© Юлия Глек, перевод и примечания, 2010.

Томас Хьюз

Thomas Hughes

ТОМ БРАУН В ОКСФОРДЕ

TOM BROWN AT OXFORD

Продолжение романа "Школьные годы Тома Брауна"

Перевод и примечания Юлии Глек

оригинал на Project Gutenberg http://www.gutenberg.org/etext/26851

Глава 16

Буря бушует

Главная

На следующее утро Харди пришёл в часовню рано. На этой неделе была его очередь отмечать посещение. Каждый входящий заставлял его вздрагивать, начиная с ранних пташек, входивших не спеша, пока ещё звонил колокол, и заканчивая полуодетыми лоботрясами, поспешно ломившимися в двери, которые уже запирал привратник, и отвлекавшими паству во время исповеди*, - и каждый раз всё заканчивалось разочарованием. Когда двери, наконец, были закрыты окончательно, он со вздохом отложил свой список. Он наполовину ожидал, что Том придёт на утреннюю службу, и по лицу его будет видно, что он встал на правильный путь. Но Том не пришёл совсем, и Харди чувствовал, что это дурной знак.

* в Англиканской Церкви исповедь является частью церковной службы. Священник призывает паству к покаянию, затем все молча молятся и внутренне исповедуются во грехах, затем все присутствующие произносят коллективную формулу покаяния, а священник отпускает грехи.

Они встретились только вечером на реке, когда команда собралась для тренировки, и тут Харди сразу увидел, что всё идёт не так, как надо. Ни один, ни другой не смотрели друг на друга и не разговаривали. Харди ожидал, что кто-нибудь обратит на это внимание, но этого не произошло. После тренировки они пошли в город, и Том, как обычно, повёл всю компанию в «Клушицы», как будто бы ничего не случилось. Харди на мгновение замешкался, а потом пошёл тоже и оставался там до тех пор, пока не ушла вся остальная команда. Том намеренно остался после того, как ушли все. Выходя из бара, Харди на мгновение обернулся и увидел, как он поудобнее устраивается в кресле с вызывающим видом, который явно был рассчитан на него и мог бы разозлить большинство мужчин. На мгновение он почувствовал раздражение, а потом - жалость к несчастному запутавшемуся юнцу, который упорно рыл яму самому себе. В это мгновение гнева Харди сказал себе: «Ну, я сделал всё, что мог, а теперь пускай он идёт своей дорогой», но вскоре его благородный и дисциплинированный ум с позором изгнал эту мысль. Он решил, что чего бы это ему ни стоило в смысле затраченного времени и нервов, он сделает всё возможное, чтобы вытащить своего вчерашнего друга из трясины, в которую тот погружался. Как этого добиться – вот что занимало его мысли, пока он шёл к колледжу.

А Том всё сидел в «Клушицах», мысленно превознося себя за то, что уж теперь-то показал Харди, что его невозможно принудить делать или не делать что-либо. Для него это был тяжёлый день, и его ангел-хранитель боролся изо всех сил, но своеволие на тот момент оказалось сильнее. Когда он остался после всех остальных, это была скорее бравада, чем какое-то определённое намерение продолжать то, что, как он пытался сам себя убедить, было невинным флиртом. А когда через несколько часов он покинул этот дом, то почувствовал, что ещё сильнее запутался в сетях, и чёрные тучи окутали его сердце. С этого времени он стал другим человеком и быстро менялся к худшему и душой, и телом. Харди видел перемены и в том, и в другом, и втайне страдал от этого. Острый взгляд Миллера заметил изменения физические. После следующей гонки он отвёл Тома в сторону и сказал:

- Послушай, Браун, что с тобой? Что случилось? Ты просто разваливаешься. Держись, парень, остался всего один вечер.

- Не бойтесь, - гордо ответил Том. – На это меня хватит.

И в последней гонке он снова был молодцом, хотя это стоило ему больше, чем все предыдущие гонки, вместе взятые, и когда он выбрался из лодки, то едва мог идти и видеть. Его состояние доставляло ему свирепую радость, ему бы хотелось, чтобы гонки продолжались ещё. Но Миллер, шедший под руку с капитаном, высказал иное мнение по этому вопросу.

