ё© Юлия Глек, перевод и примечания, 2010.

Томас Хьюз

Thomas Hughes

ТОМ БРАУН В ОКСФОРДЕ

TOM BROWN AT OXFORD

Продолжение романа "Школьные годы Тома Брауна"

Перевод и примечания Юлии Глек

оригинал на Project Gutenberg http://www.gutenberg.org/etext/26851

Глава 21

Колледж Св. Амвросия принимает капитана Харди

Главная

Предисловие переводчика

Том Браун в Оксфорде

Введение

Глава 1

Колледж Св. Амвросия

Глава 2

На реке

Глава 3

Завтрак у Драйсдейла

Глава 4

Лодочный клуб колледжа Св. Амвросия, его руководство и бюджет

Глава 5

Служитель Харди

Глава 6

Как Драйсдейл и Блейк отправились на рыбалку

Глава 7

Взрыв

Глава 8

История Харди

Глава 9

Искушение Брауна

Глава 10

Летний триместр

Глава 11

Мускулистое христианство

Глава 12

Взгляды капитана

Глава 13

Первое столкновение

Глава 14

Замена в команде и что из этого вышло

Глава 15

Буря собирается и разражается

Глава 16

Буря бушует

Глава 17

На новом месте

Глава 18

Деревня Инглборн

Глава 19

Предвестие лучшей погоды

Глава 20

Примирение

Глава 21

Колледж Св. Амвросия принимает у себя капитана Харди

Глава 22

Отъезды ожидавшиеся и неожиданные

Глава 23

Инглборнский констебль

Глава 24

Экзамены "скулз"

Глава 25

День Поминовения

Глава 26

Прогулка на лугу Крайст Чёрч

Глава 27

Нотация, прочитанная львице

Глава 28

Окончание первого курса

Глава 29

Переписка на каникулах

Глава 30

Праздник в Бартон-Мэнор

Глава 31

За сценой

Глава 32

Кризис

Глава 33

Браун Patronus

Глава 34

Mηδέν ΰγαν

Глава 35

Второй курс

Глава 36

На берегу реки

Глава 37

В ночном карауле

Глава 38

Мэри в Мэйфере

Глава 39

Ночной караул и что из этого вышло

Глава 40

Погоня

Глава 41

Суждения и затруднения лейтенанта

Глава 42

Третий курс

Глава 43

Послеобеденные посетители

Глава 44

И снова письма

Глава 45

Магистерский триместр

Глава 46

Из Индии в Инглборн

Глава 47

Свадьба

Глава 48

Начало конца

Глава 49

Конец

Глава 50

Эпилог

Список примечаний

Оксфорд, план города, 1850 г.

В глубине души капитан больше гордился своей частичной победой над греческим в старости, чем бесспорными победами над французами в молодые годы, и был очень не прочь об этом потолковать.

- Меня удивляет, что вы вообще взялись за это, сэр, - сказал Том.

- Вы бы не удивлялись, если бы знали, что чувствует необразованный человек вроде меня, когда попадает в такое место, как Оксфорд.

- Необразованный, сэр! – сказал Том. – Да ваше образование стоит двух таких, которые мы получаем здесь, сэр.

- Нет, сэр. Когда я был молод, на флоте мы учили разве что немного математики.  Конечно, болтаясь по миру, человек набирается того-сего, может научиться болтать на паре языков, но всё это без знания грамматики, и ничего научного в этом нет. Если мальчика с самого начала не приучить к системе, он так и будет всю жизнь как валкое судно, которое пытается идти против ветра. Он не будет знать, как рассортировать всё то, что попадает к нему в голову, и оно будет валяться по всему трюму, теряться, портиться, и ничего нельзя будет найти в нужный момент. Вы понимаете, что я имею в виду, мистер Браун?

- Да, сэр. Только, боюсь, не все мы здесь приучаемся к системе. А вам на самом деле нравится читать Фукидида, капитан Харди?

- Ещё бы, сэр, - ответил капитан. – Знаете, в его истории очень много интересного для старого моряка. Смею предположить, что получаю больше удовольствия от тех мест, где описываются морские сражения, чем вы.

И капитан посмотрел на Тома с таким видом, как будто бы позволил себе очень смелое замечание.

