© Юлия Глек, перевод и примечания, 2010.

Томас Хьюз

Thomas Hughes

ТОМ БРАУН В ОКСФОРДЕ

TOM BROWN AT OXFORD

Продолжение романа "Школьные годы Тома Брауна"

Перевод и примечания Юлии Глек

оригинал на Project Gutenberg http://www.gutenberg.org/etext/26851

Глава 23

Инглборнский констебль

Главная

Предисловие переводчика

Том Браун в Оксфорде

Введение

Глава 1

Колледж Св. Амвросия

Глава 2

На реке

Глава 3

Завтрак у Драйсдейла

Глава 4

Лодочный клуб колледжа Св. Амвросия, его руководство и бюджет

Глава 5

Служитель Харди

Глава 6

Как Драйсдейл и Блейк отправились на рыбалку

Глава 7

Взрыв

Глава 8

История Харди

Глава 9

Искушение Брауна

Глава 10

Летний триместр

Глава 11

Мускулистое христианство

Глава 12

Взгляды капитана

Глава 13

Первое столкновение

Глава 14

Замена в команде и что из этого вышло

Глава 15

Буря собирается и разражается

Глава 16

Буря бушует

Глава 17

На новом месте

Глава 18

Деревня Инглборн

Глава 19

Предвестие лучшей погоды

Глава 20

Примирение

Глава 21

Колледж Св. Амвросия принимает у себя капитана Харди

Глава 22

Отъезды ожидавшиеся и неожиданные

Глава 23

Инглборнский констебль

Глава 24

Экзамены "скулз"

Глава 25

День Поминовения

Глава 26

Прогулка на лугу Крайст Чёрч

Глава 27

Нотация, прочитанная львице

Глава 28

Окончание первого курса

Глава 29

Переписка на каникулах

Глава 30

Праздник в Бартон-Мэнор

Глава 31

За сценой

Глава 32

Кризис

Глава 33

Браун Patronus

Глава 34

Mηδέν ΰγαν

Глава 35

Второй курс

Глава 36

На берегу реки

Глава 37

В ночном карауле

Глава 38

Мэри в Мэйфере

Глава 39

Ночной караул и что из этого вышло

Глава 40

Погоня

Глава 41

Суждения и затруднения лейтенанта

Глава 42

Третий курс

Глава 43

Послеобеденные посетители

Глава 44

И снова письма

Глава 45

Магистерский триместр

Глава 46

Из Индии в Инглборн

Глава 47

Свадьба

Глава 48

Начало конца

Глава 49

Конец

Глава 50

Эпилог

Список примечаний

Оксфорд, план города, 1850 г.

Этот процесс, известный в деревне под названием «звон», основывается на убеждении, что пчёлы сядут не иначе, как под влиянием это своеобразной музыки; и констебль, который придерживался этой расхожей точки зрения, помчался по своему саду, звоня так, как будто бы от этого зависела его жизнь, в надежде, что этот умиротворяющий звук побудит пчёл сесть тут же на его собственных яблонях.

Является ли «звон» суеверием? Наверное, это известно тем, кто разбирается в пчёлах, но мне не довелось пока встретиться с человеком, который разрешил бы этот вопрос. Просто поразительно, как глубоко такие убеждения или суеверия укореняются в сознании деревенских жителей и одинаково разделяются  и простаками, и мудрецами. Констебль Дэвид для своего времени и классовой принадлежности был в высшей степени рассудительным человеком широких взглядов, но Кембль*, Эйкерман** или другие учёные знатоки англо-саксонского языка напрасно объясняли бы ему, что слово «tang» (звон) в старину означало «сохранить», и целью этого «звона» было не приманить пчёл сладостной музыкой, которая получается при битье ключом о совок, а сообщить соседям, что пчёлы отроились, и владелец материнского улья желает сохранить своё право на переселенцев. Дэвид прослушал бы эту лекцию с жалостью к говорящему и сохранил бы непоколебимую веру в свою музыку.

* Кембль (John Mitchell Kemble, 1807 – 1857) – английский филолог и историк, занимавшийся англо-саксонским периодом.

** Эйкерман (John Yonge Akerman, 1806–1873) – английский учёный и антиквар, получивший известность главным образом благодаря своим работам по нумизматике. Однако он опубликовал и ряд работ, посвящённых уилширскому диалекту английского языка.