- Всё это, конечно, хорошо, - сказал капитан, - но в итоге мы не опередили Ориэл даже на длину лодки. Не понимаю, как нам вообще удалось их стукнуть? Если уж на то пошло, сегодня они даже немного сократили расстояние.

Предисловие переводчика

Том Браун в Оксфорде

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Лодочный клуб колледжа Св. Амвросия, его руководство и бюджет

Глава 5

Служитель Харди

Глава 6

Как Драйсдейл и Блейк отправились на рыбалку

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Мускулистое христианство

Глава 12

Взгляды капитана

Глава 13

Первое столкновение

Глава 14

Замена в команде и что из этого вышло

Глава 15

Буря собирается и разражается

Глава 16

Буря бушует

Глава 17

На новом месте

Глава 18

Деревня Инглборн

Глава 19

Предвестие лучшей погоды

Глава 20

Примирение

Глава 21

Колледж Св. Амвросия принимает у себя капитана Харди

Глава 22

Отъезды ожидавшиеся и неожиданные

Глава 23

Инглборнский констебль

Глава 24

Экзамены "скулз"

Глава 25

День Поминовения

Глава 26

Прогулка на лугу Крайст Чёрч

Глава 27

Нотация, прочитанная львице

Глава 28

Окончание первого курса

Глава 29

Переписка на каникулах

Глава 30

Праздник в Бартон-Мэнор

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Mηδέν ΰγαν

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Ночной караул и что из этого вышло

Глава 40

Погоня

Глава 41

Суждения и затруднения лейтенанта

Глава 42

Третий курс

Глава 43

Послеобеденные посетители

Глава 44

И снова письма

Глава 45

Магистерский триместр

Глава 46

Глава 47

Глава 48

Глава 49

Глава 50

Оксфорд, план города, 1850 г.

- Да, я бы сказал, на половину длины лодки, - ответил Миллер. – Я ужасно рад, что всё уже позади. Браун сильно сдаёт, ещё одной гонки он бы не выдержал, а нам некем его заменить.

Это странно, - сказал капитан. – Я как раз считал, что он из выносливых, и он так хорошо тренировался. Может быть, он слегка переусердствовал. Впрочем, сейчас уже не важно.

Гонки кончились, и в тот вечер в холле колледжа Св. Амвросия состоялся торжественный ужин, на который были приглашены и пришли все команды, начиная от Эксетера и выше. Декан с множеством опасений и предостережений и под нажимом со стороны Миллера и Джервиса разрешил им использовать для этого холл. Миллер уже был бакалавром и хорошо сдал экзамен на степень, а у Джервиса была хорошая репутация, и ожидалось, что он успешно сдаст «скулз». Поэтому бедняга декан уступил им, взяв с них взамен множество обещаний, и, не находя себе места, весь вечер бродил по колледжу в академической шляпе и мантии, вместо того чтобы работать над редактурой своего издания трудов Отцов Церкви*, которое поглощало каждую минуту его досуга и состарило его раньше времени.

* Отцы Церкви – выдающиеся церковные деятели и писатели прошлого, сыгравшие особо важную роль в формировании догматики, канона, богослужения и организации Церкви. Лица, относимые к Отцам Церкви в православии и западных церквах, различны.

