© Юлия Глек, перевод и примечания, 2010.

Томас Хьюз

Thomas Hughes

ТОМ БРАУН В ОКСФОРДЕ

TOM BROWN AT OXFORD

Продолжение романа "Школьные годы Тома Брауна"

Перевод и примечания Юлии Глек

оригинал на Project Gutenberg http://www.gutenberg.org/etext/26851

Глава 27

Нотация, прочитанная львице

Главная

Тот воскресный вечер может служить прекрасным примером того, чем стал для нашего героя этот знаменательный День Поминовения. Постоянное общение с леди – с такими леди, как мисс Винтер и Мэри, молодыми, красивыми, умеющими вести беседу и достойными во всех отношениях – доставило ему огромное удовольствие и было особенно пленительным из-за того, что их присутствие произвело внезапную перемену в обычном оксфордском укладе жизни. Они были бы очаровательны где угодно, но в его студенческой берлоге, которую с тех самых пор, как он там поселился, не освещало никакое женское присутствие, кроме его вечно растрёпанной старой служанки, они казались просто неотразимыми. Теперь его комната была полна ассоциаций. Когда он входил в неё вечером, он мог сентиментально глядеть на своё кресло (которое окрестил «Капитаном» в честь капитана Харди), на котором сидела Кэти, когда готовила завтрак; или на латунный крючок у двери, куда Мэри повесила свою шляпку и шаль, убрав сначала оттуда его мантию. Он даже почти полюбил свои чашки и блюдца из нескольких разрозненных сервизов с разными рисунками, по крайней мере, две из них – одну коричневую и одну голубую, которыми пользовались молодые леди. Теперь в них заключался человеческий интерес, и это была уже не просто посуда. Сначала он подумывал о том, чтобы купить две очень красивые фарфоровые чашки, самые дорогие, какие только найдутся в Оксфорде, чтобы они были первыми, кто будет из них пить, но отказался от этой затеи. Он чувствовал, что красивые новые чашки – это не то. Они приходили к нему и пользовались его собственным хламом – вот в чём заключалось очарование. Если бы он собирался дарить им чашки, ни один материал не был бы достаточно красив; но то, чем будет пользоваться после них он сам, пусть будет чем проще, тем лучше. Материал – ничто, главное – ассоциации. Просто удивительна та здоровая сентиментальность, до которой может дойти мягкосердечный от природы студент к концу летнего триместра. Но сентиментальность эта не такая уж гипертрофированная. Удовольствия, доставляемые неожиданной близостью с прекраснейшей и лучшей частью творения, настолько же выше обычных удовольствий студенческой жизни, насколько британский гражданин 1860 года выше примитивного человека доисторических времён, от которого он произошёл, постепенно достигнув своей сегодняшней степени просвещённости и развития. Но в любом положении есть как свои удовольствия, так и свои неудобства; и хотя всякий порядочный человек без колебаний заплатит эту цену, бесполезно притворяться, что платить её приятно.

Так вот, во время празднования Дня Поминовения, как всегда и везде, где собирается много народу, если леди, ваши гостьи, недостаточно красивы или любезны для того, чтобы ваши друзья и знакомые загорелись желанием с ними познакомиться и обеспечить их разнообразными развлечениями, и всеми способами стараться завоевать их расположение и вытеснить из него вас, на вашу долю, по крайней мере, достанется удовлетворение от того, что они вам безраздельно принадлежат, хотя из-за них с вами не будут носиться и угождать вам, и вы будете лишены удовольствия почувствовать себя вознесённым над толпой своих ближних. С другой стороны, если они красивы и любезны, вы с тем же успехом можете попытаться удержать в своей собственности воздух и солнечный свет. Против вас восстанет сама человеческая природа; кроме того, они и сами этого не потерпят. Да и, собственно говоря, почему они должны это терпеть? Чтобы быть привлекательными для самых разных людей, женщинам необходима большая способность к сопереживанию. Многие из них обладают ею от природы, а многие другие упорно трудятся для того, чтобы научиться хорошо её имитировать. В первом случае быть кем-то монополизированными в течение сколько-нибудь длительного времени будет противно самой их природе; во втором, если они позволят себя монополизировать, то весь их труд пропадёт даром. Один раз в жизни они, конечно, будут или должны быть монополизированы, и эта монополия продлится, или должна продлиться, вечно; но она не разрушает эту способность, которая является источником их наибольшего очарования, но лишь углубляет и расширяет её, и сопереживание, которое до этого было порывистым и, возможно, неуправляемым, течёт, как спокойный полноводный поток, на радость и благо всем, кто окажется в пределах досягаемости его бодрящих и живительных вод.