В данном случае, однако, от «звона» было мало проку, потому что рой, описав пару кругов в воздухе, скрылся с глаз констебля за стеной у ректора. Он продолжал яростно звонить ещё минуту или две, а потом перестал и задумался над тем, что же делать дальше. Сразу же перелезть через стену сада приходского священника или обойти кругом и попросить разрешения продолжить поиски в его угодьях? Как человек и пчеловод он готов был немедленно последовать за пчёлами через любую стену или забор; но констебль в нём был слишком силён. Он был не в лучших отношениях со старым Саймоном, садовником ректора, да и его недавнее противодействие мисс Винтер по поводу пения вспомнилось ему тоже. Поэтому он решил, что нарушение границ владений своего соседа запятнает честь мундира приходского констебля, и размышлял о том, как поступить дальше, как вдруг услышал знакомые шаги и короткое покашливание по другую сторону стены.

- Мастер* Саймон, ты тут? – позвал он.

* мастер (здесь) – уважительное обращение.

Шедший по ту сторону стены остановился и после второго оклика коротко ответил:

- Тута.

- Пчёл моих не видел? Они полетели куда-то к вам за стену.

- Видел.

- И где же они?

- А на липах, вместе с нашими.

- Вместе с вашими, - воскликнул констебль, - нелёгкая их возьми! Забот от них больше, чем пользы.

- Я сразу понял, что это твои, как только их увидел, - продолжал старый Саймон.

- Как же ты это узнал? – спросил констебль.

- Потому что все они сидели, поджав ноги*, - сказал Саймон со смешком. – Можешь прийти и забрать их, если хочешь.

* характерная поза тогдашних портных.

Саймон смягчился от собственной шутки и разразился коротким сухим хохотом, чем-то средним между смехом и кашлем, в то время как констебль, удивлённый и обрадованный тем, что его сосед оказался в таком хорошем настроении, поспешил взять пустой улей и  рукавицы и, вооружившись таким образом, вышел из своего коттеджа и быстро пошёл к воротам дома ректора, рядом с которыми стоял коттедж Саймона.

Старый садовник был нетерпелив по натуре, поэтому эффект, произведённый шуткой, уже почти успел улетучиться, и Саймон начал впадать в своё обычное настроение по отношению к соседу ещё до того, как тот успел появиться.

- Чего так долго? – воскликнул он, когда к нему подошёл констебль.

- Я видел молодую госпожу вместе с другой молодой леди, они стояли у твоей двери и разговаривали, - сказал Дэвид, - вот я и остановился, чтобы им не мешать.

- Они вошли? С кем они разговаривали?

- С твоей хозяйкой и с дочкой твоей, по-моему, тоже. Они ведь обе дома?

- Наверно. А что они говорили?

- Я не особо слушал, но, кажется, что-то насчёт воскресенья и пожара.

- Хватит им уже набивать мой дом пузырьками. Я не собираюсь больше принимать эту докторскую дрянь.

Заметим кстати, что Саймон после своего падения упорно отказывался принимать лекарства и вёл по этому поводу постоянную войну и со своими женщинами, и с мисс Винтер, которая более чем когда-либо укрепилась в убеждении, что он несговорчив и упрям.

- А как ты себя чувствуешь, мастер Саймон? – сказал Дэвид. - Я и не спросил. Надеюсь, не сильно ушибся?

- Малость тяжело двигаться, а ещё, когда поднимаю руки, что-то как будто колет.

- Хорошо хоть не хуже, - сказал Дэвид. – Мы уже не такие молодые и проворные, как прежде, мастер Саймон.

На это замечание Саймон ответил хмыканьем. Он не любил, когда ему напоминали о его возрасте – редкий случай среди крестьян в этой части страны. Большинство из них любят казаться старше, чем есть, обожают порассуждать о своём жизненном опыте и так же твёрдо, как и все мы, верят в то, что со времён их молодости всё изменилось к худшему и в приходе, и вообще в округе.

Но Саймон, хотя был и скуп на слова, и раздражителен, что делало знакомство с ним не самым приятным, был полезен в других отношениях. С его помощью констебль быстро отправил в улей свой рой пчёл с поджатыми ногами.

Констебль настойчиво приглашал его выпить с ним стаканчик эля, на что Саймон, слегка пококетничав, согласился. Поэтому, отнеся своих вновь обретённых пчёл домой и установив улей на самодельной трёхногой подставке, он снова поспешил к Саймону, и вскоре оба они сидели в баре «Красного Льва».