- Не сомневаюсь в этом, сэр, - с улыбкой сказал Том.

- Потому что, видите ли, мистер Браун, - сказал капитан, - человеку, который сам занимался этим делом, интересно читать, как люди управлялись с этим в другие времена, и раздумывать, что сам бы сделал на их месте. Но я не думаю, что греки в те времена были очень уж решительными бойцами. Нельсон или Коллингвуд закончили бы эту войну за год, за два.

- Но ведь не с триремами* же, сэр? – спросил Том.

*трирема (триера) – основной тип боевого корабля в Средиземноморье с VII по IV в. до н.э. Имел три ряда вёсел. Главным оружием триремы был таран, укреплённый на носу. Схема размещения гребцов и распределение гребцов по вёслам остаются спорными по сей день.

Модель греческой триремы. Иллюстрация из Википедии http://ru.wikipedia.org/wiki/Трирема

- Да, сэр, с любыми судами, имеющимися в наличии, - сказал капитан. – Но насчёт трирем вы правы. Как эти триремы приводились в движение, всегда было для меня большой загадкой. Три ряда вёсел – как вы это понимаете, мистер Браун?

- Ну, сэр, я полагаю, они каким-то образом располагались один над другим.

- Но в этом случае длина вёсел верхнего ряда должна составлять двадцать футов, а то и больше, - сказал капитан. – Нужно ведь учитывать закон рычага.

- Конечно, сэр. Если как следует подумать, не очень-то понятно, где сидели гребцы, и как всё это работало, - сказал Том.

- Моё мнение по поводу трирем… - начал капитан, держа набалдашник своей палки обеими руками и глядя поверх него на Тома.

- Как, отец! – воскликнул Харди, который в этот момент вернулся с трубками и услышал последнее слово, произнесённое капитаном, - ты уже оседлал своего любимого конька! Точно дитя малое! Тебя и на две минуты оставить нельзя. Вот твоя длинная трубка. Как, скажите на милость, он добрался до трирем?

- Сам не знаю, - сказал Том, - но я хочу услышать, что капитан Харди о них думает.  Вы начали говорить, сэр, что верхние вёсла должны были быть по меньшей мере двадцати футов в длину.

- Моё мнение… - сказал капитан, беря из рук сына трубку и кисет.

- Минутку, - сказал Харди, - я застал у себя Блейка и пригласил его сюда. Ты не возражаешь?

- Ну что ты, мой дорогой! Буду только рад. Послушай, Харди, может быть, ты хочешь ещё кого-нибудь пригласить? Так я могу послать.

- Нет, спасибо.

- Только давай без церемоний, ладно? – сказал Том.

- Никаких церемоний, ты же сам видишь.

- И больше никогда не будет?

- Никогда. Ну а теперь, отец, давай выкладывай про эти вёсла.

Капитан закончил набивать свою трубку и продолжил:

- Видите ли, мистер Браун, они должны были быть по меньшей мере двадцати футов в длину, потому что если предположить, что нижний ряд вёсел был на три фута выше ватерлинии, а с этим согласен даже Джек…

- Конечно. По меньшей мере на такой высоте, чтобы от них был хоть какой-то толк, - сказал Харди.

- Хотя я не думаю, что мнение Джека по этому вопросу дорого стоит, - продолжал его отец.

- Очень неблагодарно с твоей стороны так говорить, отец, - сказал Харди, - после того, как я потратил столько времени на то, чтобы это тебе объяснить.

- Я хочу сказать, что мнение Джека по большинству вопросов очень даже здравое, мистер Браун, - сказал капитан, - но в вопросе о триремах он просто плавает. Он считает, что гребцы верхнего ряда гребли как на лихтерах* на Темзе, расхаживая туда-сюда.

* лихтер - разновидность баржи, которая используется для перевозки грузов при погрузке или разгрузке на рейде глубокосидящих судов, которые не могут пройти в порт. В XIX - первой половине XX века лихтеры на Темзе были характерной чертой района лондонских доков. Они занимались разгрузкой судов, стоявших на якоре посреди Темзы, и доставкой грузов по реке. Работавшие на лихтерах лодочники использовали приливные и отливные течения, что требовало высокой квалификации и прекрасного знания реки, а также значительной мускульной силы, ведь единственным средством управления были вёсла. Экономические и технические изменения, произошедшие к середине XX века, сделали лихтеры на Темзе ненужными.