С восьми до одиннадцати красивые старинные стрельчатые окна холла колледжа Св. Амвросия были ярко освещены, и над дворами раздавались припевы песен, подхваченные хором, и аплодисменты, следовавшие за короткими паузами, во время которых произносились речи; всё это заставляло бедного декана слоняться туда-сюда в состоянии тревоги и замешательства. А внутри шёл пир горой, которого здесь не видывали, пожалуй, с того самого дня, когда король вернулся, чтобы «воссесть на трон опять»*. Одна старинная чаша, средневековая реликвия, которой удалось пережить эпоху гражданских войн, - колледж Св. Амвросия был лоялен короне, и столовое серебро безропотно пожертвовали на военные нужды Чарльза Первого, - ходила по кругу; команды-соперницы пили из неё, а также из массивных кружек более позднего времени, за здоровье друг друга от чистого сердца и по-товарищески. Рыцари в кольчугах, важные епископы, царственные особы обоего пола и «прочие наши благодетели» смотрели на них сверху вниз из своих тяжёлых золочёных рам и, будем надеяться, не без одобрения. Всё прошло хорошо и спокойно, студенты других колледжей удалились, свечи были погашены, дворецкий запер двери холла в четверть двенадцатого, и тогда декан спокойно вернулся к себе в комнаты.

* «воссесть на трон опять» - в оригинале "enjoy his own again", цитата из якобитской песни The King shall enjoy his own again, в которой выражается надежда на восстановление на английском престоле династии Стюартов, изгнанной «Славной революцией» в 1688 г. Но здесь, по всей видимости, речь идёт о событиях 1642 г., когда король Чарльз I (1600 – 1649, в отечественной историографии его принято называть Карлом I) перенёс свой двор в Оксфорд. В это время конфликт короля с парламентом перерос в то, что в отечественной историографии принято называть Английской революцией, а в англоязычной - English Civil War (Гражданская война в Англии). Значительную часть страны, и в том числе Лондон, король уже не контролировал. Резиденцией короля во время его пребывания в Оксфорде был колледж Крайст Чёрч, резиденцией королевы – Мертон--колледж, а в Нью-Инн-Холле (New Inn Hall, ныне Сент-Питерс-колледж (St Peter's College)) из реквизированного столового серебра колледжей чеканились так называемые «оксфордские кроны», которые шли на военные нужды.

Если бы неделю назад Тому сказали, что этот вечер не доставит ему удовольствия, что он не станет одним из самых счастливых и радостных в его жизни, он бы посчитал сказавшего это сумасшедшим. Однако ему ни на минуту не удалось проникнуться духом этого праздника, и он дюжину раз пожелал, чтобы всё это поскорее закончилось. Он не заслужил того, чтобы радоваться; но Харди-то заслужил, и тем не менее был почти так же выбит из колеи, как Том, несмотря на то, что рулевой университетской команды особо его отметил, упомянул в своей речи, сел рядом и беседовал с ним четверть часа, и пригласил участвовать в регатах Хенли и Темзы в составе команды Оксфорда.

На следующий вечер Том, как обычно, вместе с полудюжиной других студентов оказался в «Клушицах». Пэтти была в баре одна и казалась ещё очаровательнее, чем обычно. Один за другим все остальные ушли, последний спросил «Браун, ты идёшь?» и получил отрицательный ответ.

Он тихо сидел, наблюдая за тем, как Пэтти порхала по бару, моя стаканы из-под эля и расставляя их по полкам, а потом достала свою рабочую корзинку. Затем она села в тёткино кресло напротив него и стала скромненько шить фартук. Тогда он нарушил молчание:

- А где сегодня твоя тётушка, Пэтти?

- О, она уехала на несколько дней повидаться с друзьями.

- В таком случае, мы с тобой будем вместе вести хозяйство; ты научишь меня всем секретам ремесла. Из меня получится отличный бармен, верно?

- Тогда вам нужно научиться вести себя получше. Только я обещала тётушке закрывать ровно в девять, поэтому вы должны уйти, как только пробьёт. А теперь пообещайте мне, что уйдёте.

- Уйти в девять! Что, через полчаса? В первый же вечер, который я могу провести с тобой наедине? Ты считаешь, что это возможно? – и он заглянул ей в глаза. Она слегка вздрогнула и отвернулась, сильно покраснев.

В последние несколько дней его нервы были настолько возбуждены, что теперь он, казалось, знал все её мысли. Он взял её за руку.

- Послушай, Пэтти, ведь ты же не боишься меня, правда? – мягко спросил он.

- Нет, когда вы такой, как сейчас, не боюсь. Но только что вы меня напугали. Я никогда не видела у вас такого взгляда. С вами что-нибудь случилось?