Констебль решил в полной мере воспользоваться представившейся возможностью и сразу же принялся выведывать у Саймона, каковы его намерения относительно дочери. Но у Саймона было не так-то просто что-нибудь выспросить, казалось, что он даже больше, чем обычно, придерживается по поводу своей дочери позиции «не-суйтесь-не-в-своё-дело». Дэвид так и не сумел понять, присмотрел он кого-нибудь для неё или нет; но одно он всё-таки понял, и это его очень огорчило. По отношению к Гарри старый Саймон был настроен недружелюбно и обидчиво, сказал, что он пошёл по плохой дорожке и начал слишком много о себе воображать. Зачем это ему понадобилось брать больший надел, чем у всех остальных? Саймон сам лично давал Гарри советы по этому поводу, но, похоже, без особого толку, потому что свои взгляды на предмет он подытожил замечанием «не мечите бисер перед свиньями».

Время от времени констебль пробовал вступаться за своего молодого друга, но очень осторожно; прощупав почву, он пришёл к выводу – кстати, вполне справедливому – что Саймон завидует таланту Гарри к выращиванию цветов, и его нынешнее настроение вызвано разговорами мисс Винтер и её кузины о цветах хозяйки Уинбурн, которые они вели под самым его носом вот уже четыре или пять дней. Они делали это, чтобы заинтересовать старика и похвалить перед ним Гарри. Но старый садовник был из тех людей, которые не могут слышать, как при них хвалят кого-то другого, и думают, что это делается, чтобы умалить их собственные достоинства.

Когда они покончили с элем, день стал клониться к вечеру, и констебль поднялся, чтобы вернуться к своей работе; старый Саймон, в свою очередь, объявил о своём намерении сходить на сенокос, посмотреть, как там идут дела. Он был уверен, что теперь, когда он не может сам за всем присмотреть, как раньше, сено ни за что не будет убрано так, как надо.

Через час куртка была готова, и обеспокоенный констебль сам решил сразу же её отнести и заодно побеседовать с хозяйкой Уинбурн. Поэтому он завернул куртку в платок, сунул свёрток себе под мышку и отправился на окраину деревни.

Он застал хозяйку за стиркой и, отдав ей свёрток, уселся на табуретку, чтобы поговорить. Вскоре они добрались до темы, которая всегда занимала её больше всего, - до видов на будущее её сына, и она стала изливать на констебля свои тревоги. Во-первых, эта его любовь к дочери старого Саймона, - не то чтобы хозяйка Уинбурн что-нибудь против неё имела, хотя у неё тоже есть собственное мнение, как и у всех людей, и лично ей больше нравятся девушки, которые годятся на что-нибудь ещё, а не только на то, чтобы наряжаться как благородные, - но что её беспокоит, так это то, как близко Гарри принимает это к сердцу. Он стал сам на себя не похож, и она ума не может приложить, чем всё это кончится. А ещё он стал от этого раздражительным, и с работой у него начались неприятности. Он ушёл с постоянного места и стал наниматься косить с ватагой, которая по большей части состояла не из своих, приходских, а из чужаков, о которых она знать ничего не знает, и очень может быть, что лучше держаться от них подальше. Всё это хорошо, пока страда, и они могут зарабатывать  хорошие деньги где угодно, нанимаясь косить и жать, и никто не заработает столько, сколько её Гарри, но когда наступит зима, никуда он не денется, придётся искать постоянное место, а тогда фермеры могут его и не взять; а его собственная земля, которую он получил и на которую так надеялся, может быть, этих надежд ещё и не оправдает. Так что старая леди была обеспокоена, и это только усилило тревогу констебля. У него было смутное чувство, что он в какой-то мере отвечает за Гарри, потому что тот много с ним общался и часто к нему заходил. И хотя это до определённой степени могло объясняться тем, что его коттедж стоял рядом с коттеджем старого Саймона, констебль всё-таки сознавал, что он не единожды говорил со своим молодым другом так, что это могло разбередить ему душу и поощрить его естественную склонность отстаивать свои права и независимость, а ему было хорошо известно, что работник с такими настроениями едва ли избежит неприятностей у них в приходе.

