© Юлия Глек, перевод и примечания, 2010.

Томас Хьюз

Thomas Hughes

ТОМ БРАУН В ОКСФОРДЕ

TOM BROWN AT OXFORD

Продолжение романа "Школьные годы Тома Брауна"

Перевод и примечания Юлии Глек

оригинал на Project Gutenberg http://www.gutenberg.org/etext/26851

Глава 33

Браун Patronus*

Главная

Предисловие переводчика

Том Браун в Оксфорде

Введение

Глава 1

Колледж Св. Амвросия

Глава 2

На реке

Глава 3

Завтрак у Драйсдейла

Глава 4

Лодочный клуб колледжа Св. Амвросия, его руководство и бюджет

Глава 5

Служитель Харди

Глава 6

Как Драйсдейл и Блейк отправились на рыбалку

Глава 7

Взрыв

Глава 8

История Харди

Глава 9

Искушение Брауна

Глава 10

Летний триместр

Глава 11

Мускулистое христианство

Глава 12

Взгляды капитана

Глава 13

Первое столкновение

Глава 14

Замена в команде и что из этого вышло

Глава 15

Буря собирается и разражается

Глава 16

Буря бушует

Глава 17

На новом месте

Глава 18

Деревня Инглборн

Глава 19

Предвестие лучшей погоды

Глава 20

Примирение

Глава 21

Колледж Св. Амвросия принимает у себя капитана Харди

Глава 22

Отъезды ожидавшиеся и неожиданные

Глава 23

Инглборнский констебль

Глава 24

Экзамены "скулз"

Глава 25

День Поминовения

Глава 26

Прогулка на лугу Крайст Чёрч

Глава 27

Нотация, прочитанная львице

Глава 28

Окончание первого курса

Глава 29

Переписка на каникулах

Глава 30

Праздник в Бартон-Мэнор

Глава 31

За сценой

Глава 32

Кризис

Глава 33

Браун Patronus

Глава 34

Mηδέν ΰγαν

Глава 35

Второй курс

Глава 36

На берегу реки

Глава 37

В ночном карауле

Глава 38

Мэри в Мэйфере

Глава 39

Ночной караул и что из этого вышло

Глава 40

Погоня

Глава 41

Суждения и затруднения лейтенанта

Глава 42

Третий курс

Глава 43

Послеобеденные посетители

Глава 44

И снова письма

Глава 45

Магистерский триместр

Глава 46

Из Индии в Инглборн

Глава 47

Свадьба

Глава 48

Начало конца

Глава 49

Конец

Глава 50

Эпилог

Список примечаний

Оксфорд, план города, 1850 г.

Похороны, состоявшиеся в воскресенье после обеда, между двумя церковными службами, произвели на него глубокое впечатление, поскольку были первыми, на которых ему довелось присутствовать. Он шёл за гробом сразу за сыном усопшей – немногие её друзья, среди которых был и Дэвид, уступили это место ему. Он стоял рядом с Гарри и в церкви, и у могилы, старался твёрдо отвечать во время респонсория и поддерживал его своим плечом, когда чувствовал, что сильное тело сына содрогается под бременем страдания, сдерживаемого изо всех сил. При расставании у двери коттеджа, до которой Том проводил сына усопшей и его старого испытанного друга Дэвида, они обменялись всего лишь взглядом и рукопожатием, но этого оказалось достаточно, чтобы Том почувствовал, что между ними возникла новая невидимая связь. Идя обратно по деревне мимо кладбища, он видел детей, которые играли на могилах, то и дело останавливаясь, чтобы посмотреть, как пономарь закапывает и утрамбовывает новую, ту, у края которой недавно стоял он сам. Тем временем колокола начали звонить к послеобеденной службе, и, услышав их, Том в глубине души принял решение, что будет настоящим и полезным другом для сына вдовы. На эту тему он мог свободно беседовать с Кэти и вечером так и поступил, пустившись в рассуждения о том, как много может сделать человек его положения для молодого работника, если действительно захочет, и настроил для Гарри великолепных воздушных замков, фундаменты которых покоились на решении стать его покровителем и благодетелем. Сначала Кэти слушала его с долей сомнения, но вскоре его убеждённость передалась и ей, и чай она разливала уже твёрдо уверенной в том, что с могущественной помощью Тома теперь всё пойдёт благополучно. Потом они стали вместе читать «Христианский год»*, а потом перешли к обсуждению языческой поэзии, хотя Кэти считала, что в такой вечер это едва ли пристало, но подобная возможность выпадала ей так редко, что у неё не хватило решимости это прекратить.

* «Христианский год» (The Christian Year) – сборник стихотворений христианской тематики, по одному на каждый день года, изданный в 1827 г. и принадлежащий перу Джона Кебля (John Keble, 1792 – 1866). Джон Кебль, священник и поэт, был одним из лидеров Оксфордского движения (Oxford Movement), которое неоднократно упоминается на страницах этой книги. Сборник был очень популярен в XIX столетии и выдержал 95 изданий при жизни автора.

На следующее утро Тому нужно было возвращаться домой. За завтраком он снова вернулся к теме своих планов на будущее для Гарри, как вдруг Кэти вытащила маленький бумажный свёрток и вручила ему со словами:

- Кстати, вот твои деньги.

- Какие деньги?

- Те, что ты оставил мне для Гарри Уинбурна. Я с самого начала думала, что он их, скорее всего, не возьмёт.

- Но ты уверена, что они ему не нужны? Ты действительно пыталась уговорить его взять их? – спросил Том, неохотно протягивая руку за деньгами.

- Не сама. Сама я, конечно, не могла ему их предложить, но передала через Дэвида и очень просила его сделать всё возможное, чтобы он их взял.

- Почему же он отказался?

- Сказал, что денег из похоронного клуба более чем достаточно, чтобы оплатить похороны, а для себя ему ничего не нужно.

- Какая досада! Наверное, старина Дэвид не очень-то старался уговорить его.

- Нет, я уверена, что он старался. Но следует скорее радоваться, когда бедняк проявляет такую независимость.

- Да ну его с его независимостью! Я не хочу чувствовать, что это не стоит мне ничего, кроме болтовни, - я хочу платить.

