того, разрешаются ли они с помощью оружия, пера, языка, кулака или как-нибудь ещё. Также я должен сказать, что во всех подобных стычках, которые мне приходилось наблюдать и о которых приходилось читать, с того самого времени, как римский плебс отправился на Священную гору**, и вплоть до 1848 года, когда английские чартисты собрались на Кеннингтонском поле***, наибольшая вина падает на вышестоящие классы. Возможно, не они являются зачинщиками в каждом конкретном случае; очень возможно, что собственно борьбу они ведут более честными методами (хотя, как правило, это не так). И тем не менее, общественное настроение, которое делает такие явления возможными, особенно у нас в Англии, где народ в целом с большой готовностью позволяет вышестоящим себя вести, направлять и учить, можно с полным основанием поставить в вину именно им. Всегда, когда дело касается забастовок, которыми, конечно, мне тут же станут колоть глаза, я смело говорю: «Пусть кто угодно возьмёт на себя труд честно изучить вопрос, и он придёт к убеждению, что все объединения рабочих с целью повлиять на рынок труда, будь то в форме подвергающихся сильным и несправедливым нападкам союзов рабочих**** или в какой-нибудь иной, имеют оборонительный характер, и что хозяева могли бы вырвать у них жало, если бы все вместе действовали честно, так, как поступают лишь отдельные из них». Не слишком ли сейчас уже поздно для этого? – вот вопрос, имеющий огромную важность для Англии, но разрешить его сможет только время.

 

* стычки городских с мантиями (town and gown row) – уличные драки студентов (мантий) с жителями университетского города (как правило, принадлежащими к низшим классам) были явлением довольно обычным. За долгую историю Оксфорда во время таких стычек случались и смертоубийства. В 1209 г. после особенно сильного конфликта с городскими часть студентов и преподавателей ушла из Оксфорда – так был основан Кембриджский университет. Слова «город» (town) и «мантия» (gown) по-английски рифмуются, что, вероятно, придавало этим стычкам особую прелесть. Поэзия вообще украшает нашу жизнь.

** Священная гора (Sacer mons) – отдельно возвышающийся холм в 3 милях от Рима, куда в 494 и 449 до н. э. удалялся недовольный своим положением римский плебс (так. наз. сецессии). Плебеи угрожали основать там собственное поселение.

*** английские чартисты собрались на Кеннингтонском поле  – чартизмом называлось движение за политические и социальные реформы в Соединённом Королевстве Великобритании и Северной Ирландии с 1838 по 1850 г. Оно получило название от поданной в 1839 г. парламенту петиции, называвшейся хартией или народной хартией (People’s Charter). Основные требования хартии заключались в шести пунктах: избирательное право для всех мужчин старше 21 года, тайное голосование, отмена имущественного ценза для членов парламента, равные избирательные округа, выплата жалованья членам парламента, годичный срок парламентских полномочий. 10 апреля 1848 г. на Кеннингтонском поле (Kennington Common) в Лондоне прошёл многотысячный митинг чартистов. Позднее часть этого поля была занята под Кеннингтонский парк, а часть застроена зданиями.

**** союзы рабочих (Ttrade Unions, Ttrade Societies) – предшественники профсоюзов.

 

 

Митинг чартистов на Кеннингтонском поле в 1848 г. Фотография Уильяма Килбурна (William Kilburn). Иллюстрация из Википедии http://en.wikipedia.org/wiki/Chartism

 

Уже начало темнеть, когда Драйсдейл и Том нашли, наконец, фургоны зверинца. Снаружи собралась небольшая толпа, а когда они стали подниматься по невысокой лестнице, ведущей на платформу перед балаганом, послышался свист; но они не обратили на это внимания, заплатили за вход и вошли.