Однако он не стал добавлять к тревогам вдовы свои собственные дурные предчувствия, а напротив, поднял ей настроение, расхвалив Гарри так, что даже она была довольна, и предсказав, что всё образуется, а те, кто доживёт, увидят её сына самым уважаемым человеком в приходе; и лично он не удивится, если под конец жизни его изберут церковным старостой. Затем, сам поразившись собственной смелости и чувствуя, что на дальнейший полёт воображения не способен, констебль поднялся, собираясь уходить. Он спросил, где сейчас работает Гарри, и, услышав в ответ, что тот косит на «Поле датчан», отправился его искать. Добросердечный констебль не мог отделаться от ощущения, что Гарри попадёт в беду, и хотел убедиться в том, что пока ещё всё в порядке. Когда у человека появляется это смутное чувство по отношению к другу, за ним всегда следует естественный и непреодолимый импульс найти его и быть с ним.

«Поле датчан» было частью приходской земли, оно было большим, акров десять или около того, и находилось неподалёку от деревни. Его пересекали две тропинки, так что это была почти что общинная собственность, и деревенские дети использовали его для игр так же, как и деревенский луг. На взгляд Саймона, который занимался не только садом ректора, но и хозяйством вообще, они  топтали траву куда больше допустимого; но дети продолжали поступать по-своему, несмотря на все его угрозы. Мисс Винтер скорее согласилась бы остаться без сена, чем ограничить их развлечения. Это был самый трудный участок для косьбы во всём приходе, и потому, что его топтали, и из-за обилия травы. Датчане, а может быть, ещё какие-нибудь неизвестные личности, сделали почву плодородной (возможно, удобрив её своими трупами), и ко времени нашей истории это преимущество всё ещё давало себя знать. Во всяком случае, поле давало прекрасное сено, а косцы, по особому распоряжению мисс Винтер, всегда получали на один шиллинг за акр больше, хотя Саймон платил этот шиллинг в такой неприятной манере и с таким ворчанием, что мог уморить этим всех косцов в округе.

Но когда констебль перебрался через перелаз на покос, дурные предчувствия в значительной мере вылетели у него из головы. Он был простой добрый человек, и сердце его было открыто влиянию погоды и пейзажа, а «Поле датчан» под косыми лучами вечернего солнца, полное жизни, радости и весёлого шума, как раз и было местом, способным заставить его позабыть обо всех неприятностях.

И здесь констебль не является исключением. Найдётся ли среди всех нас человек, который, подумав спокойно и беспристрастно, сможет сказать, не кривя душой, что на земле имеется ещё хотя бы одно место, где он наслаждался таким полным, настоящим и здоровым счастьем жизни, как на сенокосе? Он может снискать себе славу в пеших и конных видах спорта и прочих занятиях, которыми так гордятся англичане; он может снова и снова оставлять позади всех своих соперников, скача по долинам Эйлсбери* или Беркшира, или других наших славных охотничьих графств; он может выследить самого старого и осторожного оленя в лесах Шотландии, поймать в реке Твид** самого большого лосося в этом году или такую же форель в Темзе; он может набрать самое большее количество очков в важнейших матчах по крикету; может совершать долгие и опасные пешие походы по болотистым торфяникам, по горам и ледникам, о которых после ему будет приятно вспомнить; он может с успехом посещать многочисленные званые завтраки на бархатистых лужайках неподалёку от Мэйфера*** в окружении сказочного богатства, красоты и роскоши, на которые только способен Лондон; он может блистать в любительских спектаклях и на светских приёмах; его голос может заставить притихнуть аудиторию в Палате Общин или в зале суда; он может познать вкус любых других удовольствий и триумфов, доступных англичанину; но я сильно сомневаюсь, что, сопоставив спокойно и беспристрастно свои воспоминания, он не скажет, наконец, что свежескошенный луг – это то самое место, где он провёл часы, которые ему больше всего хотелось бы пережить заново и меньше всего хотелось бы забыть.

* Эйлсбери (Aylesbury ) – главный город графства Бакингемшир (Buckinghamshire).

** Твид (River Tweed) – река на границе Англии и Шотландии, одна из богатейших лососевых рек Великобритании.

*** Мэйфер (Mayfair) – район в центральном Лондоне с очень дорогой недвижимостью. Название связано с майской ярмаркой (May fair), которая проводилась там с 1686 по 1764 г.