- Ах, Том, если бы ты знал бедных так хорошо, как я, ты не стал бы так говорить. Боюсь, что в этом приходе, кроме него, не найдётся и двух человек, которые отказались бы от твоих денег. Боязнь подорвать их независимость отнимает у меня всю радость от того, что я им помогаю.

- Подорвать независимость! Но послушай, Кэти, я же слышал, как ты жаловалась на их упрямство и отсутствие здравого смысла.

- Да, да, они часто упрямятся и ведут себя неразумно, и это очень досадно, но при всём при этом им не хватает независимости в том, что касается денег и вообще всего, что они могут из тебя вытянуть. Кроме того, я готова признать, что в последнее время стала умнее. Раньше мне нравилось видеть, что они от меня зависят и лебезят передо мной, а теперь я этого боюсь.

- Но тебе же всё равно хочется, чтобы Дэвид уступил в вопросе пения?

- Да, если бы он уступил, я бы очень этим гордилась. Я многому у него научилась. Раньше он мне совершенно не нравился, но теперь, когда я узнала его поближе, я считаю его самым лучшим человеком во всём приходе. И если он когда-нибудь уступит – а я думаю, что он уступит – это будет огромная победа именно потому, что он такой независимый.

- Всё это очень хорошо, но что же мне делать, чтобы показать Гарри Уинбурну, что я действительно хочу быть ему другом, если он не хочет брать деньги?

- Ты приехал на похороны его матери, а это значит для него больше, чем любые деньги, которые ты мог бы ему дать, и ты можешь показать ему своё сочувствие самыми разными способами.

- Ну что же, попытаюсь. Кстати, насчёт его романа, эта юная леди дома? Знаешь, я ведь её ещё ни разу не видел.

- Нет, она уехала к тётке подыскивать себе место. Это я убедила её найти себе место и уехать пока из дому. С её отцом сейчас всё в порядке, и в её присутствии нет никакой необходимости.

- Похоже, что мне не удастся замолвить перед ней словечко за Гарри. Но нельзя ли поговорить о нём с её отцом? Это могло бы помочь.

- Но ты должен быть очень осторожен, у старого Саймона такой странный нрав.

- Ну, этого я не боюсь, мы ведь с ним большие приятели, а немножечко лести творит с ним чудеса. Вот представь, если этим самым утром мне удастся убедить его, как говорится, «дать согласие на брак», какого ты будешь обо мне мнения?

- Я буду очень высокого мнения о твоём даре убеждения.

Ничуть не смутившись сомнениями своей кузины, Том отправился на поиски Саймона и обнаружил его за работой перед теплицей, в окружении множества маленьких горшочков и горок из хорошо просеянной земли, полностью погружённого в своё занятие.

Саймон был суровый, невозмутимый беркширский крестьянин, до некоторой степени домашний тиран. Как со слугой, с ним было трудно ладить; в общении с равными себе он был строптив и несговорчив; как гражданин, отличался упрямством, неподатливостью и ворчливостью и всегда считал, что в приходе всё идёт не так, как надо; но в целом это был абсолютно честный работник и, пока ему не мешали делать так, как он считает нужным – а его хозяйка давно уже обнаружила, что делать по-другому он просто не будет – не было человека, который честнее его зарабатывал бы свой хлеб насущный. Он гордился своей работой, и сад дома приходского священника всегда содержался в большом порядке, а клумбы пестрели цветами с ранней весны и до поздней осени.

Он был полностью поглощён своим делом, и, когда Том подошёл к нему, ничем не дал понять, что знает о его присутствии. Поэтому Том остановился и начал разговор.

- Добрый день, Саймон. Как приятно видеть такой красивый сад!

Саймон поднял глаза от своей работы и, увидев, кто это, дотронулся до своей потрёпанной старой шляпы и ответил:

- Доброе утро, сэр! Верно, у меня всегда что-нибудь цветёт.

- В том-то и дело, Саймон, но как тебе это удаётся? Хотелось бы мне научить этому садовника моего отца.

- Нечего его учить, если он сам не научился. Ничего тут особенного нет. Просто всегда нужно заглядывать малость вперёд, ну и, конечно, навоз.

- Дома у нас, кажется, навоза сколько угодно, а вот по части красоты нам до тебя далеко.

- Наверно, ваш садовник просто раскидывает его по земле, и пускай себе лежит. Это всё без толку, навоз-то корням нужен. Это всё равно как мясо не есть, а к хребту себе прикладывать, вот так и навоз разбрасывать по земле, а не заделывать его туда, где у растений корни.

- Нет, наверное, это не то, - со смехом сказал Том. – Наш садовник, кажется, только и делает, что закапывает навоз, вот только у него никак не получается, чтобы он вернулся обратно в виде цветов, как у тебя.

- На навозе свет клином не сошёлся, – сказал Саймон, посмеиваясь в свой черёд.

- Это верно, Саймон, - сказал Том. – Значит, садовнику нужно знать своё дело так хорошо, как ты, чтобы сад всё время был в цвету?

- Вот это оно самое и есть, сэр, - сказал Саймон, на которого лесть начала оказывать своё действие.

Том заметил это и решил, что можно попробовать продвинуться немножко дальше.

- Я приехал к вам по печальному поводу, - сказал он. – Был на похоронах бедной вдовы Уинбурн – ты с ней, я думаю, был знаком много лет?

- Верно, я знал её ещё в девушках, - сказал Саймон, снова поворачиваясь к своим горшкам.

- А ведь она была не такой уж старой, - сказал Том.

- Ко дню Святого Михаила ей было бы шестьдесят два, - сказал Саймон.

- Пожалуй, она могла бы ещё прожить лет десять, а то и больше. Вот ты, должно быть, старше её на несколько лет, Саймон, а работаешь так, что любому молодому впору.

Саймон продолжал сажать дальше, ответив на это лишь скупым хмыканьем, достаточным, чтобы показать, что он услышал это замечание, но оно не произвело на него большого впечатления.

Том решил зайти с другой стороны и, понаблюдав за Саймоном с минуту, начал снова:

- Удивительно, почему это люди твоего возраста крепче молодых? Не думаю, что среди инглборнской молодёжи найдутся хоть трое, которые так же быстро оправились бы от такого падения, как то твоё у фермера Гроувза. Большинство из них осталось бы калеками на всю жизнь.