Предисловие переводчика

Том Браун в Оксфорде

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Лодочный клуб колледжа Св. Амвросия, его руководство и бюджет

Глава 5

Служитель Харди

Глава 6

Как Драйсдейл и Блейк отправились на рыбалку

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Мускулистое христианство

Глава 12

Взгляды капитана

Глава 13

Первое столкновение

Глава 14

Замена в команде и что из этого вышло

Глава 15

Буря собирается и разражается

Глава 16

Буря бушует

Глава 17

На новом месте

Глава 18

Деревня Инглборн

Глава 19

Предвестие лучшей погоды

Глава 20

Примирение

Глава 21

Колледж Св. Амвросия принимает у себя капитана Харди

Глава 22

Отъезды ожидавшиеся и неожиданные

Глава 23

Инглборнский констебль

Глава 24

Экзамены "скулз"

Глава 25

День Поминовения

Глава 26

Прогулка на лугу Крайст Чёрч

Глава 27

Нотация, прочитанная львице

Глава 28

Окончание первого курса

Глава 29

Переписка на каникулах

Глава 30

Праздник в Бартон-Мэнор

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Mηδέν ΰγαν

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Ночной караул и что из этого вышло

Глава 40

Погоня

Глава 41

Суждения и затруднения лейтенанта

Глава 42

Третий курс

Глава 43

Послеобеденные посетители

Глава 44

И снова письма

Глава 45

Магистерский триместр

Глава 46

Глава 47

Глава 48

Глава 49

Глава 50

Оксфорд, план города, 1850 г.

Но мужчина в любом возрасте есть животное эгоистичное и безрассудное в своём эгоизме. Каждому из нас требуется не одно болезненное падение в жизненной борьбе, чтобы убедиться в том, что не всегда всё получается так, как мы того хотим. В глубине души мы убеждены, что мужчина – полноправный повелитель мироздания; отталкиваясь от этого основополагающего принципа, каждый ребёнок мужского пола в свой черёд игнорирует уточняющую истину, что земля была дана человеку вообще, включая сюда и женщин, а не отдельно взятому Томасу Брауну; и мы начинаем, каждый по-своему, утверждать свою королевскую власть и провозглашаем себя королями, сидя на троне размером с муравьиную кочку. А потом начинается борьба и падения в этой борьбе, и одни из нас выучивают свой урок, а другие – нет. Но в чём же он состоит? В том, что видение королевства, посетившее нас в счастливые часы нашей жизни, всего лишь сон? В том, что, короче говоря, никакого королевства не существует, а если оно и есть, то не мы его наследники?

Нет; если это всё, что мы усвоили из нашего урока, нам придётся повторять его, спотыкаясь, снова и снова каждый день своей жизни, пока, запнувшись в последний раз, мы не совершим последний отчаянный прыжок за пределы этого непостижимого мира, которым когда-то пытались править, воскликнув на прощание «vanitas vanitatum*». Но дух человеческий никогда не будет знать покоя без своего королевства, не для того он был предназначен; и Тот, кто мудрее самого Соломона, день за днём говорит нам, что королевство наше здесь, вокруг нас, и что мы можем подняться туда, когда захотим, и войти в сияющие врата, которые он держит для нас открытыми, потому что оно принадлежит ему, и все мы наследуем его вместе с ним.

* vanitas vanitatum (лат.) – суета сует.