Пока мы маленькие, мы ковыляем по свежескошенному сену, наслаждаясь многоцветьем  поверженной травы и полевых цветов и возможностью падать там, где хочется, не ушибаясь; мальчишками мы бросаемся сеном друг в друга, в учениц деревенской школы, в своих нянь и кузин до тех пор, пока, разгорячённые и усталые, не садимся за чай или силлабаб* под сенью огромного дуба или вяза, который, как монарх, возвышается посреди пастбища; или же, идя следом за косцами, с воодушевлением набрасываемся на сокровища, которые обнажил взмах косы, - гнёздышко какого-нибудь несчастного, поздно отложившего яйца лугового конька или беспечной полевой мыши; подростками мы честолюбиво орудуем лишними вилами или граблями, или взбираемся на повозки и, широко раскинув руки, принимаем душистый груз, который нам подают снизу, и который поднимается всё выше и выше по мере того, как мы проезжаем вдоль длинного ряда копен; ещё через год-два мы бродим по сенокосу со своей первой возлюбленной, а наша душа и язык полны нежными речами и мыслями; мы пробуем косить, пока бронзовые от загара косцы во время своего короткого отдыха лежат в тени, и охотно ставим им магарыч за эту возможность.

* силлабаб (syllabub) – старинный английский десерт, который был очень популярен в семнадцатом – девятнадцатом столетиях и приготовлялся из сливок или жирного молока с добавлением сахара, вина и некоторых других ингредиентов. В одном из старинных рецептов предлагалось смешать все составляющие, кроме молока, в большой миске, поместить миску под корову и надоить молока доверху.

И вновь мы приходим туда с книгой в кармане, и наши дети кувыркаются в сене вокруг нас, как когда-то мы до них; а мы сами то принимаем участие в их шумной возне и забрасываем их сладко пахнущим сеном, то размышляем, и читаем, и дремлем чудесными летними вечерами. И разве не придём мы туда когда-нибудь опять, уже в качестве дедушек, наслаждаться играми и ухаживаниями следующего поколения?

Чувствовал ли когда-нибудь хоть один из нас разочарование и меланхолию на сенокосе? Приходилось ли нам, лёжа спиной в копне, глядя вверх, в синее небо, и слушая весёлый шум, в который сливаются звуки правки кос и смех и болтовня женщин и детей, думать плохо о мире и своих собратьях? Нет! А если приходилось, то нам должно быть стыдно, и мы заслуживаем того, чтобы больше никогда не выезжать за пределы города во время сенокоса.

В том, что мы видим и слышим на сенокосе, есть нечто, затрагивающее те же струны души, что и строки Лоуэлла* из «Видения сэра Лонфала», которые кончаются так:

За дурацкий колпак жизнь свою отдаём,

В суете и заботах время мимо несётся,

Это ведь только Небо не сдаётся внаём,

Это ведь только Бог людям даром даётся.

Лето щедрое с вас не возьмёт медяка,

И прекрасен июнь даже для бедняка.

* Лоуэлл (James Russell Lowell, 1819 – 1891) – американский поэт-романтик, творчество которого высоко ценил Томас Хьюз.

Но философия сенокоса ещё не написана. Будем же надеяться, что тот, кто возьмётся за рассмотрение этой темы, не растеряет всю её сладость в процессе поиска источника её очарования.

Констебль и не думал анализировать свои ощущения, но, очутившись на «Поле датчан», с удовольствием почувствовал, что настроение у него поднимается. Всё сено было уже скошено, за исключением маленького участка в дальнем углу, на котором как раз работали косцы. По всему полю рассыпались группы детей и присматривающих за ними женщин, которые большей частью сидели на скошенной траве и занимались рукоделием и болтовнёй, пока малыши играли рядом. Не прошёл он и двадцати ярдов, как вдруг остановился из-за неистового крика ребёнка; обернувшись на голос, он увидел маленькую девочку, лет шести-семи, которая отошла от матери и теперь выкарабкивалась из канавы, заламывая ручки от боли и ужаса. Бедная малышка упала в заросли крапивы, сильно перепугалась, да и обожглась. Констебль подхватил её на руки и стал успокаивать, как умел, потом, побродив, нашёл листья щавеля, сел, усадил её к себе на колени и начал растирать ей щавелем ручки, повторяя старый стишок:

Щавель наш

Молодец,

Будет щавлю

Леденец,

А крапиве не дадим,

Пусть не жжётся.