- Ясное дело, остались бы, слабаки несчастные. Чихать я на них хотел, - сказал Саймон.

- И ты по-прежнему хорошо себя чувствуешь, Саймон?

- А то как же, – ответил Саймон; но тут же как будто что-то вспомнил и добавил, - вот разве что даёт о себе знать, когда много наклоняться приходится.

- Мне очень жаль это слышать, Саймон. Тогда тебе не следует много наклоняться. Высаживать рассаду в горшки и тому подобное – вот это работа по тебе, ну и вообще за всем присматривать. А копать и сажать капусту может кто угодно, тебе не стоит тратить на это своё время, - теперь Том нащупал слабое место старика.

- Да, сэр, вот я и говорю мисс, - сказал он, - что ежели теплица не больше парника для огурцов, как вот у нас, то всё, что человек может сделать – это сохранить несколько растений зимой.

- Конечно, - сказал Том, глядя на очень приличных размеров теплицу, которую Саймон презрительно сравнил с парником для огурцов, - тебе нужна по меньшей мере ещё одна такая же для выгонки.

- Хозяин недоволен, и ещё как, - сказал Саймон, - если  не получает свои ранние овощи и клубнику так рано, как будто у нас есть такие же теплицы и парники, как у людей. Уже больше года прошло, как он обещал, что у меня будет теплица вдоль всей этой стены, да только что-то ничего не видать. И с мисс я тоже об этом говорил, и каждый раз слышу одно и то же: «Ох, Саймон, придётся подождать, сейчас мы организуем бесплатный медпункт», или «Ох, Саймон, эта зима был такой суровой, в клубе помощи больным средств ужасно не хватает». И вот так вот оно и тянется и, как я погляжу, будет тянуться до тех пор, пока в приходе будут бедные и больные. А они всегда будут. А как же, их навещают, им посылают обеды и лекарства из медпункта, - этак они всю жизнь будут болеть. Какой им смысл поправляться? Когда я был молодым, с больными так не носились.

Такой длинной речи от Саймона ещё никому слышать не приходилось, и Том понял, что движется в правильном направлении.

- Знаешь, Саймон, - сказал он, - я тут поговорил с кузиной и думаю, что теперь она сделает то, что тебе хочется. Медпункт уже работает, и все вроде бы здоровы. Какой длины тебе нужна теплица вдоль этой стены?

- Футов двадцать или около того, - сказал Саймон.

- Думаю, это можно устроить, - сказал Том. – Я поговорю с кузиной. Но тогда ведь у тебя будет много работы в теплицах, и тебе понадобится постоянный помощник.

- Да, тут нужны будут двое, чтобы всё было так, как положено.

- И нужен ведь такой, который разбирается, что к чему. Ты знаешь кого-нибудь, кто подошёл бы, Саймон?

- Есть один парнишка, у сквайра Вурли работает. Я слыхал, что он ищет место получше.

- Но он ведь не из Инглборна. Неужели в этом приходе никого нет?

- Я таких не знаю.

- А что ты думаешь о Гарри Уинбурне, ему, кажется, цветы удаются?

Едва лишь эти слова сорвались у Тома с губ, как он уже понял, что совершил ошибку. Старый Саймон тут же ушёл в себя, и на его лице появилось хитрое и недоверчивое выражение. С этим ничего невозможно было поделать. Даже новая теплица потеряла для него свою привлекательность, и Том, сделав ещё несколько безрезультатных попыток найти к нему подход, вернулся в дом несколько приунывший.

- Ну, как успехи? – спросила Кэти, поднимая глаза от своего шитья, когда он вошёл и уселся возле её рабочего столика.

Том покачал головой.

- Боюсь, я всё испортил, - сказал он. - Сначала я думал, что мне удалось умаслить этого старого варвара, я так расхваливал сад и пообещал ему от твоего имени новую теплицу.

- Ты же не хочешь сказать, что действительно пообещал это? – воскликнула Кэти, бросив шитьё.

- Нет, правда пообещал. Понимаешь, я увлёкся. Видел, что он на это клюнет, ну и сказал.

- Ой, Том, как ты мог? Ещё одна теплица нам совершенно не нужна, это всё Саймоново тщеславие. Он хочет побеждать на цветочных выставках садовника из Усадьбы. На это же уйдёт каждый пенни из того, что папа позволяет мне тратить на приход.

- Не бойся, Кэти, тебе не придётся тратить ни пенни. Конечно же, я оговорил одно условие. Новая теплица будет построена, если он возьмёт Гарри своим помощником.

- И что он на это сказал?

- Да ничего не сказал. В жизни не встречал такого старого упрямца. Как ты его разбаловала! Если ему что-то не нравится, он даже отвечать не изволит. Я чуть было не высказал ему всё, что я о нём думаю. Но главное, это как он смотрел. Думаю, с него станется отравить Гарри, если он здесь появится. За что он так его ненавидит?

- Он ему завидует. Мы с Мэри были настолько глупы, что похвалили ему цветы бедной Бетти, а он так этого и не простил. А ещё я думаю, он как-то догадался, что мы говорили о том, чтобы взять сюда Гарри. Мне бы следовало сказать тебе об этом, но я совсем забыла.

- Ладно, теперь уже ничего не поделаешь. Не думаю, что смогу тут чем-нибудь помочь. Съезжу-ка я лучше в Усадьбу, посмотрю, не удастся ли там.

- Что ты имеешь в виду?

- Ну как же, Гарри боится, что его выгонят из коттеджа. Его это очень беспокоит, я видел. Вот я и схожу в Усадьбу и замолвлю за него словечко. Вурли не сможет мне отказать, если я сам предложу ему внести арендную плату – это всего шесть фунтов в год. Гарри я, конечно, об этом не скажу, и он будет платить по-прежнему. А для Вурли это может иметь решающее значение, он ведь скряга.

- Ты знаком с мистером Вурли?

- Как-то раз с ним разговаривал. Он меня знает и будет очень рад оказать мне любезность.

- В этом я не сомневаюсь, но мне не нравится, что ты идёшь к нему в дом. Ты не знаешь, какой это скверный человек. У него теперь никто не бывает, кроме игроков на скачках и тому подобной публики. Мне кажется, его ничто не интересует, кроме азартных игр и разведения дичи.