Но в целом, невзирая на все недостатки, эти дни Поминовения были самыми приятными днями из всех, которые Том провёл в Оксфорде. Он с утра до вечера был с дядей и кузинами, изобретал для них всякие приятные развлечения и экскурсии, представлял им самых приятных своих знакомых и вовсю пользовался запасами колледжа, которые в эти дни были доступны для студентов так же, как и для вышестоящих лиц, для их удовольствия и удобства. И награда не заставила себя ждать. Для обеих леди в жизни и обычаях этого места было нечто совершенно новое и к тому очень пикантное. Они находили очень занимательным принимать гостей в комнатах Тома, играть роль хозяек во время его завтраков и ланчей, переставлять мебель и вообще стараться украсить его комнаты настолько, насколько позволяли обстоятельства. А потом, для каждого часа находилось какое-нибудь приятное занятие, праздники и увеселения следовали друг за другом, и ни один не был похож на другой. Конечно, обе леди сразу же стали восторженными поклонницами колледжа Св. Амвросия и, несмотря на все помехи, сумели выкроить время, чтобы сделать банты и розетки сине-белого цвета, в которых должны были появиться на процессии лодок – самом великом событии понедельника. К счастью, в своё время мистер Винтер был хорошим гребцом и грёб в одной из первых четвёрок, с которых начались университетские гонки лет этак тридцать пять назад; и Том, который твёрдо решил манипулировать своим дядюшкой, довёл его своими разговорами чуть ли не до состояния энтузиазма, так что он почти забыл о своих болезнях и не возражал против обеда в пять часов, с тем чтобы отправиться на реку почти сразу же после него. Джервис, который на реке был всесилен, раздобыл для него по наущению Тома кресло в самой лучшей части университетской баржи. Что же касается наших леди, то после прогулки по берегу вместе с Томом и остальной командой, во время которой им объяснили, какому колледжу какие цвета принадлежат и каково значение всей церемонии, они заняли места в переднем ряду на самой верхушке баржи, под тентом и флагами, и смотрели вниз вместе с сотнями других прекрасных посетительниц, которые любовались этим зрелищем, полностью оправдавшим всё то, что рассказывал о нём Том с чужих слов.

Баржи, стоявшие выше и ниже по течению, чем занимавшая почётное место университетская баржа, также были сплошь усыпаны дамами, а луг Крайст Чёрч кишмя кишел нарядными платьями и академическими шляпами и мантиями. На противоположном берегу вдоль кромки воды выстроилась по-праздничному разодетая толпа, а плоскодонки, нагруженные людьми, беспрерывно сновали с одного берега на другой, пока группы зрителей на растянулись вдоль бечёвника почти непрерывной линией до самого места старта. Потом гоночные лодки, выкрашенные и вычищенные для такого случая, каждая с флагом своего колледжа на корме, одна за другой отчалили и пошли вниз по течению к своим местам, оркестры заиграли, а солнце засияло изо всех сил. И вот, после короткого ожидания, берег вдали пришёл в движение, все зрители повернулись в одну сторону и пошли вверх по реке, и тут из «Кишки» вылетела передняя лодка с сине-белым флагом и понеслась вверх по плёсу, а за ней другая, и ещё, и ещё, пока они не потеряли счёт, и головная лодка оказалась совсем близко от них ещё до того, как вдали показалась самая последняя. Все оркестры заиграли вместе, и толпа на обоих берегах реки кричала «ура», когда лодка колледжа Св. Амвросия, сделав рывок от Чаруэлла, заняла почётное место у финишного столба напротив университетской баржи, почти под тем самым местом, где они сидели.

День Поминовения в Оксфорде: лодочная процессия. Из иллюстрированной еженедельной газеты Illustrated London News, 1863. Иллюстрация с сайта WHERE THAMES SMOOTH WATERS GLIDE http://thames.me.uk/s01630.htm

- Ах, Кэти, милая, смотри, вот они! Вот Том, и мистер Харди, и мистер Джервис, - и Мэри махала своим платком и хлопала в ладоши в порыве восторга, в котором её кузина ни на йоту ей не уступала. Это не осталось незамеченным галантной командой колледжа Св. Амвросия, которая в полной мере оценила комплимент.

Затем все лодки одна за другой стали проплывать мимо них; и, когда каждая оказывалась напротив лодки колледжа Св. Амвросия, её команда поднимала вёсла вверх и кричала «ура», а команда Св. Амвросия тоже поднимала вёсла вверх и кричала «ура» в ответ; церемония прошла с большим успехом, несмотря на несчастный случай, который произошёл с одной из команд второго состава. Эти команды, состоящие из отбросов гребного сообщества – просто неумелых или очень молодых гребцов – часто сталкиваются с трудностями при поднятии вёсел, что является небезопасной операцией для неопытной команды. Лодка, о которой идёт речь, любезно несла свою команду вплоть до салюта и даже позволила им поднять вёсла вверх, но затем начала с важностью крениться на бок, и все они оказались в воде.

Трепет пробежал по верхушкам барж, и несколько вскриков были отчётливо слышны даже сквозь мелодию «Энни Лори»*, которая в это мгновение наполняла воздух; но оркестры продолжали играть, команда поплыла к берегу, двое лодочников забрали лодку и вёсла, и никто, кажется, не придал этому особого значения.

* «Энни Лори» (Annie Laurie) – старинная шотландская песня.