Это растирание, и добрый голос констебля, и нескладный стишок, и то, что крапива получит по заслугам, вскоре успокоили девочку, и она перестала плакать. Но к месту происшествия начали подходить люди, и среди них – мисс Винтер со своей кузиной, которые были неподалёку и слышали, что произошло. Констебль встревожился и смутился, когда, оторвавшись от своего благотворительного занятия, обнаружил рядом с собой дочь ректора. Но его тревога была необоснованной. Его поступок и то, как ласково он обращался с ребёнком, прогнали у неё из головы все воспоминания о его еретических взглядах и неуступчивости в вопросе о псалмах. Она приветствовала его с искренней сердечностью, а потом – когда он отдал свою подопечную матери, которая сначала была склонна сурово обойтись со всхлипывающей беглянкой – подошла к нему и сказала, что хотела бы с ним поговорить.

Дэвид очень обрадовался перемене в манере мисс Винтер, но пошёл с ней не без беспокойства, боясь, как бы она опять не начала разговор на спорную тему, а тогда ему придётся выполнить свои обязанности общественного деятеля, невзирая на риск её обидеть. Он значительно успокоился, когда она начала с вопроса, часто ли он в последнее время виделся с сыном вдовы Уинбурн.

Дэвид признал, что обычно видится с ним каждый день.

А известно ли ему, что он ушёл со своего места и поссорился с мистером Тестером?

Да, Дэвид знает, что Гарри повздорил с фермером Тестером, но фермер Тестер из тех, с кем трудно не повздорить.

- И всё же, знаете ли, это очень плохо, когда такой молодой человек ссорится с фермерами, - сказала мисс Винтер.

- Это фермер с ним поссорился, понимаете ли, мисс, - ответил Дэвид, - в том-то всё и дело. Он пришёл к Гарри, весь такой недовольный, и сказал, мол, или бросай свою землю, или бросай место, - или одно, или другое. Так что, видите ли, мисс Винтер, Гарри вроде как к этому вынудили. Не бросать же ему землю, с которой он как раз начал получать урожай, ради места у фермера Тестера, не такое уж оно и хорошее, мисс.

- Очень может быть, что и так; но я боюсь, что это помешает ему найти работу в будущем. Другие фермеры не захотят теперь его брать, разве что в крайнем случае.

- Нет, они плохо ладят и какими только словами друг друга не называют. Но они не терпят, когда бедный человек высказывает своё мнение или пытается постоять за себя, все они такие, - сказал Дэвид, нерешительно поглядывая на мисс Винтер, как будто не зная, как она воспримет это критическое заявление; но она продолжала, никак не выражая своего несогласия:

- Я постараюсь найти ему работу у моего отца, но, к сожалению, я обнаружила, что Саймону эта идея не нравится. Саймона всегда непросто понять. Когда я заговорила об этом, он сказал что-то вроде того, что «овца, что много блеет, наесться не успеет». Но мне кажется, что этот молодой человек не особенно разговорчив? – и она сделала паузу.

- Истинная правда, мисс, - энергично подтвердил Дэвид, - во всём приходе нет такого осмотрительного в словах и основательного в работе человека.

- Я очень рада это слышать, - сказала мисс Винтер, - надеюсь, нам скоро удастся что-нибудь для него сделать. Но мне бы хотелось, чтобы вы сейчас поговорили с ним о компании, к которой он, кажется, пристал.

При этих словах мисс Винтер вид у констебля стал испуганный, но он не ответил, потому что не знал, на что она намекает. Она увидела, что он её не понял, и продолжала:

- Сегодня он нанялся косить вместе с ватагой с пустошей и из соседнего прихода; я уверена, что это очень плохие люди и совсем неподходящая для него компания. Я была очень недовольна, когда оказалось, что Саймон их нанял; но он сказал, что они скосят всё это за один день, а больше его ничто не волнует.

- И это славная работа за день для пятерых, мисс, - сказал Дэвид, глядя на поле, - и сделана она хорошо, посмотрите, - и он подобрал горсть скошенной травы, чтобы показать, как низко у самой земли она была скошена.

- О да, я не сомневаюсь, что они очень хорошие косцы, но я уверена, что люди они нехорошие. Вот посмотрите, видите, кто сейчас принёс им пиво? Я надеюсь, что вы поговорите с сыном вдовы Уинбурн и постараетесь вытащить его из плохой компании. Нам всем будет очень жаль, если он попадёт в неприятности.