- Я протестую против такого изложения моих взглядов, отец, - сказал Харди.

- Но, Джек, ты ведь часто сам это говорил.

- Я говорил, что они, должно быть, гребли стоя, и поэтому…

- У тебя получилась бы ужасная неразбериха, Джек. Когда идёшь в бой, должен быть порядок между палубами. А кроме того, у гребцов ведь были подушки.

- Опять ты за свою ересь.

- Но, Джек, у них действительно были подушки. Разве не сказано, что гребцы, шедшие через Истмийский перешеек* на корабли, которые должны были напасть врасплох на Пирей, несли свои вёсла, вёсельные ремни и подушки?

* Истмийский перешеек  - современное название Коринфский перешеек. Имеет длину около 40 км и ширину около 6 км (в самом узком месте) и соединяет полуостров Пелопоннес с Центральной Грецией. По его сторонам расположены Саронический и Коринфский заливы. В древности там находилась дорога (Диолк) для переправы кораблей волоком из одного залива в  другой, а сам перешеек располагался на пересечении важнейших торговых и стратегических путей.

- Даже если и несли, отец, отсюда ещё не следует, что они сидели на них, когда гребли.

- Слышите, мистер Браун, - сказал капитан. – Он признаёт мою правоту насчёт подушек.

- Ох, отец, надеюсь, что с французами ты сражался честнее, - сказал Харди.

- Но разве это не так? Разве Джек не признал мою правоту?

- Имплицитно, я полагаю, сэр, - сказал Том, поймав взгляд Харди, в котором плясали смешинки.

- Конечно, признал. Ты слышал, Джек? Так вот моё мнение насчёт трирем…

Тут капитана прервал стук в дверь, вошёл Блейк, и его представили.

- Мистер Блейк один из наших лучших студентов, отец; ты можешь обратиться к нему с вопросом о подушках.

- Большая честь познакомиться с вами, сэр, - сказал капитан. – Мой сын много рассказывал о вас.

- Мы говорили о триремах, - сказал Том. – Капитан Харди считает, что вёсла должны были быть двадцати футов в длину.

- Таким веслом грести нелегко, - сказал Блейк, - должно быть, они гребли медленно.

- Наш второй состав стукнул бы лучших из них, - сказал Харди.

- Не думаю, что их ход мог быть больше шести узлов*, - сказал капитан, - и всё же они как-то топили друг друга, а лёгкое судно, идущее со скоростью всего шесть узлов, не смогло бы разбить другое пополам посередине. Это загадка, мистер Блейк.

* узел - единица измерения скорости, равная одной морской миле в час.

- Да, сэр, - сказал Блейк. – Если бы сохранились их матросские песни, мы знали бы об этом больше. Боюсь, у них не было своего Дибдина*.

* Дибдин (Charles Dibdin, 1745? – 1814) – британский музыкант и композитор, автор множества патриотических матросских песен, которые пользовались огромной популярностью в период войн с Францией и позднее. Песни Дибдина оказали большое влияние на национальное самосознание и были официально рекомендованы для британского военно-морского флота.

- Вот если бы вы перевели на греческий анапестом* какую-нибудь из любимых песен моего отца, - сказал Харди.

* анапест – трёхсложный стихотворный размер. Стопа античного анапеста состояла из двух кратких и одного долгого слога.

- А что это за песни? – спросил Блейк.

- «Том Боулинг»* и «За ветер, что веет»**.

* «Том Боулинг» (Tom Bowling), или «Эпитафия моряка» (Sailor's Epitaph) – песня, написанная Чарльзом Дибдином в 1789 г. после смерти его старшего брата Томаса, который был капитаном и умер в море.

** «За ветер, что веет»  - строки из этой песни Чарльза Дибдина «The wind that blows, the ship that goes, and the lass that loves a sailor», буквально «За ветер, что веет, за корабль, что идёт, и за девушку, что любит матроса» до сих пор остаются популярным тостом в англоязычных странах.

- А кстати, почему бы нам не спеть? – спросил Том.

- Что вы на это скажете, капитан Харди?