Салют. Из газеты Illustrated London News, 1892.

Иллюстрация с сайта WHERE THAMES SMOOTH WATERS GLIDE http://thames.me.uk/s01630.htm

Кэти перевела дух.

- Все выплыли, дорогая? – сказала она. – Ты их видишь? Я насчитала только восемь.

- Ох, я так испугалась, что боялась смотреть. Ну-ка… да, их девять, вон ещё один, маленький такой, в сторонке счищает водоросли с брюк.

Так что спокойствие вернулось к ним, и вскоре они сошли с баржи и отправились в холл колледжа Св. Амвросия в сопровождении команды, которая устраивала там приём в честь этого события. Приём этот заслужил одобрение мистера Винтера, которого уговорили его посетить, и длился до тех самых пор, пока не пришла пора одеваться на бал, для которого, к счастью, удалось найти подходящее сопровождающее лицо. Вот так они и проводили дни и ночи Дня Поминовения.

Бал по случаю Дня Поминовения в Оксфорде, данный в честь принца и принцессы Уэльских. Из газеты Illustrated London News, 1863 г. Иллюстрация с сайта OxfordPrints.Com http://oxfordprints.com/Inexpensive%20Prints.htm

Но в рамках этой книги мы не можем вести хронику всего, чем они занимались, и рассказать о том, как, невзирая на балы по ночам, они вставали на утреннюю службу в часовне и посещали выставки цветов в Вустер-колледже и музыкальные вечера в Нью-колледже, и как сумели найти время, чтобы поехать вниз по реке на пикник в Ньюнхеме, и это помимо того, что увидели всё, что стоило видеть в каждом из колледжей. Как им это удалось, неизвестно, но они как-то справились, и, казалось, стали чувствовать себя от всего этого только лучше. Они в числе первых стояли у ворот Шелдонианского театра с билетами в руках и были свидетельницами всего, что происходило внутри, немало удивляясь этой странной смеси торжественности и свободы в обращении, тому, как толпятся студенты на галерее и как легко и свободно они вмешиваются в ход этой церемонии, следят за каждым движением сидящих в амфитеатре и партере и громко выражают своё одобрение или неодобрение главам этой учёной республики или наиболее выдающимся из гостей, и с одинаковой энергией кричат «ура» в честь присутствующих дам, в честь министров Её Величества и в честь завоевавших награды стихов.

Оксфорд, День Поминовения. Шелдонианский театр со студенческой галереи. Из иллюстрированной газеты The Graphic, 1870.

Иллюстрация с сайта OxfordPrints.Com http://oxfordprints.com/Inexpensive%20Prints.htm

А вот как увидел ту же сцену художник газеты Illustrated London News.

День Поминовения, Оксфорд. Студенческая галерея Шелдонианского театра, 1870 г.

Иллюстрация с сайта OxfordPrints.Com http://oxfordprints.com/Inexpensive%20Prints.htm

Сцена эта действительно странная, и, должно быть, она ставила в тупик многих помимо молодых леди. Легко вообразить себе, к примеру, изумление учёного иностранца, когда он видит, как глава университета, которого сам он с молодых лет привык почитать на расстоянии, встаёт в своём парадном облачении на этой торжественной ассамблее, чтобы осуществить одну из высочайших функций университета, и слышит, как он произносит звучные латинские периоды своей речи, которые вдруг прерываются криком «троекратное ура в честь всех леди в розовых шляпках!» Или, когда представляют для получения почётной степени кого-нибудь, чьё имя, возможно, известно всему цивилизованному миру, и вице-канцлер, оборачиваясь к своим коллегам, вопрошает: «Placetne vobis, domini doctores? placetne vobis, magistri?*», - то голоса докторов и магистров тонут в противоречивых выкриках молодого демоса на галёрке: «Да кто он такой?» «Non placet!» «Placet!»** «Зачем у него зонтик?» Это - чисто английское, вот и всё, что можно и нужно об этом сказать; но среди нас не найдётся и один на сотню, который захотел бы это изменить, даже если бы такое было возможно, за исключением разве что переходов на личности, которые в последние годы заходят слишком далеко.

* Placetne vobis, domini doctores? placetne vobis, magistri? (лат.) – «Угодно ли вам, господа доктора? Угодно ли вам, господа магистры?» Это формула, с помощью которой вице-канцлер испрашивает согласия конвокации на присвоение учёной степени.