Внутри их ожидало захватывающее зрелище. Помещение было довольно ярко освещено, птицы и звери бродили взад-вперёд по клеткам, каждый по-своему выражая свой протест, и пронзительные голоса птиц смешивались с ворчанием хищников и болтовнёй обезьян. Кормление зверей было отложено до вечера ради удобства студентов, которые демонстрировали свою признательность посредством разного рода розыгрышей, жертвами которых становились птицы, звери, смотрители и те из публики, кто опрометчиво зашёл внутрь. В дальнем конце смотритель, исполняющий обязанности гида, тщетно пытался достичь конца своего рутинного описания. Его монотонную речь ежеминутно заглушал хор голосов, каждый из которых выкрикивал какой-нибудь новый факт из естественной истории, касающийся двуногих и четвероногих, которых смотритель пытался описывать. В те дни циркулировало огромное количество подобных шуточек, так что они были наготове даже у самых тупоголовых. Маленькая негодующая кучка горожан с суровой полной женщиной средних лет во главе, с двумя большими мальчиками, сыновьями, следовала за смотрителем, стараясь с помощью ехидных замечаний и уничтожающих взглядов прекратить поток шуток и восстановить законную власть и авторитет как смотрителя, так и естественной истории.

В другом месте длинный ирландец в академической шляпе и мантии, явно до отказа налитый вином, стоял у прутьев решётки клетки с пантерами и с помощью крючковатой палки старательно пытался зацепить хвост любого зверя, который хоть на мгновение прекращал своё беспокойное хождение по клетке. На другой стороне несколько человек сосредоточили свои усилия на том, чтобы обжигать зажжёнными кончиками сигар пальцы несчастных обезьян и, кажется, добились немалых успехов, если судить по сердитому верещанью и визгу их жертв.

Двое новоприбывших на мгновение остановились на платформе внутри балагана; затем Драйсдейл с ликованием потёр руки при виде такого большого количества безобразия на такой маленькой площади и первым сошёл вниз на покрытый толстым слоем опилок пол, воскликнув:

- Вот потеха! Кажется, мы вовремя - веселье в самом разгаре!

Том последовал за своим другом, который направился прямиком к гиду и расположился рядом с ним, как раз когда этот достойный человек, указывая своим шестом, начал говорить:

- Это шакал, родом…

- С Карибского нагорья, с которого и я самый, - закричал кто-то в мантии.

- Это шакал, или львиный поставщик, - снова начал многострадальный смотритель.

- Который всегда бежит впереди льва и поставляет ему его поставки на подставке, если только найдётся, что поставлять, - вставил Драйсдейл.

- Гм! Я на самом деле думаю, что это безобразие – не давать смотрителю рассказывать про животинок, - сказала несчастная матрона, полуобернувшись к обидчикам и стискивая свою сумочку.

- Моя дорогая мадам, - сказал Драйсдейл самым вкрадчивым своим голосом, - уверяю вас, он про животинок ничего не знает. Вот мы – любимые ученики доктора Бакленда*, известные также и великому Панджандруму, и съели больше животинок, чем этот смотритель видел в жизни.

 

* доктор Бакленд (Dr William Buckland, 1784 – 1856 гг.) – знаменитый английский геолог и палеонтолог, впервые описавший ископаемого динозавра, которого назвал мегалозавром. Имел странное хобби – употреблять в пищу мясо животных, которые обычно в пищу не употребляются. Так, например, он пробовал крота, пантеру, мышь и крокодила. В свете этого становится понятным замечание Драйсдейла, что «любимые ученики доктора Бакленда… съели больше животинок, чем этот смотритель видел в жизни».

** великий Панджандрум (Grand Panjandrum) – слово «Панджандрум» было выдумано английским актёром и драматургом Сэмюэлом Футом (Samuel Foote, 1720 – 1777) и стало употребляться как шуточный титул в значении «важная персона», «шишка».

 

- Я не знаю, кто вы, молодой человек, но вести себя вы не умеете, - ответила возмущённая женщина, а смотритель, решив, что рассказывать про шакала – гиблое дело, снова начал, показывая своим шестом:

- Маленький животный в верхней клетке – это хопоссум с Северной Америки…

- …сбившийся с пути истинного отпрыск енота и эвкалипта, - вставил один из его мучителей.

Тут лекцию прервали раздавшиеся неподалёку жуткий рёв и звуки борьбы, смешанные с раскатами смеха и криками «Держись, Пэт*!», «Давай, пантера!», и все побежали на другую сторону, где длинный ирландец, по фамилии Донован, упёршись ногой в прутья решётки, держал за хвост одну из пантер, которую ему, наконец, удалось поймать. В следующее мгновение он уже лежал навзничь в опилках, а его жертва бешено металась по клетке. Смотритель поспешил к разъярённой пантере, а Драйсдейл тут же занял место гида и, перейдя к следующей клетке, начал:

 

* Пэт – прозвище ирландцев, от Св. Патрика – покровителя Ирландии.