- Да-да, я всё про него знаю. В нашем графстве на него уже начинают посматривать косо, тем более он будет рад сделать то, о чём я его попрошу.

- Но ты же не станешь заводить с ним дружбу?

- Об этом ты можешь не беспокоиться.

- Это нехороший дом. Я могу только надеяться, что ничего плохого там с тобой не случится.

- Ах, Кэти! – сказал Том с не очень-то весёлой улыбкой, - не думаю, что об этом стоит беспокоиться. После того, как человек пробыл год в Оксфорде,  испортить его уже вряд ли возможно. Так что я пошёл. Мне может понадобиться много времени, чтобы обработать Вурли.

- Пожалуй, я не должна тебя удерживать, - сказала Кэти. – Я очень надеюсь, что некоторые из твоих добрых намерений относительно Гарри увенчаются успехом.

- Я сделаю всё, что смогу. Ведь это великая вещь – думать не только о себе, но и о ком-нибудь ещё, и пытаться помочь кому-нибудь из бедных, даже для мужчины. А ты так не думаешь?

- Конечно, думаю. Я уверена, что ты не можешь быть счастлив без этого так же, как и я. Мы не были бы детьми нашей матери-Церкви, если бы это было не так.

- Тогда до свиданья, дорогая. Ты даже представить себе не можешь, как я ценю те редкие моменты, когда могу видеть тебя и твою работу. Передай от меня привет дяде Роберту.

Они тепло попрощались друг с другом, как и подобает родственникам, и Том уехал, с нежностью думая о своей кузине Кэти. Это было совсем не похоже на то чувство страстного преклонения, которое он испытывал к Мэри. Оба чувства могли спокойно соседствовать в его сердце, и там оставалось бы ещё много свободного места. Собственно говоря, за последние недели сердце его сделалось таким большим, что в нём хватило бы места для всего человечества, даже для мужчин, не говоря уже о женщинах; хотя в целом можно с уверенностью утверждать, что, если бы дело зашло несколько дальше, и если бы Мэри было точно известно, что происходит у него в голове, то, возможно, она не одобрила бы ту привязанность, которую он чувствовал в данный момент к своей кузине. Шутка насчёт любви двоюродных так же стара и так же справедлива, как притчи царя Соломона. Пока, впрочем, Мэри не могло заботить то, каковы его чувства к Кэти или к кому-либо ещё.

Том въехал в ворота Усадьбы в начале двенадцатого и шагом поехал по парку, восхищаясь великолепными деревьями и раздумывая о том, в какой форме преподнесёт свою просьбу владельцу имения. Но размышления его были прерваны кроликами, которые сотнями паслись среди деревьев. Те, что были ближе всего, едва удостоили его вниманием, а когда всё же отбежали к своим норкам у корней могучих дубов, одни юркнули в них, презрительно дрыгнув задними лапками, а другие повернулись, сели и уставились на него. По пути к дому он проехал мимо коттеджа егеря, где его приветствовал собачий лай с расположенной рядом псарни; молодые фазаны бегали между двумя десятками птичников, стоявших в ряд напротив двери, а рядом играли дети егеря. Удовольствие видеть животных и птиц помешало ему привести в порядок свои мысли, и он достиг двери холла, так и не составив плана кампании.

На звонок вышел лакей, который не был уверен, спустился его хозяин вниз или ещё нет, но полагал, что он примет джентльмена, если тот изволит представиться. В ответ на это Том вручил ему свою карточку, и через несколько минут пришёл беспутного вида мальчишка-конюх, чтобы взять его лошадь, и появился дворецкий с приветствиями от хозяина и просьбой пройти в комнату для завтрака. Том последовал за этой представительной персоной через большой и красивый холл, на стенах которого висели доспехи из буйволовой кожи и старинное оружие, а также несколько больших натюрмортов, изображавших фрукты и дичь; затем через гостиную, которой придавала унылый вид мебель в чехлах; и, наконец, в комнату для завтрака, где владелец особняка в домашней куртке сидел за столом. Это был человек лет сорока или около того, которого можно было бы назвать красивым, если бы не чувственное, животное выражение лица. Щёки у него были слегка ввалившиеся, в полных губах было заметно что-то похотливое, под светло-голубыми глазами уже начинали образовываться мешки. Руки у него были очень белые и нежные и слегка дрожали, когда он наливал себе чай. Полный и дородный телом, с узкими плечами и тонкими руками и ногами, короче говоря, это был человек, которого Том в последнюю очередь выбрал бы своим напарником в лодке с двумя гребцами. Единственной его чертой, изобличавшей силу, были тёмные бакенбарды, густые и тщательно завитые и напомаженные. Комната, светлая и приятная, с двумя окнами, выходящими в парк, была роскошно обставлена в самом современном стиле разнообразными креслами и диванами. Застеклённые шкафы с книгами в богатых переплётах показывали, что кто-то из прежних владельцев был неравнодушен к таким вещам; но их дверцы, по-видимому, ни разу не отпирались при нынешнем хозяине. И он сам, и его гости находили достаточно пищи для ума в «Календаре скачек», «Боксиане»*, «Приключениях Коринфского Тома»** и «Беллз Лайф», которые лежали на маленьком столике, а также в картинах и гравюрах, изображающих скаковых лошадей, танцовщиц и стипль-чез, которые в большом количестве висели на стенах. Стол для завтрака был красиво сервирован серебром и фарфором; изысканные маленькие булочки, аккуратные кусочки масла на льду, серебряная посуда с двумя горячими блюдами – карри*** и жареной сёмгой, фрукты, сложенные на блюде в соблазнительном изобилии, - всё это взывало и, по-видимому, тщетно, к аппетиту хозяина этого пиршества.

* «Боксиана» (Boxiana) – серия сборников статей, посвящённых боксу, автором которой является британский журналист, писатель и страстный любитель бокса Пирс Иган (Pierce Egan, 1772–1849). Первоначально статьи публиковались в различных журналах, но периодически Иган издавал их в виде сборников под названием «Боксиана». Первый такой сборник вышел в 1813 г., за ним последовали ещё четыре, соответственно в 1818, 1821, 1824 и 1828 гг.