** Non placet! Placet! (лат.) – Неугодно! Угодно!

День Поминовения, Оксфорд. Маркиз Солсбери (the Marquis of Salisbury) председательствует в Шелдонианском театре в качестве канцлера университета. Из газеты Illustrated London News, 1870.

Иллюстрация с сайта OxfordPrints.Com http://oxfordprints.com/Inexpensive%20Prints.htm

«Громче, сэр!» (Speak Up, Sir!) Ещё одна сценка в Шелдонианском театре на День Поминовения. Из газеты The Graphic, 1875.

Иллюстрация с сайта OxfordPrints.Com http://oxfordprints.com/Inexpensive%20Prints.htm

После церемонии в театре был дан роскошный ланч в Олл-Соулз-колледже, а затем - праздник в садах Сент-Джонс-колледжа. И вот как раз на вышеупомянутом ланче чувства Тома подверглись суровому испытанию. Дело в том, что те маленькие неприятности, на которые мы уже намекали и которые сопутствуют молодым людям, находящимся в приятном затруднении подобного рода, достигли на нём своего пика.

Олл-Соулз-колледж (All Souls College). Интересен тем, что в нём нет студентов. Вообще. Члены колледжа занимаются научно-исследовательской работой. Иллюстрация из Википедии http://en.wikipedia.org/wiki/All_Souls_College,_Oxford

Он оказался несколько оттеснённым от своих кузин. Будучи не особенно важным гостем в глазах членов Олл-Соулз, он должен быть занять подобающее себе место, и место это было гораздо ниже того, которое занимали его дядя и кузины. Короче говоря, он почувствовал, что это они водят его с собой, а не он – их, и эта перемена сама по себе была неприятна; а поведение Мэри раздуло его тлеющее недовольство в настоящий пожар. Вот она, полюбуйтесь, сидит между членом Олл-Соулз, известным коллекционером живописи и знатоком изящных искусств, и офицером из Индии, которому совсем недавно присвоили почётную докторскую степень в театре. Вот она сидит, настолько поглощённая разговором с ними, что даже не услышала реплику, которую он соизволил к ней обратить.

И он начал раздумывать о том, что с ним поступают несправедливо, и обижаться на то, что она черпает наслаждение и восторг из самых разных источников. Пока он был посредником, через которого она соприкасалась с окружающими, его вполне устраивало, что они её интересуют и развлекают, но теперь было совсем другое дело.

Он ревниво наблюдал за ней, ворошил воспоминания о прошлых разговорах и пришёл к выводу, что обязан сделать ей внушение. Вдобавок он теперь вспомнил, что в последнее время она ни разу не говорила с ним в течение сколько-нибудь длительного времени без подшучивания. Конечно, подшучивала она очень приятно и мило, и он отвечал ей тем же; но почему бы ей, скажите на милость, не позволить ему быть серьёзным и сентиментальным, когда ему хочется? С другими она не говорила в подобной манере. Так что он и впрямь почувствовал, что обязан поговорить с ней на эту тему – конечно же, не ради себя, а исключительно ради неё самой.

Таким образом, когда приём закончился, и они направились на праздник в садах Сент-Джонс-колледжа, он решил привести в исполнение своё намерение. Сначала, пока они гуляли по прекрасной лужайке большого сада у всех на виду, слушали музыку и любовались чудесными цветами, он не мог найти повода заговорить с ней об этом. Но вскоре случай представился. Сама того не замечая, она отстала от остальных, чтобы получше рассмотреть какое-то особенно красивое растение, и в то же мгновение он оказался рядом и предложил показать ей другой, меньший сад, который расположен ниже, на что она невинно согласилась; и вскоре они оказались вне толпы, в сравнительном уединении.

Она заметила, что он как-то серьёзен и молчалив, но не придала этому значения и продолжала непринуждённо болтать, как обычно, упомянув и о том, в какой приятной компании она сидела во время ланча.

Это дало Тому возможность начать свою лекцию.

- Кажется, новые люди очень легко завоёвывают ваш интерес! – начал он.

- Правда? – спросила она. – А вам не кажется, что это очень естественно?

- Как было бы хорошо, если бы люди всегда говорили то, что они на самом деле думают, не правда ли?

- Да, и многие так и делают, - ответила она, глядя на него с некоторым удивлением. Ей не очень нравилось направление, которое принимал разговор.

- Вы думаете, и леди тоже? Знаете, у нас тут мало возможностей для таких наблюдений.