 

- Это «лесной человек», или уэнги-тэнги, самый неприручаемый – о Боже, мадам, осторожней! – и он схватил несчастную женщину и оттащил её от решётки.

- О Господи! – закричала она. – Он схватил мой палантин! Билл, Питер, держите!

Билл и Питер оказались не в состоянии справиться с этой ситуацией, но какой-то студент схватил исчезающий палантин и после мгновенной борьбы с огромной обезьяной вручил меньшую его часть законной владелице, в то время как орангутанг Джеко сидел, ухмыляясь, над оставшейся частью и раздирал её на кусочки. Бедная женщина почувствовала, что с неё уже хватит, и поспешила прочь со своими мальчиками, чтобы подать жалобу непосредственно мэру, как она сообщила хулиганам с платформы перед тем, как исчезнуть окончательно. Следом за ней потянулись и те немногие горожане, которые ещё оставались в зверинце. Если судить по сердитому гулу, который донёсся снаружи сразу же после того, как она вышла, существовала вероятность, что причинённые ей обиды будут отомщены гораздо быстрее.

Тем временем бурное веселье продолжалось, и Донован был во главе всех проказ, пока внутри не появился хозяин зверинца и не обратился к ним с протестом. Если они не оставят зверей в покое, сказал он, он будет вынужден вызвать полицию. Он отложил кормление, чтобы угодить им; так дадут они смотрителям спокойно их покормить или нет? Угроза полицией была встречена некоторыми из присутствующих возмущенными криками, хотя большинство, казалось, считало, что дело принимает серьёзный оборот.

Однако предложение насчёт кормления горячо приветствовалось всеми, и минут на десять установилась относительная тишина, пока вносили корзины с кусками мяса, хлебом, несвежей рыбой и картофелем и распределяли их содержимое среди оголодавших обитателей клеток. В этом относительно мирном промежутке смотритель-гид, повинуясь знаку хозяина, снова начал свой рассказ. Но дух озорства витал здесь по-прежнему, и этого оказалось достаточно, чтобы он снова вырвался наружу. Ещё через две минуты все звери, начиная со льва и заканчивая самой маленькой обезьянкой, сражались за свой ужин с кем-нибудь из студентов, а то и с несколькими сразу; слон сорвал мантию со спины Донована и чуть не ухватил его за руку; управляющий, в смятении под стать вавилонскому, послал одного из смотрителей за городской полицией и выключил газовое освещение.

После первого мгновения замешательства и негодования публика на ощупь нашла ступеньки и взобралась на платформу, где состоялся военный совет. Оставаться здесь или сразу же сделать вылазку, прорваться через толпу и добраться до своих колледжей? Любопытно было наблюдать, как в эту короткую минуту проявился индивидуальный характер каждого: трус, осмотрительный человек, решительный и быстрый англичанин – все они были здесь, причём присутствовало по несколько представителей каждого типажа. Донован поднялся по ступенькам в числе последних, и, пока взбирался, спотыкаясь, уловил обрывки этого обсуждения. Он сразу же заорал в поддержку того, что нужно спуститься и дать бой.

- Только, ребята, - добавил он, - подождите, сначала я обращусь к собранию, - и он направился к отверстию в брезенте, через которое можно было попасть на внешнюю платформу. Импровизированные речи и бои без правил – вот два искушения, перед которыми Донован совершенно не мог устоять; с физиономией, сияющей от восторга предвкушения, он выскочил наружу, за ним последовали остальные (которые чувствовали, что ситуация вышла из-под контроля и идёт своим ходом по следам ирландца). Подойдя враскачку к краю внешней платформы, он положил одну руку на перила, а другой грациозно помахал толпе.

Это послужило сигналом к взрыву негодующих криков и свиста. Донован продолжал стоять и требовать тишины, благодушно помахивая ручкой. Драйсдейл, окинув взглядом толпу, обернулся к остальным и сказал:

- Остановить нас некому, здесь не будет и двадцати взрослых мужчин.

Тут один из студентов неожиданно обнаружил барабанные палочки, которые спрятал традиционный барабанщик в вельветовых штанах, и начал яростно бить в большой барабан. На толпу нашёл один из тех необъяснимых капризов, которые свойственны толпам, и воцарилась почти полная тишина. Кажется, это застигло Донована врасплох; свежий воздух начинал оказывать на него своё обычное действие, он уже нетвёрдо держался на ногах, мысли его путались.