Дэвид пообещал сделать всё, что в его силах, и мисс Винтер пожелала ему доброго вечера и отошла к своей кузине.

- Ну как, Кэти, сделает он то, что ты велела?

- Да, конечно; и я думаю, что лучше него с этим никто не справится. Вдова Уинбурн считает, что к его мнению её сын прислушивается больше всего.

- Знаешь, мне кажется, ничего из этого не выйдет. По-моему, он ей совершенно безразличен.

- Но ведь ты видела её только один раз, да и то всего две или три минуты.

- А потом, этот ужасный старый Саймон так упрямится, - сказала кузина. – Ты никогда его не переубедишь.

- Он действительно может вывести из терпения, но обычно мне удаётся добиться своего. И ведь это такой прекрасный план, правда?

- О, прелестный! Если только тебе удастся его осуществить.

- А теперь нам точно пора домой, а то папа будет беспокоиться.

И молодые леди ушли с сенокоса, с головой погрузившись в строительство воздушных замков для Гарри Уинбурна и дочери садовника. Мисс Винтер не могла устоять перед историей истинной любви точно так же, как и её кузина, да и весь их пол вообще. Они не были бы женщинами, если бы их не заинтересовала такая всепоглощающая страсть, как у бедного Гарри. К тому времени, как они дошли до дома ректора, они уже поселили его в коттедже садовника вместе с молодой женой и матерью (ведь там хватит места и для вдовы, а когда прачка под рукой, это так удобно), а старого Саймона отправили на пенсию и послали доживать свой век, пререкаясь с женой, в коттедже вдовы. Строительство воздушных замков – приятное и безвредное занятие.

Тем временем констебль Дэвид направился к косцам, решившим передохнуть, перед тем как закончить последнюю половину акра, которая ещё оставалась на корню. Личность, появление которой внушило мисс Винтер такой ужас, цедила им пиво из маленького бочонка. Это была пожилая костлявая женщина с кожей, коричневой от загара, как и у косцов. Она носила мужскую шляпу и спенсер*, голос у неё был громкий и грубый, и вообще она не располагала к себе. В приходе её знали под именем папаши Коллинза, и уже много лет она считалась изгоем. Она жила на пустоши повыше деревни, часто нанималась работать на полях, пускала к себе жильцов и курила короткую глиняную трубку. Эта её эксцентричность в сочетании со странным полумужским одеянием и объясняла то положение вне закона, в котором она жила. Мисс Винтер и прочие добрые люди из Инглборна считали её способной на любое преступление и учили детей бросать игры и убегать при её приближении; но констебль, которому пару раз довелось приходить в её дом с ордером на обыск и вообще часто сталкиваться с ней при исполнении своих обязанностей, был о ней не такого уж плохого мнения. Он часто во всеуслышание заявлял, что не видит в ней большого вреда, да и притворяться она совсем не умеет. Тем не менее, Дэвида совсем не обрадовало её появление в качестве поставщика ватаги, к которой присоединился Гарри. Он знал, что это сильно повредит ему в глазах всех респектабельных людей прихода, и всей душой стремился помешать этому.

* спенсер – короткая двубортная куртка, названная по имени графа Спенсера(George Spencer, 2nd Earl Spencer, 1758-1834). По легенде, он как-то задремал у камина в ресторане и прожёг фалды фрака. Недолго думая, он их отрезал. Так появился новый предмет одежды.

С этими намерениями он подошёл к косцам, которые отдыхали под большим вязом, и похвалил их сегодняшнюю работу. Они и сами были очень довольны и ею, и друг другом. Когда люди проработали вместе на сенокосе шестнадцати часов подряд, и ни один из них не может сказать, что другие не сделали свою справедливую часть, к концу дня они бывают склонны ещё больше уважать друг друга. Сегодня был первый день работы Гарри с этой ватагой, которая, как всем было известно, ходила по округе и совершала великие подвиги во время сенокоса и жатвы. Они остались довольны им, а он – ими, особенно в его теперешнем настроении, ведь они, как и он, свободно бродили по свету, не служа постоянному хозяину. Констебль видел, что это неудачное время для разговора; поэтому он посидел с Гарри, пока вся ватага не поднялась, чтобы по вечерней прохладе закончить работу, и пошёл обратно в деревню, пригласив его зайти к нему в коттедж по пути домой, что Гарри ему пообещал.

Предыдущая

Следующая