- Да, я думаю, что леди не реже, чем мужчины. Даже чаще, насколько я могу судить по своему скромному опыту.

– Так вы действительно утверждаете, что вам приходилось встречать людей, мужчин и женщин, которые могли беседовать с вами или с кем-то ещё в течение четверти часа совершенно честно, не кривя душой ради лести или произведения эффекта, например?

- О, Боже мой, да, часто!

- И кого же, например?

- Нашу кузину Кэти. Почему вы так подозрительно и мизантропически настроены? Или вот, например, ваш друг мистер Харди; что вы на это скажете?

- Это исключения, а я говорю о правиле.

- Вы так на меня смотрите, как будто я должна возражать. Но я не буду. Если вам взбрело в голову так плохо думать о своих ближних, это ваше личное дело.

- Я думаю о них не хуже, чем о самом себе. Я знаю, что сам на это не способен.

- Что ж, мне очень жаль.

- Но я не считаю, что я хуже, чем мои ближние.

- Я и не думаю, что вы хуже. А кто ваши ближние?

- Можно мне включить вас в их число?

- Пожалуйста, если хотите.

- Но я не имею в виду, что вы такая же, как остальные. Знаете, даже у человека, который попал в руки разбойников, и то оказался один хороший ближний*.

* Евангелие от Луки, 10 : 30-37.

- Знаете что, кузен Том, - сказал она, поднимая на него сверкающие глаза, - я не могу ответить вам таким же комплиментом. Вы хотели дать мне почувствовать, что я такая же, как остальные – по крайней мере, такая, как вы сказали. Вы сами это знаете. А теперь вы пытаетесь выкрутиться и поэтому говорите, что не это имели в виду.

- Что ж, кузина Мэри, может, и хотел. Во всяком случае, мои старания не увенчались успехом. Пора бы уж мне знать, что вы меня мигом раскусите.

- Пожалуй, пора бы. Я не заставляла вас создавать этот ваш Дворец Правды. Но если уж нам придётся в нём жить, то вы не будете единственным, кто говорит обидные вещи и при этом ничего такого не слышит в ответ.

- Надеюсь, что нет, если они обидные. Но почему они обязательно должны быть обидными? Не вижу, почему бы нам с вами, к примеру, не говорить друг другу то, что мы на самом деле думаем, без всяких обид.

- Не думаю, что вы только что положили этому удачное начало.

- Но я уверен, что все мы стали бы только больше друг другу нравиться, если бы говорили правду.

- Да, но я не собираюсь признавать, что не говорила правду до этого.

- Вы не желаете понять меня. Разве я сказал, что вы говорите неправду?

- Да, вы только что сказали, что я говорю не то, что думаю на самом деле. Ну, может быть, вы сказали не именно так, но вы это имели в виду.

- Вы очень сердиты, кузина Мэри. Давайте подождём, пока…

- Нет, нет. Вы первый начали, и теперь я не дам вам пойти на попятный.

- В таком случае, ладно. Я действительно имел в виду что-то в этом роде. Лучше уж сказать вам это, чем держать при себе.

- Да, а теперь скажите мне, ради чего вы всё это затеяли, - сказала Мэри, глядя в землю и закусив губу. Том готов был откусить себе язык, но теперь уже деваться было некуда.

- Вы всем, кто оказывается рядом с вами, даёте понять, что вас глубоко интересуют и они сами, и то, чем они занимаются. Бедняга Грей думает, что вы так же, как он, без ума от церковных обрядов и правил богослужения. А команда по гребле утверждает, что вы скорее отправитесь смотреть гонки, чем на самый лучший в мире бал. И вы слушали замшелые истории декана про то, как он сдавал «скулз», в Бодлеанской библиотеке, и пришли в восторг от картин и искусства, когда говорили с этим типом из Олл-Соулз. Даже наш старый дворецкий и повар…

Здесь Мэри, несмотря на всё своё раздражение и отчаянные усилия подавить смех, расхохоталась, отчего Том остановился.

- Только не говорите мне, что я на самом деле не люблю желе, - сказала она.

- Вы должны признать, что я не сказал вам ничего такого уж неприятного.

- Но вы сказали!

- По крайней мере, я вас рассмешил.

- Только невольно. Итак, продолжайте.

- Мне больше нечего сказать. Вы или поняли меня, или никогда не поймёте.

- Если вам больше нечего сказать, не стоило заходить так далеко, - сказала Мэри. – Вы же не хотите, чтобы я грубила всем, с кем встречаюсь, а если повар решил, что я обжора, то что же я могу тут поделать?