- Нет, ничего. А теперь мы с тобой отлично проведём вечер и поиграем в Дарби и Джоан*, - сказал он, отвернувшись и подойдя к окну бара, - закрывать, Пэтти?

* Дарби и Джоан (Darby and Joan) – фразеологизм, обозначающий счастливую пожилую супружескую пару, ведущую тихую, спокойную жизнь. Впервые эта пара упоминается в балладе Генри Вудфолла (Henry Woodfall) «Радости любви не забыты: песня» ("The joys of love never forgot: a song"), опубликованной в 1735 г. Вудхолл был подмастерьем печатника, и героями баллады стали его хозяин Дарби со своей женой Джоан. В дальнейшем они послужили источником вдохновения ещё для нескольких поэтов, и в конце концов выражение «Дарби и Джоан» прочно вошло в английский язык.

Дарби и Джоан. Открытка. Иллюстрация с сайта Wordsmith.Org: the magic of words http://wordsmith.org/words/darby_and_joan.html

- Нет, ещё нету девяти, кто-нибудь может прийти.

- Вот потому-то я и хочу закрыть ставни – мне никто не нужен.

- А мне нужен. Я вам серьёзно говорю, мистер Браун, если вы закроете ставни, я убегу на кухню и буду сидеть там с Диком.

- С чего это ты называешь меня «мистер Браун»?

- А как же мне вас называть?

- Конечно же, просто Том.

- Ещё чего! Можно подумать, что вы мой брат, - сказала Пэтти, взглядывая на него с очаровательной дерзостью, которую так обворожительно умела на себя напускать. Возражение Тома и последовавшую за ним маленькую ссору по поводу того, где должен стоять рабочий столик Пэтти, и прочим подобным вопросам вполне можно опустить. В конце концов его удалось урезонить, и он бросил якорь напротив своей чаровницы, так что рабочий столик оказался между ними; он сидел, откинувшись в кресле, и смотрел, как она шьёт, не поднимая глаз. Он не спешил нарушить тишину. Это положение имело для него свою прелесть, ведь до сих пор он едва ли мог вдоволь на неё наглядеться из-за боязни привлечь к себе внимание или что им помешают. Наконец он вернулся к действительности.

- Кто-нибудь из наших был здесь сегодня, Пэтти? – спросил он, выпрямляясь в кресле.

- Вот я и выиграла, - со смехом сказала она. – Я загадала, что первой заговорю не я, - и не заговорила. Сколько же пришлось вас дожидаться. Я уж думала, вы никогда не начнёте.

- Ах ты, маленькая простушка! Ну, раз уж я начал: кто здесь сегодня был?

- Из вашего колледжа? Дайте подумать, - и она посмотрела в окно бара, втыкая иголку в столик. – Мистер Драйсдейл и с ним ещё несколько выпили по стакану эля, они собирались за город в двуколке и зашли по пути. Потом ещё был мистер Смит и другие из лодки, часа в четыре, и этот некрасивый, никак не запомню его имя…

- Как, Харди?

- Вот-вот; он был здесь около половины седьмого, и…

- Как, Харди был здесь после холла? – в изумлении перебил её Том.

- Да, после вашего обеда в колледже. За последнее время он приходил сюда раза два или три.

- Чёрт возьми!

- Да, и он так мило беседовал с тётушкой. Теперь я и в самом деле думаю, что он очень славный джентльмен. Сегодня он сидел и разговаривал со мной, наверное, полчаса.

- О чём же он говорил? – сказал Том с насмешливой улыбкой.

- Ну, он спрашивал меня, есть ли у меня мать, и откуда я родом, и какое воспитание получила, и мне было очень даже приятно с ним поговорить. Он такой славный, тихий и почтительный, не то, что большинство из вас. Пожалуй, он действительно мне понравится, как вы и говорили.

- Теперь уже не говорю.

- Но вы же говорили, что он ваш большой друг.

- Уже нет.

- Вы что же, поссорились?

- Да.

- Боже мой. Вы, джентльмены, такие странные!