Капитан слегка поморщился, видя, как ускользает от него возможность изложить своё мнение относительно трирем, но ответил:

- Разумеется, сэр; только пусть уж Джек поёт за меня. Вы когда-нибудь слышали, как он поёт «Тома Боулинга»?

- Нет, сэр, никогда. Слушай, Харди, ты никогда не говорил мне, что поёшь.

- А ты не спрашивал, - со смехом сказал Харди. – Но если я спою за отца, то он тогда должен рассказать нам историю.

- О да, пожалуйста, сэр!

- Постараюсь, мистер Браун, хотя не знаю, понравятся ли вам мои старые байки. Джек думает, что они должны нравиться всем так же, как ему, а ведь он просто слышал их с детства.

- Благодарю вас, сэр, это будет замечательно. А теперь, Харди, запевай.

- Только после тебя. У себя в комнатах ты должен сам подавать пример.

И Том спел песню. На шум пришёл Драйсдейл ещё с одним студентом, они слонялись по двору, не зная, чем заняться. Драйсдейл и капитан узнали друг друга и сразу же оказались на дружеской ноге. А потом Харди спел «Тома Боулинга», да так, что все были немало удивлены, а его отец, как это всегда с ним бывало, чуть не заплакал; пели и Блейк, и Драйсдейл, и пришедший с ним студент.

А потом настала очередь капитана рассказывать историю; и, поскольку его хором просили рассказать «что-нибудь из жизни», «самое странное происшествие, которое случилось с вами на море», старый джентльмен отложил трубку, выпрямился в кресле, положил обе руки на свою палку и начал.

ИСТОРИЯ КАПИТАНА

В следующем месяце будет сорок лет с тех пор, как корабль, на котором я тогда служил, вернулся домой с базы в Вест-Индии, и команда была распущена. Как раз тогда мне особенно некуда было податься, поэтому я очень обрадовался, когда на следующее утро после того, как сошёл на берег в Портсмуте, получил письмо с приглашением погостить недельку в Плимуте. Прислал его старый моряк, друг нашей семьи, коммодор* флота. Жил он в Плимуте и был старым моряком до мозга костей – из тех, кого вы, молодые люди, называете «морскими волками» - и просто жить не мог, не видя синего моря и кораблей. Эту болезнь часто подхватывают такие, как мы, - те, кто провёл свои лучшие годы в море. Есть она и у меня – это такое чувство, как будто бы вам хочется быть под каким-то иным Провидением, когда вы смотрите в окно и видите с одной стороны холм, а с другой стороны – другой. Прекрасно, конечно, видеть, как распускаются почки на деревьях, и наливается зерно, но душа старого моряка просит иного. Я знаю, что все мы одинаково в руке Господней, хоть на суше, хоть на море, но трудно читать книгу, к которой не привык. Те, кто плавает, видят дела Господни и чудеса Его на море. И не их вина, что они не так хорошо, как другие, умеют видеть их на твёрдой земле.

* коммодор – воинское звание выше капитана и ниже контр-адмирала.

Но, несмотря на это, вряд ли кто-нибудь может получить большее удовольствие от путешествия по сельской местности, чем моряк. Прошло уже сорок лет со дня моей поездки в Плимут, но я прекрасно помню дорогу и то, какая она была красивая. Мы ехали через Нью-Форест* и по Солсберийской равнине**, потом почтовой каретой до Эксетера**, а потом через Девоншир. На дорогу до Плимута у меня ушло три дня, в те времена путешествовали мы небыстро.

* Нью-Форест (New Forest) – местность на юге Англии, бывший королевский охотничий заповедник, ныне – национальный парк. Ландшафт Нью-Фореста состоит из лесов, лугов и пустошей.

** Солсберийская равнина (Salisbury Plain) – меловое плато на юге Англии, знаменитое своим богатым археологическим наследием, в частности, там расположен знаменитый Стоунхендж. Равнина слабо заселена, благодаря чему её природный ландшафт мало пострадал от воздействия человека.