- Но вы могли бы, например, не создавать у Грея впечатления, что вам хочется пойти и посмотреть его вечернюю школу.

- Но мне действительно этого хочется.

- И, надо полагать, вам хочется изучать рукописи в Бодлеанской библиотеке вместе с деканом. Я слышал, вы говорили с ним об этом так, как будто бы это ваше заветное желание, и почти пообещали ему пойти туда с ним сегодня после обеда, хотя до смерти от него устали, и притом ваше время так расписано, что вы не знаете, куда повернуться.

Мэри снова закусила губу. Наполовину ей хотелось заплакать, наполовину – надрать ему уши. Но она не сделала ни того, ни другого, а пару мгновений спустя подняла на него глаза и сказала:

- У вас есть ещё какие-нибудь недобрые слова в запасе?

- Недобрые, Мэри?

- Да, они недобрые. Как я теперь смогу получать от чего-нибудь удовольствие, когда я знаю, что вы наблюдаете за мной и выдумываете всякие гадости обо всём, что я говорю и делаю? Впрочем, это не имеет большого значения, завтра мы всё равно уезжаем.

- Признайте хотя бы, что я желаю вам добра.

- Я думаю, что вы ревнивый и подозрительный.

- Вы не представляете, как мне больно это слышать.

- Но ведь я должна говорить то, что думаю.

Губки Мэри плотно сжались, и она стала смотреть в землю, постукивая зонтиком от солнца по ботинку. Повисла неловкая пауза, во время которой Том раздумывал про себя, уж не права ли она, и не его ли собственная ревность была на самом деле причиной прочитанной им лекции, а вовсе не бескорыстное желание способствовать улучшению характера Мэри.

- Теперь ваша очередь, - сказал он наконец, наклонившись вперёд и упершись локтями в колени, и пристально разглядывая гравий. – Возможно, я глупо ревновал, и благодарен вам за то, что вы мне об этом сказали. Но вы можете сказать мне намного больше, если хотите, мне это будет только полезно.

- Нет, мне нечего сказать. Я полагаю, что вы искренний и открытый, и вам нечего скрывать и прятать, даже и насчёт тех людей, которых мы встретили в воскресенье на Длинной аллее.

При этом сделанном наугад выпаде он поморщился, как будто его что-то ужалило, и она поняла, что попала в цель, и в следующее мгновение пожалела об этом. Молчание делалось всё более и более неловким. К счастью, неожиданно из большого сада появилась вся их компания и направилась к ним.

- А вот и дядя Роберт, и Кэти, и все остальные. Пойдёмте к ним.

Она поднялась, он – за ней, и, пока они шли к остальным, он быстро и тихо спросил её:

- Вы простите меня, если я причинил вам боль? Я вёл себя как эгоист, мне жаль.

- Да, мы оба вели себя глупо, но больше это не повторится.

- Вот и вы, наконец. Мы вас всюду искали, - сказала мисс Винтер, когда они подошли.

- Сама не знаю, как мы вас потеряли. Мы пришли сюда прямо от тента с оркестром и с тех пор не вставали с этой скамейки. Мы знали, что рано или поздно вы здесь появитесь.

- Но это же далеко в стороне. Мы оказались здесь совершенно случайно.

- Кэти, кажется, дядя Роберт устал? – спросил Том. – Что-то он сегодня не очень хорошо выглядит.

Кэти немедленно повернулась к отцу, и мистер Винтер заявил, что очень утомился. Поэтому они попрощались со своими гостеприимными хозяевами, и Том поспешно раздобыл одноместный экипаж для своего дядюшки и шёл рядом с ним до самой их квартиры. Молодые леди тоже шли рядом в сопровождении одного-двух своих знакомых; собственно говоря, они и шагу не могли ступить без эскорта. Но Том ни разу не повернул головы, чтобы посмотреть, что там происходит, и всё время беседовал с дядюшкой, чтобы даже случайно не уловить ни слова из того, о чём говорили остальные. Однако, несмотря на это самоотречение, когда раскланивался у дверей, он каким-то образом прекрасно знал, что Мэри была очень молчалива всю дорогу домой.

Мистер Винтер пошёл к себе в комнату, чтобы лечь, а его дочь и племянница остались в гостиной. Мэри села и развязала шляпку, но не разразилась своим обычным потоком комментариев к событиям дня. Мисс Винтер посмотрела на неё и сказала:

- Ты выглядишь усталой и перевозбуждённой, дорогая.