** «Приключения Коринфского Тома»  -  ещё одно произведение Пирса Игана, к созданию которого его побудил огромный успех «Боксианы». С 1821 года он начинает издавать еженедельник «Жизнь в Лондоне» (Life in London), посвящённый ещё одному его интересу – лондонской золотой молодёжи, завсегдатаям клубов, любителям бокса и скачек. Еженедельник пользовался огромной популярностью, а очерки из него были выпущены отдельным изданием под названием «Жизнь в Лондоне, или дневные и ночные сцены с Джерри Хоторном, эсквайром, и его элегантным другом Коринфским Томом» (Life in London, or The Day and Night Scenes of Jerry Hawthorn Esq. and his Elegant Friend Corinthian Tom). После выхода этой книги в английский язык вошло выражение «Tom and Jerry», которое означало всяческие безобразия – драки, пьянство, дебоши и т.п. По всей видимости, эти имена были выбраны для героев известного американского мультсериала про склочных кота и мышку далеко не случайно. Считается, что эта книга оказала влияние на Чарльза Диккенса и до некоторой степени послужила прообразом «Записок Пиквикского клуба».

*** карри – название острых блюд южно-азиатского происхождения, приготовляемых с большим количеством приправ, в том числе с приправой карри.

- Мистер Браун, сэр, - доложил дворецкий, вводя к нему нашего героя.

- А-а, Браун, очень рад видеть вас здесь, - сказал мистер Вурли, вставая и протягивая ему руку. – Позавтракаете со мной?

- Благодарю вас, я уже завтракал, - сказал Том, несколько ошарашенный фамильярностью этого приветствия, но ведь он намеревался вести себя дружелюбно, поэтому пожал протянутую руку, очень вялую на ощупь, и с любезным видом сел к столу.

- Из дому сегодня? – спросил Вурли, изящно поклёвывая карри, которое положил себе на тарелку.

- Нет, я вчера приехал навестить дядю в Инглборне и решил заехать к вам по пути домой, это ведь почти по дороге.

- Правильно сделали. Очень рад, что вы заехали безо всяких церемоний. Люди здесь так церемонятся, чёрт их дери. Меня вся эта ерунда не устраивает. Ну, хотя бы попробуйте, а?

- Благодарю вас. Тогда я, пожалуй, съем немного фруктов, - сказал Том и взял себе свежесобранного винограда, - какой прекрасный виноград!

- Да, могу поставить свои дома против чистого поля на двадцать миль в окружности. Это карри и для свиней не годится. Унесите его и передайте это повару.

Дворецкий с важностью повиновался, в то время как его хозяин продолжил разговор одним из многочисленных ругательств, которыми он обильно уснащал свою речь.

- Вы правы, они не могут испортить разве что фрукты. Эти слуги – просто шайка ленивых дьяволов. Только и знают, что обжираться, и только и думают, как бы украсть побольше, а работать поменьше.

Высказавшись таким образом, он тоже взял себе винограда, и некоторое время оба ели в молчании.

Но и к фруктам он, по-видимому, тоже быстро потерял интерес и оттолкнул свою тарелку. Вернулся дворецкий с серебряным подносом, на котором стояла бутылка содовой, графинчик с бренди и высокие стаканы.

- Не желаете с дороги? – спросил хозяин Тома. - Содовая с капелькой бренди отлично прочищает мозги по утрам.

- Нет, благодарю вас, - с улыбкой сказал Том, - я на спортивной диете.

- А-а, вы, оксфордские, вечно на диете, - сказал хозяин и стал жадно пить пенистую смесь, которую ему подал дворецкий. – Стакан горького эля, вот что вы пьёте, верно? Я знаю. Принесите эля мистеру Брауну.

Том почувствовал, что отказаться от такого ортодоксального предложения было бы невежливо, и взял принесённое пиво, после чего хозяин достал коробку регалий Хадсона* и предложил осмотреть конюшни. Они зажгли свои сигары и пошли. В последнее время мистер Вурли пристрастился к скачкам, и они осмотрели несколько молодых лошадей, которые скоро должны были участвовать в скачках на местный кубок. С точки зрения Тома они выглядели какими-то хилыми, но он терпеливо выслушал хвалы в их адрес, а также их родословные, причём хозяин оказался весьма красноречив. Тому удалось не ударить лицом в грязь: он припомнил то, что в последнее время читал в «Беллз Лайф», и разговоры о скачках, которые постоянно велись в комнатах Драйсдейла, и с серьёзным видом осведомился о цене лошади по кличке Коронация, которая должна была участвовать в следующем Дерби, а также о том, следует ли ставить на лошадей Скотта в Сент-Леджере**, что значительно возвысило его в глазах хозяина. Охотничьих лошадей в конюшне не было, и Том выразил своё удивление по этому поводу. В ответ на это мистер Вурли принялся ругать здешние места и заявил, что тут и охотиться-то не стоит. В действительности же он просто побаивался это делать, потому что при встрече с другими охотниками, если он выезжал-таки в поле, его в последнее время ожидал очень холодный приём.

* регалии – сорт крупных сигар. Хадсон (Hudson) был, по-видимому, хорошо известным в то время поставщиком табачных изделий.

** Сент-Леджер (St. Leger) – скачки чистокровных лошадей-трёхлеток, которые проводятся ежегодно в сентябре в Донкастере (Doncaster), Южный Йоркшир (South Yorkshire).

Из конюшни они направились к коттеджу егеря, где мистер Вурли приказал подать гречки и кукурузы и стал кормить молодых фазанов, которые бегали у самых ног совсем как домашняя птица.

- Хороший нынче был сезон на молодняк, - сказал он, - мой человек в этом деле разбирается, чёрт его дери, и теряет не много. В октябре приезжайте с ружьём, в начале месяца с недельку постреляем у меня в зарослях.

- Благодарю вас, буду очень рад, - сказал Том, - но вы же не стреляете этих птиц?

- Не стреляю? А что же, чёрт подери, мне с ними делать?

- Но они такие ручные, я думал, вы их просто разводите. Вообще-то я не очень люблю стрелять фазанов. Вот как следует походить за бекасами или подкрасться к дикой утке – другое дело. Это всё-таки спорт, и даже стрелять куропаток с парочкой хороших собак…

- Вы сильно заблуждаетесь. Ничего нет лучше, чем стрелять в зарослях, где полным-полно дичи, и чтобы человек сзади заряжал вам ружьё.