*** Эксетер (Exeter) – главный город графства Девоншир (Devonshire) на юго-западе Англии.

Когда я туда приехал, коммодор встретил меня очень ласково, мы ходили с ним смотреть на корабли в бухте и на верфь, и я научился у него многому, что мне впоследствии пригодилось. Я был тогда лейтенантом, служил уже давно, а тут оказалось, что у коммодора есть внучатный племянник, которого он усыновил и любил всем сердцем. Сам он был старый холостяк, а мальчик жил с ним и должен был пойти во флот; вот он и хотел пристроить его так, чтобы кто-нибудь присмотрел за ним первые год-два. Это был худенький мальчик четырнадцати лет, - голубые глаза, длинные ресницы, щёчки как у девочки, -  но храбрый как лев и весёлый как жаворонок. Старый джентльмен был очень доволен, когда увидел, что мы подружились. Мы вместе купались в море, катались на лодке, и он никогда не уставал слушать мои рассказы о великих адмиралах, о флоте и о базах, где я побывал.

И вот мы договорились, что я сразу же обращусь за новым назначением и поеду в Лондон, в Адмиралтейство, с письмом от коммодора, чтобы ускорить дело. Через месяц-два я получил назначение на бриг, который стоял на рейде Спитхед*; тогда я написал коммодору, и он раздобыл для своего мальчугана место мичмана на том же судне, и сам привёз его в Портсмут за день или два до нашего отплытия в Средиземное море. Старый джентльмен поднялся на борт, чтобы посмотреть, как будут подвешивать гамак мальчика, и сам спустился в кубрик, чтобы убедиться, всё ли в порядке. Он покинул нас только с лоцманским катером, когда мы уже вышли далеко в Ла-Манш. Он был очень расстроен из-за расставания с мальчиком, но изо всех сил старался этого не показывать; а мы обещали написать ему из Гибралтара, а потом так часто, как только сможем.

* Спитхед (Spithead) – внешний рейд Портсмута, стоянка британского военно-морского флота. В период войн с Францией выгодное географическое положение Спитхеда позволяло контролировать оттуда пролив Ла-Манш.

Спитхед. Гравюра У.  Миллера (W.  Miller) с картины Дж. М. У. Тёрнера (J. M. W. Turner). 1875 г.

Иллюстрация из Википедии http://ru.wikipedia.org/wiki/Спитхед

Скоро я так полюбил маленького Тома Холдсворта и стал так им гордиться, как будто это был мой собственный младший брат. И, если уж на то пошло, к нему так относилась вся команда, от капитана до помощника кока. Это был такой храбрый парнишка, и при этом очень добрый. В одном опасном деле он залез на плечи боцману и почти что первым оказался на вражеской палубе; как ему при этом удалось не получить ни царапины, я до сих пор не пойму. Но хвастовства в нём не было ни капли, и он был по-женски добр ко всем раненым или больным.

Мы пробыли в плавании около года, когда получили приказ крейсировать в районе Мальты, караулить французский флот. Дело это было долгое, а почта в те времена была не то, что сейчас. Бывало, мы по несколько месяцев не получали писем и не знали, что делается дома или где бы то ни было. А тут ещё на борту начались болезни, и в конце концов он заболел лихорадкой. Он держался как мужчина и долго не хотел пропускать свою вахту. Он был мичманом моей вахты, поэтому я старался отослать его спать пораньше и вообще сделать так, чтобы ему было полегче, насколько это было возможно; но он всё не выздоравливал, и я начал сильно беспокоиться. Я говорил с доктором и много думал об этом, и в конце концов пришёл к выводу, что он не поправится, если по-прежнему будет спать в кубрике. И вот однажды ночью, это было 20 октября – я прекрасно помню эту дату, лучше, чем любой другой день с тех пор -  погода была скверная, дул крепкий ветер с юга, мы шли с зарифлёнными топселями – я стоял первую вахту, и в девять часов отослал его спать в мою каюту, там было тише и прохладней, а сам после вахты собирался спать в его гамаке.