- Так и есть. Я так поссорилась с Томом!

- Поссорилась? Ты шутишь?

- Нет, правда. Какие-то пять минут я его просто ненавидела.

- Но что он такого сделал?

- Он говорил мне всякие колкости насчёт того, что я со всеми слишком любезна, и это меня так разозлило. Он сказал, что я притворяюсь, что меня интересует такое множество вещей просто для того, чтобы всем угодить, а на самом деле мне всё это безразлично. Но ведь это же не правда, да, Кэти?

- Конечно, нет, дорогая. Он просто не мог такое сказать. Должно быть, ты его неправильно поняла.

- Я так и знала, что ты это скажешь. А если даже это и правда, то я уверена, что ничего плохого в этом нет. Когда люди с тобой беседуют, так легко казаться довольной и заинтересованной тем, что они говорят; и тогда ты им нравишься, а это так приятно. Вот скажи, Кэти, ты когда-нибудь обрываешь своих собеседников, или говоришь им, что считаешь их глупыми, или что тебе всё это безразлично, или что то, что они говорят, не имеет никакого значения?

- Я, дорогая? Да я бы не смогла это сделать даже ради спасения собственной жизни!

- Я так и думала. А он пусть говорит, что хочет, я всё равно уверена, что ему бы не понравилось, если бы мы были нелюбезны с его друзьями.

- Это правда. Он сам говорил мне с полдюжины раз, как он рад видеть, что ты имеешь такой успех.

- Но ведь и ты тоже, Кэти?

- Ну да. Мной он тоже очень доволен. Но ведь это ты вскружила головы всему колледжу, Мэри. Без всякого сомнения, ты сейчас королева колледжа Св. Амвросия.

- Нет, нет, Кэти. Не больше, чем ты, во всяком случае.

- А я говорю да, да, Мэри. Ты всегда будешь в десять раз популярней, чем я; некоторые люди обладают этим даром; хотелось бы и мне, но увы. Но почему ты опять нахмурилась?

- Как, Кэти, разве ты не видишь, что ты сейчас сказала то же самое, что и твой несносный кузен, только другими словами, – пожалуй, в будущем я буду называть его мистер Браун – когда отчитывал меня для моей же пользы в садах Сент-Джонс-колледжа. Ты же заметила, как долго нас не было, и всё это время он читал мне мораль, только подумай; а теперь и ты говоришь то же самое. Но продолжай, дорогая, от тебя я стерплю что угодно.

Она обняла кузину за талию и шаловливо заглянула ей в лицо. Мисс Винтер сразу же поняла, что стычка между её родственниками не принесла большого вреда, а возможно, даже какую-то пользу.

- Но вы же помирились, - сказала она с улыбкой, - до того, как мы вас нашли.

- Только-только. В самом конце он попросил у меня прощения почти шёпотом, когда вы были уже совсем рядом.

- И ты его дала?

- Да, конечно; но я не знаю, не взять ли мне его обратно.

- Я была уверена, что вы скоро поссоритесь, уж слишком быстро вы подружились. Но из него не так просто вить верёвки, как ты думала, Мэри.

- Ну, не знаю, - сказала Мэри, смеясь, - ты ведь видела, какой смиренный вид был у него в конце, вот в какой я привела его порядок.

- Ну, дорогая, теперь нам пора подумать, будем ли мы ещё сегодня выходить.

- Давай посмотрим; остался последний бал. Что ты на это скажешь?

- Боюсь, бедный папа слишком устал, чтобы нас туда повести, а с кем ещё мы можем пойти, я не знаю. К тому же нам, пожалуй, пора начинать укладывать вещи.

- Хорошо. Давай спокойно выпьем чаю дома.

- Я напишу записку Тому, нужно дать ему знать. Он так старался ради нас, бедняжка, что нужно хоть немножко с ним считаться.

- Да, и пригласи его вместе с его другом мистером Харди к нам на чай, сегодня ведь последний вечер.

- Раз ты этого хочешь, я буду очень рада; кстати они развлекут папу.

- Конечно, а он пусть увидит, что я не держу на него зла. А сейчас я пойду и сделаю причёску.

- Отлично; а вещи мы уложим, когда они уйдут. Как странно теперь покажется дома после всего этого веселья.

- Да, мне кажется, как будто мы тут уже месяц.

- Как я надеюсь, что в Инглборне всё спокойно. Я всегда боюсь, что там что-нибудь случится.