- Теперь твоя очередь, Донован, мой мальчик – начинай.

- Ну да, конечно, только что мне говорить? Ну-ка, ну-ка… - сказал Донован, склоняя голову набок.

- О римляне, сограждане, друзья… – подсказал какой-то остряк.

- Вот именно! – закричал Донован. – О римляне, сограждане, друзья, меня своим вниманьем удостойте*.

 

* первая строка знаменитого монолога Марка Антония из пьесы У. Шекспира «Юлий Цезарь», акт III, сцена II. Перевод П. Козлова.

 

- Браво, Пэт, отличное начало, сейчас мы их тоже как удостоим!

- Вот чёрт, сбился! Как оно там? Вы, дьяволы, то есть леди и джентльмены города Оксфорда, как я уже говорил, поэты…

Тут снова поднялся шквал криков и свиста, и Донован, сделав безуспешную попытку продолжать, наклонился вперёд и погрозил толпе кулаком. К счастью для него, поблизости не было камней, но кто-то из толпы, схватив первый попавшийся под руку метательный снаряд, который оказался капустной кочерыжкой, метко запустил ею во взбешённого оратора. Тот отклонил голову в сторону, чтобы увернуться; от этого движения стала падать его шляпа; он выбросил руку вперёд, чтобы поймать её, но вместо этого подбил, и она, вращаясь, полетела прямо вниз, в толпу. Её владелец, ни секунды не колеблясь, обеими руками ухватился за перила и последовал за своей собственностью, перепрыгнув с упором прямо на головы тех, кто стоял ближе всего к платформе, и упал среди них, разбросав их в разные стороны.

- Мантия, вниз, а то его убьют, - закричал один из друзей Донована.

Том один из первых сбежал вниз по лестнице; они кинулись к месту падения, но ирландец уже встал. Он был весь в грязи, но больше в результате этого подвига никак не пострадал; его шляпа, вся покрытая грязью, была с гордостью напялена задом наперёд. Конечно, он жаждал битвы, но не то чтобы очень уж хорошо владел своим телом; поэтому двое его друзей, оба, к счастью, большие и сильные, взяли его под руки с двух сторон.

- Пошли, держитесь все вместе, - пронеслось среди них, - времени терять нельзя. Прорываемся к Корнмаркет!

Крики «Город! Город!» поднялись теперь со всех сторон. Студенты плотной кучкой с Донованом посередине быстро проталкивались через пустырь, на котором расположились фургоны зверинца, и достигли улицы. Здесь они были в относительной безопасности; толпа шла за ними по пятам, но не могла их окружить. И опять-таки сторонний наблюдатель мог бы развлечься, подмечая индивидуальный характер каждого. Трое или четверо спешили изо всех сил и мгновенно исчезли из виду. Бóльшая часть, не выказывая явных признаков страха, двигалась ровным, но быстрым шагом. Позади них Донован яростно сражался с двумя своими поводырями и вызывающе кричал в адрес горожан; а маленький безмолвный арьергард, в числе которого были и Том с Драйсдейлом, медленно и внешне беззаботно шёл позади, в нескольких ярдах от толпы орущих мальчишек, которая возглавляла наступление города. Том чувствовал, что сердце у него бьётся очень быстро, и я не думаю, что при таком большом превосходстве города у него было какое-то особое желание, чтобы началась драка, но он решил, что если уж она начнётся, то он будет участвовать в ней так же, как любой другой. Так они прошли по одной или двум улицам, и ничего серьёзного не произошло, разве что случайный камень просвистел мимо ушей. Ещё один поворот, и они вышли бы в более открытую часть города, в пределах слышимости колледжей, как вдруг Донован вырвался от тех, кто его поддерживал, с криком ринулся на авангард города, и, пользуясь возникшим смятением, отогнал его на несколько ярдов. Единственно возможным выходом было поддержать его; поэтому арьергард с криками «Мантия! Мантия!» кинулся за ним. Эта атака имела такой же эффект, как и атака Блаунта при Флоддене, когда он увидел, что знамя Мармиона* пало, - на мгновение оказалось расчищенным широкое пространство, город оказался потеснённым на тротуары и назад на средней части улицы, спасённого Донована поймали, поставили на ноги и успели протащить несколько шагов по направлению к колледжу. Но атакующих было слишком мало для того, чтобы закрепить первый успех или даже обеспечить себе отступление. «Мрак войны вокруг сомкнулся»**. Город стал окружать их с тротуаров и напирать посреди улицы, прежде чем они успели собраться вместе и подготовиться.