После того, как он ушёл вниз, я оставался на палубе ещё часа три, погода портилась всё больше и больше, пронёсся шквал, ветер свистел и гудел в снастях, и от этого звука  на меня напала тоска. Я не мог думать ни о чём, кроме этого мальчугана внизу, и что я скажу его бедному дяде, если с ним что-нибудь случится. И вот, сразу после полуночи я спустился вниз и улёгся в его гамак. Заснул я не сразу, потому что очень хорошо помню, что прислушивался к скрипу шпангоутов*, когда судно поднималось на волне, и смотрел на лампу, которая свешивалась с потолка и давала достаточно света, чтобы различить другие гамаки, которые медленно покачивались туда-сюда. Наконец я заснул и спал, должно быть, около часа, а потом вздрогнул и проснулся. В первое мгновение я не увидел ничего, кроме качающихся гамаков и лампы; но вдруг осознал, что кто-то стоит у моего гамака, и увидел эту фигуру так же ясно, как вижу сейчас любого из вас, потому что лампа висела у самого гамака со стороны ног и освещала его голову и плечи, а больше мне ничего видно не было. Это был он, старый коммодор; его седые волосы выбивались из-под красного шерстяного ночного колпака, а на плечах был старый потёртый синий халат, в котором я часто его видел. Лицо у него было бледное, осунувшееся, а в глазах – разочарование и тоска. Я до того растерялся, что не мог говорить, а только лежал и глядел на него. Он дважды посмотрел мне прямо в лицо, но, кажется, не узнал меня; и как раз когда ко мне начал возвращаться дар речи и я собрался заговорить, он медленно произнёс: «Где Том? Это его гамак. Я не вижу Тома», а потом посмотрел вокруг отсутствующим взглядом и куда-то делся, но куда, я не видел. В следующее мгновение я выскочил из гамака и бросился в свою каюту, но юный Холдсворт крепко спал. Я сел и записал то, что только что видел, с указанием точного времени – без двадцати два. Больше я не ложился, а сидел, глядя на парнишку. Когда он проснулся, я спросил его, не получал ли он с последней почтой каких-нибудь вестей от своего дяди. Да, получал; здоровье старого джентльмена пошаливает, но в целом ничего особенного. Я промолчал и не стал рассказывать об этом ни одной живой душе на корабле; а когда несколько дней спустя пришла почта, там было письмо от коммодора своему племяннику, датированное концом сентября, в котором говорилось, что он в добром здравии, и я решил, что фигура, которую я видел возле гамака – просто моя фантазия.

* шпангоут – поперечный брус, ребро судна, служащее основой для обшивки.

Однако со следующей почтой пришло известие о смерти старого коммодора. Его душеприказчик писал, что конец настал неожиданно. Он оставил всё своё небольшое имущество своему внучатному племяннику, который должен был как можно скорее получить отпуск и ехать домой.

Когда мы в первый раз зашли в порт на Мальте, Том Холдсворт покинул нас и отправился домой. Мы последовали за ним года два спустя, и первое, что я сделал, когда сошёл на берег, это нашёл душеприказчика коммодора. Это был тихонький, сухонький плимутский юрист, он очень любезно ответил на все мои вопросы о последних днях моего старого друга. Наконец я попросил его сказать мне как можно точнее время его смерти; он надел очки и стал листать свой журнал. Я с волнением ждал, что он скажет, и вот он поднял голову и произнёс: «Без двадцати пяти два ночи 21 октября, сэр, или, возможно, на несколько минут позднее».

- Как это понимать, сэр? – спросил я.

- Видите ли, - сказал он, - это странная история. Мы сидели там вместе с доктором и смотрели на старика, и, как я вам и говорил, без двадцати пяти два доктор встал и сказал, что всё кончено. Мы стояли и разговаривали шёпотом, возможно, минуты четыре или пять, а потом нам показалось, что тело пошевелилось. Вы ведь знаете, он был с причудами, старый коммодор, и нам так и не удалось уложить его как следует в постель,  так он и лежал – в красном ночном колпаке и старом халате, накрытый одеялом. Могу вас уверить, сэр, зрелище было не из приятных. Не думаю, чтобы кому-нибудь из вас, джентльмены, такое понравилось бы, хоть вы и привычны ко всяким опасностям. Так вот, как я сказал, тело сначала пошевелилось, а потом село, опираясь на руки сзади. Глаза были широко открыты, мгновение он смотрел на нас, а потом медленно сказал: «Я был на Средиземном море, но не видел Тома». Потом тело опять повалилось назад, и на сей раз старый коммодор был действительно мёртв. Это было происшествие не из приятных, сэр. Такого не случалось ни разу за всю мою сорокалетнюю практику».

Предыдущая

Следующая