- Всё-таки должен сказать, что предпочитаю открытую местность.

- У вас там, наверное, и зарослей-то нет, а?

- Не особенно…

- Так я и думал. Подождите, вот поохотитесь денёк у меня, так после этого вам больше не захочется целый день рыскать по мокрой репе. Кроме того, это выгодно. Вот говорят, что фазан на столе обходится в гинею. Всё это вздор; во всяком случае, мои мне дорого не обходятся. Да, я говорю, что это выгодно, и могу доказать это.

- Но вы же кормите ваших фазанов?

- Да, несколько недель они кормятся дома, да ещё я сею немного гречихи прямо там, среди зарослей. А так им приходится самим заботиться о своём пропитании, могу вас уверить.

- А фермеры не возражают?

- Возражают, чёрт их дери, на них не угодишь. Но жаловаться не смеют. На каждую ферму, которая сдаётся внаём, найдётся дюжина желающих, и им это прекрасно известно. Стоит им только вложить в землю сотню или две фунтов, и они уже так легко от неё не откажутся. Не хотите ли сыграть партию в бильярд?

При том обороте, который принял разговор, Тому пока ещё не представилось возможности заговорить о цели своего визита, и ему всё меньше и меньше хотелось затрагивать эту тему. Он снова и снова присматривался к хозяину, и чем больше на него смотрел, тем меньше ему хотелось просить его о каком-либо одолжении. Но, раз уж сделать это было необходимо, то он решил, что лучше всего будет какое-то время быть покладистым и ждать благоприятного момента. Он казался довольно добродушным в своём роде, и всё его имение – прекрасный парк и дом, сады и конюшни – не могли не произвести впечатления на его молодого гостя. Лишь немногие люди и в два раза старше Тома способны отделить человека от его имущества и судить о нём независимо от него. Поэтому он довольно легко уступил, и они пошли к бильярду, который находился в красивой комнате, выходящей в холл, и Том, большой любитель этой игры, скоро забыл обо всём от удовольствия играть на таком столе.

Силы противников были примерно равны. Мистер Вурли разбирался в игре куда лучше своего гостя и мог давать ему советы относительно того, с какой стороны заходить и как играть карамболем. Делал он это в покровительственной манере, но у самого у него рука дрожала, а выдержка никуда не годилась. Хороший глазомер и твёрдая рука Тома, а также практика, полученная в колледже Св. Амвросия, давали ему значительное преимущество при сыгрывании. Вот так они и играли, мистер Вурли снисходительно решил ставить всего по полкроны на партию, дав ему сначала десять очков вперёд, а потом пять, причём при таком гандикапе Том умудрился опередить его на две партии, когда в два часа дворецкий объявил, что ланч подан.

- Пожалуй, я прикажу подать мою лошадь, - сказал Том, надевая сюртук.

- Нет, проклятье, вы должны дать мне возможность отыграться. После ланча я всегда зарабатываю на пять очков больше, а после обеда смогу вам дать и пятнадцать очков вперёд. Почему бы вам не остаться обедать и ночевать? Я жду к обеду кое-кого ещё.

- Благодарю вас, но сегодня я должен быть дома.

- Я хочу, чтобы вы попробовали мою баранину. Я не жду, покуда барану стукнет пять лет, прежде чем его заколоть. Такое не каждый день удаётся попробовать.

Том, однако, никак не соглашался попробовать баранину, но согласился остаться до того часа, когда ожидался приезд других гостей, потому что видел, что хозяину явно не хочется оставаться одному. И вот после ланча, за которым мистер Вурли выпил бóльшую часть бутылки старого хереса, чтобы успокоить свои нервы, они снова вернулись к бильярду и регалиям Хадсона.

Они проиграли ещё час, и, хотя рука мистера Вурли стала, безусловно, твёрже, удача оставалась на стороне Тома. Играть ему уже надоело и хотелось поскорей уехать, и тут он опять вспомнил о цели своего визита. Но мистер Вурли был явно задет тем, что его обыграл мальчишка, каковым он считал нашего героя, и слышать не хотел о том, чтобы прекратить игру. Поэтому Том продолжал небрежно играть партию за партией, и вскоре опять опережал его всего лишь на две. Настроение мистера Вурли стало улучшаться, и Том решительно заявил, что ему пора. Ещё всего одну партию, не отставал хозяин, и Том согласился. Может, сыграем на соверен? Нет. Поэтому они сыграли «двойной куш или квиты»*, и после ожесточённой борьбы мистер Вурли выиграл, отчего очень развеселился и снова с важностью заговорил о гандикапе, который может дать после обеда.

* «двойной куш или квиты» - победивший в предыдущей игре устанавливает ставку, а проигравший обещает заплатить её в двойном размере, если снова проиграет; но если он выиграет, то не платит ничего, таким образом, ни один из игроков ничего не выигрывает и не проигрывает.

Том чувствовал, что теперь или никогда, поэтому сказал, надев сюртук:

- Я очень благодарен вам за то, что так приятно провёл время, мистер Вурли.

- Надеюсь, вы приедете ещё и останетесь ночевать. Всегда буду рад вас видеть. В здешних местах чертовски трудно найти кого-нибудь, кто хочет поддерживать знакомство.

- Благодарю вас, буду рад приехать ещё. А сейчас, перед тем, как я уеду, я хотел бы попросить вас об одной одолжении.

- Да, что такое? – сказал мистер Вурли, и его лицо и манера поведения внезапно перестали быть любезными.

- Речь идёт о принадлежащем вам коттедже, том, что на краю Инглборнской рощи, рядом с деревней.

- Да, знаю, дом дровосека, - сказал мистер Вурли.

- Жилица умерла, и я хотел попросить вас сдать его одному моему другу; об арендной плате я позабочусь сам.

При этом заявлении мистер Вурли навострил уши. Он пристально посмотрел на Тома, а потом наклонился над столом, ударил по шару и сказал:

- Да, я слышал, что старуха умерла. А кто же этот ваш друг?

- Я имел в виду её сына, - несколько смущённо сказал Том, - это энергичный молодой парень, я уверен, что он будет хорошим арендатором.