 

* эпизод из поэмы Вальтера Скотта «Мармион: битва на Флодденском поле» (Marmion: a Tale of Flodden Field), песнь VI, XXVIII.

** «Мрак войны вокруг сомкнулс» – в оригинале «Darkly closed the war around» - строка из поэмы Вальтера Скотта «Мармион: битва на Флодденском поле» (Marmion: a Tale of Flodden Field), песнь VI, XXVIII.

 

Что случилось с остальными – кого сбили с ног, кто дрался, кто бежал – этим Том поинтересоваться не успел, потому что внезапно обнаружил себя в центре вопящего круга врагов. Поэтому он стиснул зубы и принялся за дело; пока он озирался в поисках достойного противника, в голове у него промелькнула мысль о славном поединке один на один, вроде тех, о которых он читал в рассказах из жизни колледжей, и о том, что он останется в предании героем этой великой ночи. Однако никакого достойного противника не являлось; поэтому, выбрав одного размером приблизительно с себя, он направился к нему. Но вызванный на бой от боя уклонился и всё продолжал отступать; в то же время сзади и со всех сторон то один, то другой из городских выскакивал, наносил Тому удар и снова исчезал в толпе. Несколько мгновений ему удавалось сохранять спокойствие и самообладание; каждый из нападавших, взятый в отдельности, не стоил того, чтобы применять к нему силу; но и спокойствие, и самообладание быстро испарялись; он был словно бык на арене, в которого пикадоры вонзают свои маленькие копья. Меткий удар в нос, от которого перед глазами у него замерцали мириады искр, решил дело, и он бросился за последним нападавшим, раздавая удары направо и налево, и большим, и маленьким. Толпа сомкнулась вокруг него, по-прежнему избегая атаки в лоб, но зато с флангов и сзади в него вцепились и стали колотить. На каждом шагу ему приходилось резко оборачиваться, чтобы стряхнуть их с себя, и с каждым поворотом давка росла, а крики становились громче и яростней; ему уже было трудно удержаться на ногах, он шатался, ковылял и, наконец, споткнувшись о распростёртого на земле юнца, во весь рост растянулся на тротуаре, прихватив с собой парочку нападавших. Вот теперь ему пришлось бы туго по-настоящему и едва ли удалось бы добраться до колледжа с целыми костями, - потому что, как я с сожалением вынужден отметить, оксфордская городская толпа жестока и безжалостна, и у поверженного нет никаких шансов, - но в первое мгновение он и упавшие вместе с ним враги так перепутались, что городские не могли до него добраться, а в следующее крик «Мантия! Мантия!» перекрыл весь шум; городские были отброшены назад под натиском подошедшего подкрепления мантий, вожак которых схватил Тома за плечи и поставил на ноги, в то время как его недавние противники уползли к обочине.

- Эй, Браун! – сказал его спаситель – капитан Джервис, - это ты? Не пострадал, а?

- Вовсе нет, - сказал Том.

- Хорошо, тогда пошли; держись рядом со мной.

В три шага они присоединились к остальным мантиям, число которых достигло теперь где-то двадцати. Толпа была рядом, она собиралась для очередной атаки. Том почувствовал, что внутри у него начинает ворочаться свирепый, неистовый дьявол; ничего подобного он никогда раньше не испытывал. На сей раз он страстно желал следующего столкновения, которому, к счастью для него, не суждено было произойти.

- Ваши имена и колледжи, джентльмены, - произнёс в этот критический момент какой-то голос прямо позади них. Городские разразились насмешливыми воплями, и, обернувшись, мантии обнаружили прямо у себя перед носом бархатные рукава одного из прокторов*; его спутники, в просторечии называемые «бульдогами», уже готовились переписать их. Их поймали на горячем, поэтому они без лишнего шума сообщили требуемые сведения.