- Разве удивительно, что мужчины ссорятся?

- Нет, особенно в пивной. Они вечно здесь ссорятся, когда пьют и играют на бильярде, и Дику приходится выставлять их за дверь. Но ведь джентльмены - другое дело.

- Как видишь, нет, Пэтти.

- Из-за чего же вы поссорились?

- Угадай.

- Как я могу угадать? Так из-за чего же?

- Из-за тебя.

- Из-за меня! – сказала она, с удивлением отрываясь от работы. – Как же это вы могли из-за меня поссориться?

- Я тебе расскажу. Он сказал, что я не имею права сюда ходить. Теперь он перестанет тебе нравиться, правда, Пэтти?

- Вот уж не знаю, - сказала Пэтти, с озабоченным видом снова принимаясь за работу.

Несколько минут они сидели молча. В голове у Тома теснились злые мысли. Он был именно в том настроении, когда злые мысли приходят в голову, поэтому, истолковав посещения Харди наихудшим образом, вообразил, что тот приходил сюда в качестве его соперника. Он не решался заговорить, пока не переварил это ценное открытие и не припрятал его в глубине сердца вместе с изрядной долей ненависти и жажды мести, - при случае пригодится. Он стремительно шёл ко дну; однако теперь, когда у него появились новые мотивы, он как никогда с толком использовал своё время, как никогда успешно разыгрывал свои карты и быстро продвигался вперёд. Когда мужчина играет в такую игру, дьявол всегда позаботится о том, чтобы ему хватило и хитрости, и силы. Когда он ушёл, было уже не девять часов, а десять, и ушёл он с ощущением триумфа. Бедная Пэтти осталась и, пока она запирала бар, а Дик – парадную дверь, сердце её трепетало, а руки тряслись. Она не знала, плакать ей или смеяться; она почувствовала произошедшую с ним перемену, которая наполнила её душу смесью восторга и отвращения.

Том быстро шагал назад в колледж в настроении, которое мне не хочется описывать. Единственная мысль, которую необходимо сообщить читателям, оформилась у него голове в следующие слова: «Так, в будущий четверг ярмарка в Абингдоне, и она почти пообещала поехать туда со мной. Я знаю, что смогу этого добиться. А кто ещё поедет? Могу поклясться, что Драйсдейл. Нужно пойти поговорить с ним».

Придя в колледж, он отправился прямиком в комнаты Драйсдейла, где много пил и играл по-крупному до поздней ночи, но случай заговорить об этом ему так и не представился.

В следующие несколько дней он проваливался всё глубже и глубже, всё быстрей и быстрей, и чем глубже проваливался, тем слабее становился свет у него над головой. Подробно останавливаться на этом не стоит. Он бросил греблю, избегал своих прежних друзей и общался с людьми наихудшего сорта, каких только знал в колледже, и которые с готовностью позволили ему участвовать во всех своих отвратительных оргиях.

Драйсдейл, часто при этом присутствовавший, удивлялся этой перемене, которая была для него очевидна. Он по-своему сожалел об этом, но его это не касалось. Он начинал думать, что раньше Браун был хорошим парнем, но станет чертовски неприятным типом, если пристанет к фешенебельному кружку.

В «Клушицах» всё шло так, как будто дорожка, ведущая к плохому концу, сама огибает все препятствия на своём пути. Теперь, когда гонки закончились, и в Оксфорде было полно других развлечений, мало кто заходил в пивную, и некому было ему помешать. Он почти не отходил от Пэтти по вечерам, пока её тётушка отсутствовала, и приобретал над ней всё большую и большую власть. Возможно, он и почувствовал бы сострадание к ней, но теперь его подстёгивало то, что Харди, как он слышал, часто бывал там в такое время, когда не мог его застать. Он чувствовал, что в душе девушки ему противостоит какое-то другое влияние, считал, что это дело рук Харди, и приписывал это таким же низменным мотивам, как его собственные. Однако ярмарка в Абингдоне должна была состояться в четверг. Перед тем, как он ушёл из «Клушиц» вечером во вторник, ему удалось добиться от Пэтти обещания поехать туда вместе с ним и договориться о месте встречи.