- Я думаю, - сказал мистер Вурли, бросая на него хитрый взгляд, - и, надо полагать, имеется сестра, которая будет вести у него хозяйство, а?

- Сестры нет, но он собирается жениться.

- Собирается жениться? – сказал мистер Вурли, сопроводив это ещё одним хитрым взглядом и ругательством. – Вы правы, так для вас куда безопасней.

- Да, - сказал Том, решив не обращать внимания на намёк, которого не мог не заметить, - женившись, он остепенится, а если коттедж останется за ним, это может иметь решающее значение. Тогда, я думаю, особых препятствий к свадьбе не будет.

- Однако это далековато. Заметьте, вы совершенно правы, что не селите их близко от дома, но Инглборн – это, мне кажется, всё-таки слишком далеко.

- Но какое это имеет значение?

- Так она вам уже надоела! Понимаю. Тогда, пожалуй, это недалеко.

- Надоела? Что вы имеете в виду?

- Ха, ха! – сказал мистер Вурли, поднимая глаза от стола, над которым склонился, продолжая катать шары, - чертовски умно придумано! Только меня вам не провести. Не такой я дурак.

- Не понимаю, что вы имеете в виду. Я только попросил вас сдать внаём коттедж, а я внесу арендную плату. Если хотите, я заплачу вперёд.

- Да, вы хотите, чтобы я сдал вам коттедж для этой девчонки?

- Прошу прощения, - с трудом сдерживаясь, перебил его Том, - я уже сказал, что это для молодого Уинбурна.

- Ну да, так вы и сказали. Ха, ха!

- А вы мне, кажется, не верите.

- Да ладно вам, на войне и в любви все средства хороши. Только со мной вам притворяться незачем. Вы не возражаете, что он будет там жить, он ведь целый день на работе, верно? А жена остаётся дома.

- Мистер Вурли, клянусь честью, что ни разу в жизни не видел этой девушки и не знаю даже, выйдет она за него или нет.

- А чего ради вы тогда завели этот разговор о друге? – сказал мистер Вурли, перестав катать шары и уставившись на Тома взглядом, в котором любопытство смешивалось с хитростью и недоверием.

-  Я имел в виду то, что сказал.

- Так что это за друг?

- Я сказал вам уже несколько раз, что это для молодого Уинбурна.

- И это ваш друг?

- Да, мой друг, - сказал Том и почувствовал, что краснеет от необходимости назвать Гарри своим другом в присутствии этого человека. Несколько мгновений мистер Вурли смотрел на него, потом спрыгнул со стола, на край которого присел, и подошёл к Тому с тем покровительственным видом, с которым давал ему советы насчёт бильярда.

- Послушайте, Браун, я дам вам совет, - сказал он. – Вы молоды и не знаете жизни. Оксфорд – это, конечно, хорошо, но знания жизни он не даёт. Так вот я говорю вам, что молодой человек ничем не может так себе повредить, как плохой компанией и разговорами вроде тех, что вы ведёте. Это может погубить вашу репутацию в графстве. Радикальные идеи вас до добра не доведут. Надо же, назвать своим другом сельского работника!

Том вскипел, услышав такой совет от человека, который, как он отлично знал, сам имел скверную репутацию из-за того, что принимал у себя в доме игроков на скачках, тренеров лошадей и прочий подобный сброд и жил в самой тесной дружбе с ними. Он сдержался, приложив для этого значительное усилие, и вместо того, чтобы отпарировать, как ему того хотелось, сказал, пытаясь превратить всё это в шутку:

- Благодарю вас, но я не думаю, что существует опасность того, что я превращусь в радикала. Так вы сдадите мне коттедж?

- Этим занимается мой агент. Мы говорили с ним о том, что его нужно снести.  Коттедж находится в моём лесу, и я не желаю, чтобы там жил какой-нибудь браконьер, который по ночам вполне может потихоньку промышлять моими фазанами.

- Но и дед его, и прадед жили в этом коттедже.

- Возможно, но коттедж-то мой.

- Но ведь это даёт ему определённые права.

- Чёрт подери! Это мой коттедж. Ещё скажите, что я не имею права делать с ним всё, что мне хочется.

- Я только сказал, что его семья жила там так долго, что это даёт ему определённые права.

- Какие такие права? Вот они, ваши чёртовы радикальные идеи. Могли бы вас в Оксфорде научить и чему-нибудь получше.

Том держался совершенно невозмутимо, но был в то же время в таком бешенстве и возбуждении, что совершенно забыл об интересах своего клиента.

- Я пришёл сюда, сэр, - сказал он очень медленно и спокойно, - не затем, чтобы спрашивать ваших советов на мой собственный счёт или вашего мнения по поводу учёбы в Оксфорде, хотя в их ценности трудно сомневаться. Я пришёл, чтобы попросить вас сдать мне внаём коттедж, и хотел бы получить от вас ответ.

- Чёрт меня подери, если я вам его сдам, вот мой ответ.

- Отлично, - сказал Том, - тогда мне остаётся только пожелать вам всего хорошего. Мне жаль, что я впустую потратил этот день в обществе человека, который выдаёт себя за джентльмена, хотя у него язык лодочника с Темзы  и сердце еврея-ростовщика.

Мистер Вурли бросился к звонку и яростно зазвонил.

- Ах ты … ! – чуть ли не завизжал он, грозя Тому кулаком, - да я велю отстегать тебя кнутом на дворе! – после чего разразился потоком оскорбительного сленга, который завершился ещё одним звонком и «Ах ты … ! да я велю отстегать тебя кнутом на дворе!»

- Попробуйте вместе со всеми вашими лакеями, - сказал Том, вытаскивая из кармана портсигар и закуривая сигару, - это был самый вызывающий и презрительный жест, до которого он с ходу мог додуматься. – А вот и один из них. Я вас пока оставлю, можете дать ему распоряжения, а я буду ждать вас через пять минут в холле, там больше места.

И, оставив лакея глазеющим с раскрытым ртом на своего господина, он повернулся на каблуках с видом Бернардо дель Карпио*, бросающего вызов королю Альфонсо, и вышел в холл.