 

* прокторы – высшие должностные лица университета, которые отвечали за порядок и дисциплину. Ежегодно колледжи выбирали двух прокторов – старшего (Senior Proctor) и младшего (Junior Proctor). Прокторам помогала университетская полиция, которая имела право производить аресты на территории университета и в пределах 6 км от любого университетского здания. На студенческом сленге университетские полицейские назывались «бульдогами». В 2003 г. была проведена реформа, в результате которой объём власти прокторов значительно урезали, а «бульдоги» потеряли статус полицейских, хотя по-прежнему помогают прокторам в исполнении их нелёгких обязанностей.

 

 

Оксфордский проктор (слева). Эта гравюра 1674 г. приписывается Дэвиду Логгану (David Loggan).

Иллюстрация из Википедии http://en.wikipedia.org/wiki/Proctor

 

- Вы немедленно отправитесь в свои колледжи, - сказал проктор,  - и больше не выйдете за ворота. Вы проводите этих джентльменов до Хай-Стрит, - добавил он, обращаясь к одному из своих надзирателей; а затем уверенно направился к толпе, которая быстро исчезала в противоположном конце улицы.

Студенты повернулись и неторопливо пошли по направлению к Хай-Стрит. Надзиратель с почтительным видом, но не теряя бдительности, следовал за ними на близком расстоянии, ничем, однако, не обнаруживая того, что он за ними следит. Когда они дошли до Хай-Стрит, он дотронулся до своей шляпы и учтиво сказал: «Надеюсь, теперь вы пойдёте домой, джентльмены, старший проктор у нас очень строгий».

- Хорошо, надзиратель; доброй ночи, - сказали настроенные доброжелательно.

- Чёрт бы побрал его наглость, - проворчали один-два из оставшихся, и надзиратель поспешил за своим начальником. Несколько мгновений студенты смотрели друг на друга. Они были из разных колледжей и не знакомы между собой. На Хай-Стрит всё было тихо;  поэтому, не обменявшись ни словом, как это в обычае у британской молодёжи, они разбились на кучки по два-три человека и расстались. Джервис, Том и Драйсдейл, которые, как оказалось, совсем не пострадали, не спеша пошли в сторону колледжа Св. Амвросия.

- Слушайте, куда вы идёте? – спросил Драйсдейл.

- Предлагаю в колледж не идти, - сказал Том.

- Конечно, веселье ведь ещё, наверное, не кончилось.

- Веселье это очень сомнительное, как вы сами убедитесь, - сказал Джервис, - но, раз вы остаётесь, то, пожалуй, придётся остаться и мне. Одних вас, ребята, я туда отпустить не могу.

- Тогда пошли туда.

И они свернули в один из дворов, выходящих на Хай-стрит, и задворками опять добрались туда, где шла заварушка.

- Смотрите, не прозевайте прокторов, - сказал Джервис, - бузите сколько угодно, но больше нам попадаться нельзя.

- Только давайте держаться вместе, если придётся рвать когти.

Минут пять они с достоинством прогуливались в одиночестве, изо всех сил приглядываясь и прислушиваясь.

- Я вам вот что скажу, - начал, наконец, Драйсдейл. – Это несправедливо – враги в нашем же собственном лагере. С одной стороны городские с камнями, с другой – прокторы со своим «имя и колледж». Шансы не в нашу пользу.

- Ничьей пользы тут нет, уж можете мне поверить, - сказал Джервис. – Эй, Браун, а у тебя кровь идёт из носа.

- Правда? – сказал Том, вытирая рукой рот. – Наверно, это тот чёртов паренёк, который подбежал ко мне сбоку, пока я отбивался от других. Я почувствовал сильный удар, а этот маленький негодяй удрал в толпу, прежде чем я успел к нему повернуться.

- И тут же вернулся снова, - смеясь, сказал Драйсдейл.

- В этих подлых уличных драчках это дело обычное. Вот они опять, - сказал Джервис, – осторожней!

Они повернулись и оказались лицом к толпе городских, которая с криком мчалась по улице, преследуя маленького, безобидного, тихого студента в мантии, который попался им по пути к себе в колледж после чая у своего наставника и, как благоразумный человек, изо всех сил давал от них дёру. Но маленький студент был отважным, хотя и осторожным, и как только оказался среди своих, повернулся к врагам лицом, пыхтя и задыхаясь.

- Теперь держитесь вместе, не давайте им нас окружить, - сказал Джервис.

Они неторопливо шли по улице, которая, к счастью, была узкой, так что трое из них могли перекрыть её полностью, останавливались каждые несколько ярдов и грозили толпе, когда она начинала чересчур напирать.