Оставалось только выяснить, собирается ли туда Драйсдейл. Почему-то он чувствовал нежелание ехать туда с Пэтти одному. Среди тех, с кем он теперь общался, Драйсдейл был единственным человеком, который ему хоть сколько-нибудь нравился. Он неосознанно цеплялся за него, и хотя ни разу не осмелился честно задать себе вопрос, чего же именно хочет добиться, всё же у него мелькала мысль, что даже в компании Драйсдейла он будет чувствовать себя спокойнее, чем один. Его вело безжалостное, дикое, слепое стремление, не подчиняющееся ни компасу, ни рулю; и всё же его то и дело невольно охватывало желание, чтобы всё это не кончилось чем-то совсем уж скверным, и в он с надеждой смотрел на Драйсдейла, - ему хотелось быть хотя бы таким, как он.

Драйсдейл собирался на ярмарку. Он очень сдержанно говорил на эту тему, но в конце концов признался, что едет не один. Том продолжал настаивать. Драйсдейл был слишком ленив и беспечен, чтобы скрывать что-либо от человека, который задался целью это выяснить. Наконец, договорились, что завтра после обеда он поедет за город и возьмёт с собой Тома. Так и сделали. Они остановились возле маленькой пивной примерно в двух милях от Оксфорда. Там они оставили двуколку и, внимательно осмотревшись по сторонам, быстро пошли к двери хорошенького уединённого коттеджа. Когда они вошли, Драйсдейл сказал:

- Клянусь Юпитером, мне сейчас показалось, что я видел твоего друга Харди вон у того поворота.

- Друга! Он мне не друг.

- Так ты его не видел?

- Нет.

Они приехали обратно в колледж между десятью и одиннадцатью часами и разошлись каждый по своим комнатам.

К своему удивлению, Том обнаружил у себя на столе горящую свечу. К свече был привязан обрывок верёвки, на конце которого была записка. Тот, кто оставил её там, явно хотел, чтобы он наверняка заметил её, когда придёт. Он взял её и увидел, что это почерк Харди. Он остановился и затрепетал. Потом с усилием сломал печать и прочитал:

«Я должен обратиться к вам ещё раз. Завтра может быть слишком поздно. Если вы поедете с ней на Абингдонскую ярмарку в компании Драйсдейла и его любовницы, да и в любой другой компании, то вернётесь оттуда негодяем, а она… Во имя чести вашей матери и сестры, именем Божьим прошу вас одуматься. Да поможет Он вам пройти через это.

Джон Харди».

Теперь мы на некоторое время опустим занавес. Через час Том нетвёрдой походкой вышел из своей комнаты, спустился по лестнице, пересёк двор и поднялся на лестницу Драйсдейла. Перед дверью он замешкался, чтобы собраться с силами, пригладил волосы и поправил сюртук; но, несмотря на это, когда он вошёл, Драйсдейл вскочил на ноги, сбросив на пол Джека, который уютно свернулся на диване.

- Эй, Браун, да ты болен; на-ка, выпей бренди, - сказал он и пошёл к буфету за бутылкой.

Том опёрся рукой о камин, а голову опустил на руку. Другую руку, висевшую вдоль тела, стал лизать Джек, и, чувствуя его ласку, Том любил этого пса. Потом к нему подошёл Драйсдейл со стаканом бренди, он взял его и опрокинул в себя, как будто это была вода.

- Спасибо, - сказал он и, пока Драйсдейл относил бутылку, добрался до большого кресла и сел в него.

- Драйсдейл, я не поеду завтра с тобой на Абингдонскую ярмарку.

- Ого! Что, прелестная Пэтти тебя бросила? – спросил Драйсдейл, отходя от буфета и снова разваливаясь на диване.

- Нет, - он поглубже откинулся в кресло, опершись локтями о подлокотники, и закрыл лицо руками, одновременно сжимая пылающие виски. Драйсдейл пристально на него посмотрел, но ничего не сказал; с минуту стояла мёртвая тишина, которая нарушалась только тяжёлым дыханием Тома, с которым он тщетно пытался совладать.