* Бернардо дель Карпио (Bernardo del Carpio) – герой средневековой испанской легенды, согласно которой он был племянником Альфонсо II, короля Астурии, и сыном сестры короля, доньи Химены, и графа Салданья. Отец Бернардо был ослеплён и брошен в тюрьму королём, а сам Бернардо воспитывался при дворе, не зная, кто он по рождению. Узнав о своём происхождении, он стал добиваться освобождения отца, но после множества перипетий получил лишь труп с выколотыми глазами.

Он слышал, как бегают туда-сюда люди и хлопают двери, пока стоял там, разглядывая  старые кожаные доспехи, и всей душой жаждал драки. Через некоторое время дверь открылась, и в холл с весьма смущённым видом, волоча ноги, вошёл представительный дворецкий и сказал:

- Прошу вас, сэр, уйти отсюда потихоньку, а то у него будет припадок.

- Вы имеете в виду вашего хозяина?

- Да, сэр, - сказал дворецкий и кивнул, - белая горячка, сэр. После припадков ярости на него нападает тоска, и тогда он делается невыносим, поэтому я надеюсь, что вы уйдёте, сэр.

- Тогда я, конечно, уйду. Я не хочу, чтобы с ним случился припадок.

Сказав это, Том вышел из холла на улицу и неторопливо пошёл к конюшням, где уже заметны были признаки переполоха. Не обращая на них внимания, он оседлал и взнуздал своего коня и вывел его во двор, где на глазах у кучки разного рода челяди, которая сбежалась со всего дома и служб и теперь терялась в догадках, начинать военные действия или не стоит, тщательно осмотрел его, похлопал, проверил подпругу, сел в седло и спокойно уехал шагом.

Когда гнев его немного поостыл под влиянием свежего воздуха пустынных просторов позади Соколиного Уступа, где он оказался по пути домой вскоре после того, как выехал из парка, до него вдруг дошло, что, какими бы удовлетворительными для него самого ни казались результаты его стычки с этим несправедливым землевладельцем, они наверняка окажутся более чем неблагоприятными для Гарри Уинбурна, который хочет стать его арендатором. Собственно говоря, когда он хорошенько всё обдумал, ему стало ясно, что в течение одного этого дня он, по всей видимости, ещё больше ожесточил старого Саймона против этого кандидата в его зятья, вставив тем самым палку в колёса любовным намерениям Гарри. С другой стороны, он добился того, что теперь его ещё скорее выгонят из коттеджа, а то и снесут само это строение. Поэтому он приуныл, придя к выводу, что его дружба, которая должна была сотворить такие чудеса для вышеупомянутого Гарри и избавить его от всех забот, пока что лишь сделала его виды на будущее значительно более мрачными и неопределёнными. Короче говоря, пока что ему удалось сделать для своего друга даже меньше, чем ничего, и домой тем вечером он приехал очень пристыженный. Однако он и представить себе не мог, насколько серьёзно отнесётся ко всему происшедшему его отец. Мистер Браун сидел в одиночестве после обеда, когда появился его сын, и ему пришлось выпить несколько лишних стаканов портвейна, чтобы сохранить самообладание, пока Том пересказывал ему события этого дня за обедом, который для него пришлось подавать заново. Когда прислуга убрала со стола, мистер Браун высказался по поводу всей этой истории самым решительным образом.

Прежде всего, Том был не прав уже в том, что вообще поехал в Усадьбу. Эта часть нотации была подкреплена рассуждениями об упадке скачек вообще и о том, каким бедствием являются скачки на второстепенные местные призы, в частности. Их поддерживают личности вроде Вурли, а если бы не это, они давно уже прекратились бы. Скачки в старину были забавой великих людей, которые вполне могли позволить себе тратить на них несколько тысяч в год, а сейчас они по большей части находятся в руках самых худших и низких представителей всех классов, которые не постеснялись бы, как решительно высказался мистер Браун, украсть медяк из шапки слепого нищего. А если уж ему обязательно нужно было туда поехать, он должен был, по крайней мере, сделать своё дело и уйти, вместо того чтобы оставаться там на целый день и пользоваться гостеприимством этого человека. Сам мистер Браун теперь решительно не знает, что он будет делать, если этому типу вдруг вздумается явиться на следующие квартальные сессии* или «ассизы»**.

* квартальные сессии (Quarter Sessions) – судебные сессии, которые проводились четыре раза в год в каждом графстве Англии и Уэльса до 1972 г., когда были отменены парламентским актом. Тяжкие преступления, влекущие за собой высшую меру наказания или пожизненное заключение, на них не рассматривались, а передавались на «ассизы».

** «ассизы» (assizes) - сессии суда присяжных, на которых рассматривались уголовные дела по тяжким преступлениям. Были отменены, как и квартальные сессии, в 1972 г.

Но, самое главное, как он мог, воспользовавшись его гостеприимством, потом взять и оскорбить этого человека в его собственном доме? Это казалось мировому судье Брауну чудовищным и невероятным поступком.

Этот новый взгляд на вещи застал Тома полностью врасплох. Он попытался защищать свою точку зрения, но напрасно. Отец соглашался с ним в том, что, если бы Гарри выгнали из коттеджа, это было бы очень плохо, но отказывался даже слушать, как Том пытается доказать, что арендатор в данном случае имеет право чего-то требовать от владельца. Аренда с понедельной оплатой – это аренда с понедельной оплатой, и арендатор по-прежнему остаётся арендатором, сколько бы недель он там ни прожил. Том обнаружил, что приводит аргументы, которые звучали дико и удивили его самого, но всё же он чувствовал, что в них есть какая-то правда, и поэтому не желал от них отступаться, хотя отца они явно раздражали, и он назвал их «просто вредной сентиментальностью». Каждый был задет сильнее, чем ему хотелось бы признать; каждый в глубине души чувствовал себя обиженным и обвинял другого в том, что он не желает его понять. Однако, проявив упрямство по общему вопросу, Том всё же устыдился того, каким образом он покинул Усадьбу. В конце концов, он сдался и выразил своё сожаление по этому поводу, продолжая, впрочем, утверждать, что, если бы отец слышал то, что произошло, и видел поведение этого человека, то едва ли осудил бы его за то, что он сказал и сделал. Признав же свою неправоту, ему не оставалось ничего другого, как написать письмо с извинениями, составление которого стало одной из самых неприятных задач, когда-либо выпадавших на его долю.

Предыдущая

Следующая