- Долой их! Город, город! Эти двое были в зверинце!

- Вон тот, в бархатной шляпе! Город, город! – орали задние, но этот сброд, как и раньше, состоял из мальчишек, и передние ряды тщательно избегали непосредственного столкновения.

Теперь маленький студент отдышался; не в силах забыть своё недавнее бесславное бегство, он всё время держался на шаг или два ближе к толпе, чем трое остальных, ерошился, как бентамский петушок, и, то и дело переводя дыхание, выкрикивал оскорбления в адрес толпы.

 

* бентамский петушок – бойцовая порода петухов, которая отличается особой драчливостью.

 

- Ах вы бродяги! Ах вы трусы! А ну идите сюда, кому говорю! Мантия, мантия!

Наконец, осмелев от нерешительных остановок толпы и горя желанием мести, он сильно врезал одному из ближайших врагов. Неожиданность этой атаки застала врасплох обе стороны, затем двое или трое городских бросились на помощь.

- Нет, нет! Назад – по одному за раз! – закричал капитан, бросаясь между дерущимися и толпой. – А ну, мелкий, дай ему сдачи! Ребята, не пускайте остальных; осторожней!

Том и Драйсдейл повернулись лицом к толпе, пока маленький студент и его противник – который теперь уже защищался достаточно энергично – сцепились в тылу у мантий. Там было слишком тесно, чтобы они могли нанести друг другу серьёзные повреждения, но со всеми их захватами и ударами через полминуты городской тихонько сидел на тротуаре, прислонившись спиной к стене, а его враг нависал над ним в боевой стойке и вызывал продолжить поединок.

- Вставай, трус несчастный, вставай, говорю! Он не встаёт, - пожаловался маленький студент, живо оборачиваясь к капитану. – Можно, я дам ему пинка?

- Нет, оставь в покое эту дворняжку, - ответил Джервис. – Ну, ещё кто-нибудь хочет драться? Выходите по одному за раз, как мужчины. Я буду драться с любым из толпы.

Ответил бы кто-нибудь на этот вызов или нет, осталось невыясненным, потому что в толпе начали оглядываться назад, и поднялся крик:

- Здесь прокторы! Теперь они побегут.

- А ведь и правда надо бежать, Браун, - сказал капитан. – Из какого ты колледжа? – спросил он маленького героя.

- Пемброк.

- Давай беги, тебе тут недалеко.

- Хорошо, надо значит надо. Доброй ночи, - и маленький студент исчез с той же быстротой, с которой появился. Случились ли с ним по пути ещё какие-нибудь несчастья, и совершил ли он в ту ночь ещё какие-нибудь подвиги – об этом история умалчивает.

- К чёрту всё, давайте не бежать, - сказал Драйсдейл.

- А это точно прокторы? – спросил Том. – Я их не вижу.

- Видите того, у которого морда в крови? Валите его! – закричал голос в толпе.

- Ну, спасибо, - свирепо сказал Том. – Давайте-ка зададим им разок.

- Смотрите! Вон шляпа проктора как раз между ними; пошли, ребята. Ну, если хотите - оставайтесь, и пусть вас исключат*, а я пас, - и Джервис побежал, а мгновение спустя Том и Драйсдейл последовали этому хорошему примеру. Раз уж им пришлось бежать, они показали всё, на что были способны, и через две минуты намного обогнали своих преследователей. Они свернули за угол.

 

* исключат – в оригинале употреблено выражение to be rusticated. Это наказание заключалось во временном  исключении сроком на один год, после чего можно было продолжить учёбу.

 

- Эй, Браун! Вон пивная, давай туда, и всё будет отлично.

В следующее мгновение они уже были в тёмном коридоре тихого маленького трактира, и, посмеиваясь, слушали, как часть толпы пробежала мимо двери в погоне за ними, а сами неожиданно очутились в маленьком чистеньком баре, к великому изумлению тех, кто там находился. Это были полная пожилая женщина в очках, которая что-то шила, сидя в кресле у камина; десятник из крупной лодочной мастерской, который сидел напротив неё за высоким стаканом эля и курил трубку; и проворная девушка-барменша с ясными глазками, которая, когда они вошли, разговаривала с остальными, облокотясь на стол.

 

 

Предыдущая

Следующая

 

Сайт создан в системе uCoz