- Нет, - повторил он, наконец, и оставшиеся слова выходили медленно, как будто у них не хватало духу, - но, клянусь Богом, Драйсдейл, я не могу взять её туда с тобой и с этой… - снова повисла пауза.

- С молодой леди, которую ты сегодня видел, э?

Том кивнул, но ничего не сказал.

- Вот что, старина, - сказал Драйсдейл, - теперь, когда ты решился, могу тебе сказать, что я чертовски этому рад. Как тебе известно, я не святой, но считаю, что это было бы просто свинством, если бы ты повёз её с нами.

- Спасибо, - сказал Том, сильнее прижимая пальцы ко лбу; он и в самом деле чувствовал благодарность, хотя эти слова, исходившие от такого человека, жгли его, как раскалённые угли.

Опять последовала долгая пауза, Том сидел как прежде.

Драйсдейл поднялся и принялся шагать взад-вперёд по комнате, руки в карманах домашней куртки на шёлковой подкладке, пристально глядя на него после каждого поворота. Наконец он остановился и вытащил сигару изо рта.

- Послушай, Браун, - сказал он после того, как ещё с минуту разглядывал фигуру перед собой, которая несла на себе настолько явный отпечаток надломленности, что ему стало не по себе, - почему бы тебе не покончить с этим?

- Что ты имеешь в виду? – сказал Том.

- Да это дело «Клушицах» - если ты с ним не развяжешься, провалиться мне, если оно тебя не угробит или не превратит в настоящего дьявола.

- До этого уже недалеко.

- Это я и вижу, и знаешь, что я тебе скажу? Ты не из тех, кто занимается такими вещами. Оставь это лучше хладнокровным скотам вроде тех, кого мы с тобой знаем – имён я называть не буду.

- Я ужасно несчастен, Драйсдейл. В последнее время я и сам был скотом по отношению к тебе и ко всем.

- Ну, должен признать, что эта твоя новая сторона мне не нравится. А теперь, старина, решайся-ка и покончи с этим, - сказал он, подходя и доброжелательно кладя руку Тому на плечо. – Я знаю, это нелегко, но лучше уж разделаться единым махом, раз – и готово. Мерзости вокруг и так предостаточно, зачем же тебе подталкивать к ней кого-то ещё?

Слушая это, Том застонал, но он чувствовал, что собеседник старается ему по-своему помочь, истолковывая это в свете собственного своеобразного морального кодекса, который продолжал излагать дальше. Когда с этим было покончено, он пожал Драйсдейлу руку, пожелал ему доброй ночи и пошёл к себе в комнаты. Так был сделан первый шаг наверх, к свету, - потому что теперь он чувствовал бесконечное смирение перед человеком, о котором он все эти полгода думал про себя с покровительственной жалостью и воображал, что оказывает на него положительное влияние.

В эти долгие ночные часы события последних часов и дней возвращались к нему и жгли его душу. Теперь он ясно видел пропасть, разверзшуюся у его ног – чёрную, страшную. Он содрогнулся, подумав, что всё ещё может упасть в неё, и начал судорожно искать ту силу, которая позволит ему устоять и отойти от пропасти, но не находил её. Пока что он не находил той силы, которую искал, но в сером рассветном свете написал короткую записку: «Я не смогу сегодня поехать с тобой на Абингдонскую ярмарку. Наверное, мы не увидимся несколько дней. Я нездоров. Мне очень жаль. Не думай, что мои чувства изменились. Не расстраивайся, а то я не знаю что сделаю». Ни адреса, ни подписи не было.

Как только открыли ворота, он поспешил вон из колледжа и, отдав записку и шиллинг Дику (который убирал во дворе и был очень удивлён его появлением, и пообещал передать записку Пэтти в собственные руки ещё до восьми часов), отправился обратно к себе в комнаты, лёг в постель, измученный душой и телом, и проспал до полудня.